***
Всякий город наполнен призраками. Но этот город особенно. Он был мертв – вся электрическая кровь вытекла уже давно. Иногда эти призраки былого возвращались пробежавшей искрой в сплетение проводов, в посмертном шипении неоновых трубок, в мимолетной вспышке фонарика, найденного в завалах мусора, но тотчас исчезали, поглощенные темнотой. Кай глубоко вздохнул, взглянул на ночное небо – оно было ясным и холодным, как глаза убийцы, и нырнул в наполненный чернотой провал наполовину заваленного входа в метро – туда, внутрь города, где корни высоток вплетались в кости, где на пастях километровых тоннелей пенилась черная от земли и праха слюна, вены шпал и проводов бежали вдаль. По коже побежали мурашки страха – здесь, ниже улиц, отсутствие света ощущалась острей, чем на поверхности. Тишина давила на уши, только отбойным молотком стучало сердце. Кай шел тихо, хотя в этом не было нужды. Плечи оттягивала сумка с инструментами. Где-то вдалеке капала вода, просачиваясь сквозь ржавые трубы. Кай остановился на развилке, вспоминая, какой из поворотов был отмечен на карте, и нырнул в левый. Если бы у него был выбор, он бы никогда не сунулся в это место. Проблема была в том, что выбора у него не было. В этот раз лопоухий парнишка Пак, что шустрил у старого Сумана, примчался к нему на работу, бесцеремонно ввалился внутрь и расхлябанной походкой подошел к барной стойке, сияя улыбкой и глазами. – Эй, Кай, есть для тебя работенка! Внутри вскипела волна раздражения, смешанного со злостью. Хотелось вмазать по этому жизнерадостному лицу, прорычать, чтобы Пак убирался прочь, но он усилием воли заставил себя успокоиться, сжав челюсти так, что заиграли желваки на скулах и заныло в висках. Его хватило только на то, чтобы зло шикнуть на Пака. – Тише ты! – Хорошо-хорошо, – улыбнулся тот кривовато. – Налей мне холодного. Жадно глотая кисловатое пиво, Пак скороговоркой сообщил: старик разнюхал, что в электрические времена на недостроенной ветке метро был нелегальный склад со спиртным. Наводка точная. Каю нужно его отыскать и забрать товар. – Видишь, как все просто, – хохотнул Пак, слизывая пену с верхней губы. Кай мрачно скривился в ответ. – И какая цена? – Четверть долга, – доверительно сообщил Пак, наваливаясь на барную стойку. Кай с сомнением хмыкнул, про себя думая, что дело пахнет жареным. – Суман же знает, насколько там опасно после Затемнения. Даже по улицам никто в здравом уме после заката бродить не будет, а тут – спуститься в подземку, да еще и одному? Почему не собрать парней, дать им лампы и провернуть дельце в два раза быстрей? – Я не лезу в дела старика, – равнодушно ответил Пак. – Но если ты меня спросишь, то отвечу, что я думаю по этому поводу. – И что же? – язвительно спросил Кай. – Думаю, – ответил Пак, широко улыбаясь, – он не хочет рисковать своими людьми, когда есть ты. Кай потер подбородок – кольнула отросшая щетина. Выбора не было. Он заставил себя улыбнуться: – Хорошо, Цаньле. Передай старику – четверть долга, пусть не передумает. И пусть его ребята встретят меня у входа. Я не собираюсь сам тащить груз. Пак прищурился и кивнул: – Но только перед самым рассветом. Ночью они туда не сунутся. Цаньле подмигнул на прощанье и, запахнув поплотней пальто, растворился в сером вечере. Кай чертыхнулся и плеснул себе анисовой водки, выпив залпом. Чертов Суман. Этот старый лис никогда не оставит его в покое. Суман был местным царьком – приторговывал артефактами ушедшей электрической эпохи, алкоголем, людьми. Но для общества он был респектабельным мужчиной в годах – известным благодетелем, под чьим началом находился городской приют. Только вот мало кто знал, что несчастные сиротки на самом деле находятся под неусыпным контролем старика и помогают ему проворачивать темные делишки. Они разнюхивали информацию, подворовывали, а как становились старше – и убивали. В шестнадцать лет он вышел из приюта, наивно полагая, что теперь заживет собственной жизнью. Но как он ошибался. Суман просто не мог его отпустить – парня, который мог видеть в темноте. Кай не знал, откуда у него такая способность – он просто мог видеть без света, будто сам был им. Возможно, родители бы ему рассказали, но он их не помнил. Если честно, он вообще ничего не помнил до того момента, как очнулся в приемном покое под участливым взглядом медсестры. Он твердо знал только, что его зовут Кай и ему шесть лет. Все остальное было туманно. Суман, когда увидел, что мальчишка без страха ходит по темным коридорам и ориентируется в доме без света, сразу понял, какую ценность он представляет. Для нового мира это было слишком полезным умением. Около полувека назад мир накрыла катастрофа – все электричество исчезло в один миг. Это стало началом конца – Затемнением. Обескровленные города умирали один за другим. Небоскребы опустели, турбины остановились, фонари погасли, неон умер. Чуть дольше продержались батарейки и генераторы. Никто не мог узнать причину – казалось, кто-то высосал досуха саму возможность генерировать ток. Уцелевшему человечеству пришлось вернуться ко временам газа и свеч. Но они давали слишком мало света. А темнота становилась все гуще. Города застыли в страхе – вместе с Затемнением пришло что-то чуждое, что-то порожденное темнотой, вылупившееся в недрах каменных джунглей. Все чаще утром находили растерзанные трупы не успевших до заката попасть домой. Их раны были ужасны, а лица искривлены страхом. Власти ввели запрет на ночное пребывание на улицах, но большинство населения и без запрета не вышло бы в ночь из своих пусть скудно освещенных, но освещенных жилищ. Но всегда найдутся нарушители – вольные или невольные, ведь ночь – самое подходящее время для всех теневых сделок. Кай работал на Сумана до своего выпуска, а потом старый хрыч выставил ему неподъемный счет «за кров и еду, щедро приправленные отеческой любовью», что фактически означало: старик не готов отпустить утку, несущую золотые яйца. Кай со злостью замахнулся киркой, пробивая дыру в кирпичной кладке. Он ударил ногой, ощущая, как дрожит стена, и затем едва успел отскочить – стена рухнула, подняв бурую пыль. Из провала потянуло сквозняком. Кай порылся в сумке и взял в руку фонарик – закололо в пальцах, а затем луч света заметался, будто узник в камере. Кай прикрыл рот платком, и шагнул внутрь. В небольшом помещении было пусто, но слева парень заметил проржавевшую железную дверь. Кай посветил фонариком, чтобы рассмотреть ее, и ржавчина вспыхнула в желтоватом свете запекшейся кровью. Все же хорошо, что он пошел один. Суман знал о его способности видеть в темноте – но все же еще одного секрета так и не выведал. Кай мог заставить работать вещи электрической эпохи. Ненадолго – максимум на час. Но если бы старик об этом узнал – о долге можно было бы забыть. Он бы стал рабом до смерти. «Кажется, нашел», – прошептал он, налегая на створку. Дверь поддалась со скрипом, завизжала протяжно, а затем открылась в законсервированный кусок прошлого. Внутри было тепло и сухо. Тени разбежались по углам, прячась от пятна света, выхватывающего из сумрака деревянные панели, покрытые паутиной – сквозь серое кружево можно было различить заботливо вырезанные узоры, мозаику пола, покрытую черной сажей, люстру на массивной цепи, вспыхивающую огоньками хрустальных граней, полки, заставленные пузатыми бутылками, грубое дерево барной стойки, элегантные изгибы высоких стульев. Под ногами валялись рассыпанные игральные карты. Кай оглядывался, ощущая восхищенное возбуждение первооткрывателя – шутка ли, найти нетронутый нелегальный притон с уцелевшим алкоголем – жидким золотом нового времени. Что-то щелкнуло сбоку. Кай вздрогнул от неожиданности. Луч света панически метнулся на звук и выхватил из темноты изрезанное морщинами лицо. Кай осторожно, но без страха подошел ближе – он сам подобен призраку – пробирается в ночи – отчего ему бояться тьмы? Перед ним стояла механическая гадалка – реликт электрической эпохи. Ее голова была опущена, длинные черные волосы закрывали лицо. Руки, покрытые морщинами, лежали на столешнице. Она была закрыта в стеклянном ящике – безмолвная и мертвая. Каю стало отчего-то ее жалко. Он бездумно провел пальцами по стеклу, пробежался по выемке для монет. Под пальцами закололо и стало тепло. Внутри машины что-то зажужжало, а потом гадалка со скрипом подняла голову, вперив в Кая безжизненный взгляд. Ее нижняя челюсть дернулась, и она проскрипела: – Смерть и возрождение. Милосердие и электричество. И замолкла, вытаращив пустые глаза. Каю стало неуютно под взглядом гадалки. Он мотнул головой, отгоняя неприятное чувство. Очевидно же, что эта консервная банка несла околесицу. Время поджимало – Суман хотел получить товар уже утром. Его парни будут ждать у входа с первыми лучами солнца, но таскать груз ему придется одному. Вздохнув, Кай направился к барной стойке. Под ногами хрустнуло – Кай посмотрел вниз – ботинок раздавил в труху кисть. Он проследил взглядом – слева лежал и ее обладатель, почти сожранный крысами и временем – клочья волос облепили череп, будто грязная вата, мертвец скалился ему насмешливо, будто зная, что Кай может составить ему компанию. «Плохая примета», – пробормотал Кай, и некому было ему возразить. Он со вздохом окинул взглядом помещение – надо бы найти тележку, чтобы вывезти груз на поверхность – тащить его на своих плечах в несколько ходок Каю не хотелось. Он внимательно изучил пространство за стойкой, и обнаружил неприметную дверь в подсобку, где в тишине и пыли стояли ящики с бокалами и кружками, валялись полуистлевшие тряпки и швабры и – удача на его стороне – ящик для угля на колесах. Кай работал сосредоточенно и быстро – через час перегруженная тележка была готова – шесть ящиков с бутылками угрожающе кренились в сторону, сдерживаемые только толстой веревкой, обвязанной накрест. Он ухватился за ручки и толкнул тележку перед собой, вывозя к выходу. За его спиной гадалка опустила голову вниз. В тоннеле гулял ветер, касаясь взмокшего лба Кая. Ему почудилось, что в звуки ветра вплетается чей-то вой, но через миг он смолк. Кай сжал губы, обхватывая покрепче ручки. Вены на предплечьях надулись от напряжения. Он потащил тележку к выходу, стараясь не заплутать в сплетеньях переходов и не перевернуть груз. Время тянулось тут, в темноте, чертовски медленно. Он шел, ощущая наваливающуюся усталость, мысленно отсчитывая время до следующего поворота. Вдалеке послышался звон, будто тащили по шпалам тяжелую металлическую балку. Зазвенело громче, раздался скрежет. Кай остановился, прислушиваясь – он никак не мог определить направление, откуда шел звук. И тут совсем рядом взвизгнула сталь. Кая обдало жаром – на него из тоннеля неслось существо, которое состояло из разнообразных деталей – шестеренок, трубок, проводов и обрезков металла. Его глаза горели алым. Оно нетерпеливо заурчало, сделав шаг вперед. Кай ощутил, как по позвоночнику ползет леденящий холод – оно явно собиралось его убить. Его замутило. Он вжался в стену, судорожно соображая, куда бежать. Существо завыло – подземка наполнилась лязгом металла – и направилось к нему. Тележка задержала его ненадолго – бутылки с треском лопались под стальными лапами, распространяя изумительный запах выдержанного виски. Детали странного тела этого механического пса не прекращали хаотичного движения – скрипели сочленения, облачко ржавчины вырывалось из ноздрей, клацала пасть, утыканная острыми гвоздями. «Ночь придает им сил – созданиям мертвого города, извращенным механизмам, лишенным милосердного электричества, вынужденным питаться тьмой», – всплыли в голове слова. Кай заставил себя отлепиться от стены и бросится в боковой тоннель – казалось, он был слишком узким для существа, но порождение темноты, кроша бетон, ринулось за ним, пытаясь втиснуться в узкий лаз. Крошка сыпалась на металл – существо выло разочарованно, не в силах пролезть дальше. Кай побежал дальше, совершенно не зная, где находится. Он сворачивал уже несколько раз, пока не уткнулся в тупик. Кай прижался спиной к каменной кладке, пытаясь отдышаться. Во всяком случае, это создание прекратило погоню. Нужно успокоиться и найти выход. Но тьма вокруг него сгустилась, и из нее, будто из вязкой нефти, вышли двое – серокожих, худых, подрагивающих от нетерпения. Они облизывали губы, обнажая острые клыки. – Я ссслышу его, – выдохнул один. – Ссслышу, как искрит внутри него. – Милосссердный, – вторил ему другой. Они стали приближаться, протягивая к нему когтистые руки. Кай нащупал нож – так просто эти твари его не возьмут. Пусть он умрет тут, но им тоже достанется. Нога предательски поехала на сыром камне, и Кай, взмахнув руками, упал на колени. Одна из тварей, радостно взвизгнув, бросилась к нему. Кай закричал и ткнул наугад ножом – послышался вой, и она скорчилась на земле, булькая и поскуливая. Кай ощутил мрачное удовлетворение, и замахнулся еще раз, чтобы прикончить вторую, но нож, скользкий от крови, ткнулся ей в бок и выскользнул из пальцев. – Черт, – прохрипел Кай, изо всех сил оттолкнул тварь к стене и вбежал в черноту спасительного прохода. Та пыталась остановить его – но острые когти только пропахали кожу куртки, не задев его самого. – Оссстанови его, – отчаянно взвыла раненная. Кай бежал не разбирая дороги. Кровь звенела в ушах, дыхания не хватало. Он перепрыгивал через мусор, обвалившиеся кирпичи, и почти выбежал к главному тоннелю, но зацепился за широкую балку, перегораживающую путь, и рухнул на пути плашмя. Боль от падения мешала дышать, белой вспышкой взрывалась внутри, но краем зрения, прежде чем погрузиться во тьму, Кай увидел, как тварь выбежала за ним.***
Он застонал – внутри расцветали фейерверки боли. Открывать глаза было мучительно трудно. Сначала вокруг было темно, но потом привычное ночное зрение вернулось к нему. Он осторожно повернул голову – рядом с ним скорчилась тощая фигура. Неужели Суман почуял неладное и прислал подмогу? Они находились в какой-то маленькой комнатушке. Парень прислонился голой спиной к стене, раскинув длинные ноги в рваных джинсах, и дремал, часто дыша и вздрагивая. Он был нескладен – это было видно даже по его нелепой позе. Кожа его была серого оттенка, лоснилась нездорово. Скулы были острыми, а под глазами залегла тень. Его ребра выпирали с каждым тяжелым вздохом. Кай приподнялся. Он не знал этого парня, но тот спас ему жизнь, притащив в это укрытие. Наверняка один из чокнутых вольных мусорщиков. Кай сел, пытаясь не делать резких движений, и тронул парня за плечо: – Эй, проснись. Тот не шевелился. Кай потряс его чуть сильнее. – Парень, надо уходить. Тот что-то пробормотал, заворочавшись – Кай задержал взгляд на впалом животе и скользнул чуть в сторону – на боку виднелась подсыхающая рана. Кай охнул, и постарался отползти подальше. Он точно помнил, что ранил ту тварь именно сюда. Но каким образом этот парнишка связан с тем существом, выяснять особо не хотелось. Он повертел головой, ища выход, и, увидев его, тихо пополз к двери, как его остановил слабый, но насмешливый голос: – Как для почти мертвого ты очень резво убегаешь. Кай в замешательстве обернулся, а парень продолжил, морщась: – Если бы ты немного подождал, то я бы провел тебя к выходу. Но, смотрю, юный хозяин не только ловок, но и нетерпелив. – Ты меня с кем-то спутал, парень, – проговорил Кай. Тот ухмыльнулся: – Я так не думаю. Этот треск электричества в тебе. Кай отчего-то не ощущал страха. Он спросил наугад: – Это ты был в тоннеле? Лицо парня приобрело жесткое выражение – верхняя губа вздернулась, обнажив острые зубы и он с вызовом ответил: – Да! Но затем на лицо его набежала тень и Кай догадался – смутное чувство вины и жалости шевельнулось внутри. – Тот второй, он умер, да? – спросил он. Парень отвернулся, пряча от Кая выражение лица или, может, слезы: – Да. Кай решил, что если бы этот парень хотел убить его, то уже давно бы это сделал, так что вернулся обратно, сев напротив, и спросил: – Как тебя зовут? – Сехун, – спустя несколько ударов сердца ответил парень и поднял на Кая полные грозовых сполохов стальные глаза. – Второго звали Хо. Он был твоей гончей. Кай всматривался в лицо Сехуна – долго, пристально, пытаясь рассмотреть отблески лжи или безумия, но не нашел. – О каких гончих ты толкуешь, парень? Сехун ухмыльнулся: – Ты правда не знаешь? Кай раздраженно ответил: – Не спрашивал бы тогда. – Ты знаешь, что питает города? Баланс электричества и темноты. В темноте плодятся люди и животные, в темноте монстры прячутся за дверью и под кроватью, в темноте расцветают пороки, в темноте ножи вершат месть. Свет же дарует надежду, материнскую любовь, уют, подталкивает к открытиям бессонными ночами. Но много лет назад свет исчез. – Затемнение? – спросил Кай. Сехун кивнул согласно: – Так его называют люди. Для нас это день, когда умер наш хозяин. Ах, как он был хорош – мы бежали рядом с ним каждую ночь в безумной охоте – неслись по проводам, взрывая лампы неоном. Рассеивали темноту, чтобы утром развеяться, уступив место солнцу. Но его убили – Тьма не захотела мириться с тем, что ее загоняют под город, и решила отвоевать для себя все. Наш свет истек кровью от предательского ножа – и электричество вытекло вместе с ним. И с тех пор столько времени мы бродили тут, в ночи, слепые, обезображенные, потерявшие человеческий облик, пока нам не улыбнулась удача – мы учуяли в тебе отголосок его силы и попытались поговорить. Но ты был слишком быстрым и жестоким, а мы слишком далеко ушли от своего истинного облика. И потому Хо… – его голос осекся. Кай коснулся голого плеча участливо, ощущая, как покалывает пальцы – будто ток проходил между ними: – Мне правда жаль… Сехун поднял на него полные слез глаза. Кай с удивлением отметил, что он очень красив и, что самое невероятное, его кожа порозовела за это время, и он уже не выглядел таким худым и изможденным. – Главное, что мы нашли тебя. В тебе течет электрическая кровь, несомненно. После того, как ты меня ранил – но и коснулся – я обрел истинный облик. – Ну, ты так намного симпатичней, – неуклюже пошутил Кай, пытаясь снизить градус пафоса разговора. – Ты можешь вернуть свет. Стань нашим хозяином, – прошептал Сехун, придвигаясь ближе. Глаза его блестели фосфорическим огнем – Кай ощущал тепло, исходящее от его тела и неуместное желание поднималось внутри – прижаться к этим губам, скрывающим за обманчивой податливостью остроту клыков. Он отодвинулся, пытаясь отогнать наваждение, но Сехун накрыл его ладонь своей, не давая отстраниться: – Почти рассвело – наше время на исходе. Я не смею просить о большем, но прошу, накорми меня досыта, чтобы я поделился этой силой с братьями. Это кажется сумасшествием – целоваться с незнакомым парнем в заброшенной подземке. но в его жизни случались и более сумасшедшие вещи, и Кай прикрывает глаза, кивая согласно. Сехун прижимается ближе, несмело пробуя на вкус губы Кая, жмурится от удовольствия. Каю кажется, что воздух дрожит – такое напряжение между ними. Ему хорошо, настолько хорошо от простого поцелуя, что страшно даже думать, как будет, если позволить зайти дальше. По телу бежало чистое блаженство. Глаза гончей разгорались все ярче, а Кай, не в силах терпеть, сорвался, сминая под собой Сехуна, выталкивая его и себя из мешающей до боли одежды, вылизывая его долго, а затем проталкиваясь в горячую узость, готовую принять его полностью. Содрогаясь в последней волне наслаждения, он вовлек Сехуна в глубокий поцелуй – мокрый, животный, невыносимо прекрасный, и обессиленно замер, не желая разрывать связь. Тот шепнул на ухо: – Стая будет ждать решения. – Я приду завтра, – не сомневаясь ответил Кай. Он ощутил, что был мертв и только теперь ожил. И это никак не было связано с отличным сексом. Се выскользнул из-под Кая, и когда тот открыл глаза – в комнате было пусто. Он еще заставил себя встать, и побрел, повинуясь внутреннему чутью, к выходу. Домой было нельзя, так что Кай добрел до ближайшей ночлежки и провалился в сон тотчас.***
Ночь сочилась с неба вязкой жидкостью, окутывая дома и мосты. Пар поднимался из люков. Город притих. Кай шагал сквозь темноту к подземке. Мертвые фонари уныло торчали из асфальта. Кай остановился перед входом, выдыхая, внутренне собираясь. Сехун говорил, что есть и другие. Простят ли ему убийство гончей? Признают ли своим хозяином? Он так и стоял, дрожа от холода, не решаясь войти внутрь, как фонари загудели, и четыре вспышки взвились внутри мертвых колб. Гаснет один из фонарей, а перед изумленным Каем первая вспышка света, скользнувшая к земле, превращается в Сехуна. – Мы ждали тут, – говорит он, лукаво склоняя голову. – Понравилось? – А как же тьма? – с тревогой спрашивает Кай, вспоминая то стальное чудовище – он не знает, на что способны его гончие, но уверен, что сейчас они слабы. – Мы быстрые, – хохочет Сехун. Гаснет второй фонарь, и перед Каем возникает рыжий парень – слепит глаза его чистая, сияющая неоном кожа и огненно-рыжие волосы. – Мин, – немного церемонно говорит он, вспыхивая от смущения перед хозяином. – Неоновая гончая. Две другие вспышки стекают к его ногам – дымчато-прозрачный, улыбающийся уголками губ Бек – гончая внутреннего света и немного угрюмый, коротко стриженый Су – гончая эстакад и мостов. – Нас осталось мало, – тревожно шепчет Сехун. – Но мы сильны и проворны, если нас кормить. Кай улыбается, будто пьяный – его чуть шатает от нереальности происходящего. Он церемонно кланяется и кричит, будто жених: – Я согласен! Гончие переглядываются. Мин высовывает острый язычок. Бек шепчет что-то Су. Тот переплетает пальцы и говорит с неожиданной нежностью: – Подумай. Тебе придется отказаться от много. Мы быстры и неутомимы, мы не ощущаем голода, голоса наши чисты, мы разгоняем тени, но вся жизнь наша проходит в ночи. – Пусть так. Сехун, не скрывая радости, на правах первого подошел к Каю, увлекая его под локоть: – Тогда нам нужно дать тебе всю полноту власти.***
Под землей было сыро, но Сехун не ощущал холода. Обнаженный Кай лежал перед ним, подставив смуглую спину под иглу. Сехун сидел у него на бедрах, такой же голый и беззащитный, и выводил на бархатистой коже карту города, обмакивая острую сталь в стеклянный пузырек с темной жидкостью. В комнате, служившей им пристанищем, было темно, но Сехун видел – линии дорог расходились на коже, воздвигались дома и возводились мосты, вгрызались в плоть, входили в кость, меняли кровь на чистое электричество. Сехун шептал имена каждого из созданий света, что когда-то жили в этом городе, взывая их проснуться от мертвого сна. Он выплетал электрические цепи, соединял разъединенное, возрождал умершее. От усердия Сехун чуть высунул кончик языка. Кай бы стал его дразнить, если бы увидел. – Щекотно, – пожаловался Кай. Голос его был приглушенным, но дрожал внутренней силой. – Тише, – прошипел Сехун, заканчивая последний западный мост. – У нас нет права на ошибку. – Он нанес завершающий штрих и с сожалением слез с бедер Кая, – Отдохни немного. Тот ловко перевернулся и увлек его в объятья, целуя: – Я хочу потратить время на отдых с удовольствием. И Сехун молчаливо согласился, разгораясь внутри от желания, подаваясь вперед, раскрываясь под напором жадных поцелуев, проводя пальцами по пересечениям магистралей – темные линии скоро вспыхнут ярко, а затем будут становиться все бледней, пока не погаснут с рассветом, не развеются вместе с человеческой плотью, обращаясь в горький дым, пока ночь снова не призовет их – такова плата за вечность в электрическом свете. Кай наклонился над ним, скользя взглядом по скуластому лицу, проводя пальцами по бедрам, ощущая восхитительное сопротивление тока под пальцами. – Хозяин! – дверь в их пристанище распахнулась, и гончие возбужденной толпой ввалились внутрь. – Пора! Кай поднялся, не стесняясь своей наготы, раскинул руки, призывая их подойти, затем поцеловал в губы каждого, внимательно вглядываясь в сияющие глаза и проговорил неуверенно: – Идем. Сехун улыбнулся. Они вышли из тоннеля наверх. Город тонул в темноте. Кай оглянулся на них – юных, светящихся, подрагивающих от радостного возбуждения – его электрическую стаю. Карта города на теле засияла чистым светом, обозначая его владения. Сехун выступил вперед: – Так веди же нас! Кай гикнул, и они побежали. Трещали от напряжения старые провода, пролагая им путь, разлетались на осколки сошедшие с ума лампы, жужжали, деловито впитывая ток, генераторы. По городу неслась электрические гончие во главе с новым хозяином.