Нарисуй мне шарик

Дерри, 1994 год

      Картину, открывшуюся глазам Патрика, было трудно описать словами. На тропинке, вившейся за кустами, прямо на голой земле сидел клоун. Его голова выглядела непропорционально большой, волосы ярко-рыжего цвета в полнейшем беспорядке торчали по обе стороны покатого лба, грим местами осыпался с лица, а кое-где тёк.       Но тёк странно, не сам по себе, а словно бы вместе с чертами лица.       На клоуне красовался облегающий серебряный когда-то костюм, украшенный большими оранжевыми помпонами. Только теперь он больше напоминал лохмотья, вывалянные в грязи и пропитанные чем-то темным и сильно похожим на запекшуюся кровь. Внутри приоткрытого, ярко подведенного алым рта виднелось множество тонких и явно крайне острых зубов. С губ мерзкой непрерывной струйкой медленно стекала странная буроватая жидкость.       Это кровь. Кровь, смешанная со слюной.       Страшнее всего были глаза существа — а Патрик уже сообразил, что сидящее перед ним нечто является чем угодно, но только не обычным человеком — большие, раскосые, янтарно-желтого цвета и совершенно дикие.       Любой ребенок на его месте убежал бы прочь с воплями ужаса, но Патрику, со своим крайне хорошо развитым воображением, потребовалось всего несколько мгновений, чтобы осознать, что именно он видит, поверить в это и тут же безоговорочно принять происходящее, как данность. В конце концов, когда пару месяцев назад они вместе с мамой едва не сгорели в подвале загородного дома, два ангела, отчего-то смутно походящие на поселившую по соседству чету Робертсов, появились прямо из воздуха и спасли их. Патрик нисколько не сомневался, что это были самые настоящие ангелы, а вовсе не плод его богатой фантазии, как считала Соня. А раз подобные создания есть на свете, то наверняка где-то должна существовать и их противоположность. Например, прямо тут, за кустами напротив его дома.       Тем не менее, Патрик сомневался, что клоун причинит ему вред. Тот явно был едва жив: все его тело сотрясала крупная дрожь, рваное и прерывистое дыхание с громким свистом вырывалось изо рта, и Оно, похоже, не могло подняться на ноги. Словно бы в подтверждение этих мыслей клоун с хриплым стоном дернулся вперед, очевидно желая встать, но вместо этого завалился на бок, судорожно выгнувшись и цепляясь отчаянно за землю обеими руками. И уже совсем не показалось удивительным, что пальцы существа вмиг обзавелись острыми когтями, с легкостью прорвавшими материю перчаток. Клоун издал довольно громкий и болезненный вой, в котором также явственно прозвучала досада, чуть повернул голову и вдруг замер, увидев стоящего всего в нескольких шагах и уставившегося на него во все глаза Патрика.       Тело мгновенно оцепенело, а липкий страх когтистой лапой сжал внутренности — наверно, так себя ощущает мелкий зверек, в ужасе застывший в свете фар мчащегося прямо на него автомобиля. Глаза клоуна горели ненавистью и желанием убить того, кто посмел застать его в таком неприглядном виде. Но также Патрик различил в них кое-то еще. Боль и отчаяние. Он уже видел такие глаза однажды, когда недалеко от магазина, где они часто покупали продукты, какой-то неосторожный водитель случайно наехал на бродячую собаку, сломав той хребет и раздробив задние лапы. Пес заполз, оставляя за собой кровавый след, между мусорными контейнерами, скалился и дико рычал на всех, кто пытался к нему подойти до тех пор, пока силы окончательно не оставили его. И смотрел точно так же — глазами сильного, гордого, но тяжело раненного и страдающего животного.       Патрик через силу шагнул ближе. Все его глубинные инстинкты буквально вопили о необходимости немедленно бежать подальше со всех ног. Но, несмотря на это, он попытался выдавить из себя улыбку:       — Привет.       — Пошел прочь! — голос у клоуна был какой-то надтреснутый, хриплый и в нем постоянно проскальзывали то высокие визгливые нотки, то грубые рычащие. И, конечно, ни о какой вежливости и учтивости и речи не шло. Зато стало понятно, что это существо точно разумно и с ним можно наладить контакт. Теоретически.       Патрик и не подумал уходить. Та история с собакой закончилась довольно благополучно. По крайней мере, так рассказала ему мама. Кто-то вызвал полицию, а стражи порядка позвонили в службу спасения животных или какую-то подобную ей службу, точнее Соня не могла сказать. Вскоре прибыли волонтеры, накачали бедного пса транквилизаторами и увезли с собой. В итоге животное поправилось, хоть и осталось инвалидом, и ходили слухи, что один из полицейских, приехавших на вызов, забрал собаку к себе домой.       Но сейчас точно никто не будет вызывать полицию. И волонтеры не приедут. Нет никого, кто мог бы хоть немного помочь. Только он, Патрик. И чем сильнее крепла в нем решимость не бросать клоуна в беде, тем меньше становился его страх.       — Могу я чем-то вам помочь? — Патрик постарался говорить как можно вежливее и дружелюбнее.       — Убирайся, мелюзга! Убирайся, пока можешь это сделать! Танцующий клоун Пеннивайз ни в чьей помощи не нуждается, понял меня? Я тебе не какая-то жалкая псина!       Клоун дернулся раз, другой, приподнялся на локтях, а потом все же сумел сесть. Он оскалился, обнажив крупные острейшие зубы, которых было явно больше, чем показалось сначала.       Как ни странно, вид клоунских клыков, с которых продолжала капать кровавая слюна, пусть и пугал, но не настолько сильно, чтобы отступиться. Как и явное нежелание Пеннивайза принимать помощь. Патрик просто ощутил — он поступает верно, и иначе никак нельзя. Так же бывало, когда он видел рисунок, проступающий на чистом листе, и точно знал, что обязан его нарисовать.       — Может быть, я принесу вам воды? А еще у нас дома есть аспирин. Я знаю, где он лежит. Мне нельзя его трогать, но вы взрослый и, наверно, вас моя мама ругать не будет.       Пеннивайз замер, зло и в то же время ошарашено глядя на Патрика — он явно не привык, чтобы его настолько откровенно не боялись и игнорировали требования. А затем его алые губы исказились в презрительной усмешке.       — О да, твоя дорогая мамочка точно не будет меня ругать… Когда умираешь от ужаса не до возмущений, знаешь ли! — тут же усмешка сменилась на издевательски-сочувственное выражение лица. — Она совсем не воспитывает тебя, не так ли, Патрик? Бедняжка Соня сбежала от своего муженька-алкаша и теперь работает с утра до ночи, чтобы прокормить дорогого сыночка, а еще все время думает, как бы заскочить в постель к своей коллеге потаскушке! Иначе, почему она до сих пор не объяснила тебе, что нельзя разговаривать с незнакомцами? Потому будь хорошим мальчиком, повернись ко мне спиной, беги домой и забудь, что видел тут кого-либо!       На последних словах голос Пеннивайза стал низким, а затем и вовсе перешел в злобный рык.       Патрик насупился, опустил голову и обхватил себя руками. Ему не понравился тон и все эти грубые, жестокие слова, но он никак не мог оспорить их неправоту. Его мама действительно в последнее время все реже и реже бывала дома, и все чаще и сильнее уставала. Она и правда много работала. Только вот насчет коллеги по работе Патрик ничего не понял, но уточнять, что имелось в виду, не решился, не желая получить еще больше откровенных и отвратительных подробностей. Было очевидно — Пеннивайзу ничего не стоит вылить на него их еще очень и очень много, стоит только дать повод. Оно явно знало все, что было скрыто в мыслях людей, даже то, о чем сами эти люди и не подозревали.       Самым разумным казалось просто послушаться и уйти. Вернуться домой, поднять с крыльца свой набор для рисования, съесть ланч, который оставила для него мама и немного подремать. А когда проснуться, то уже и не помнить ни о каком раненом клоуне. Патрик медленно поднял голову и всмотрелся в эти полные исступленной злобы глаза. Да, он может так поступить. Ему ничего не будет за это и с Пеннивайзом тоже ничего хуже, чем уже есть, не случится. Теперь он это понял. Это знание пришло откуда-то из самой глубины, окутало сознание тяжелой, зловещей пеленой, и Патрик ощутил, что оно истинно.       Оно не умирало, а было просто сильно ослаблено ранами. И нанесли их вовсе не сегодня. Оно давно так мучается, и еще долго, очень долго будет мучиться от боли и слабости, возможно, всю свою жизнь. И все это совсем не твоя забота, Патрик, не так ли? В конце концов ты же еще совсем ребенок. Такой малыш не должен брать на себя подобную ответственность и тем более вмешиваться в чужие дела. Этот клоун — это Оно — без сомнения само зло во плоти. И уж будь уверен, он получил по заслугам. Всех непокорных ждет печальная участь, и ты сам разделишь ее, если не будешь послушным. Тебе нечего тут делать. Нельзя идти против воли того, кому надлежит лишь служить. Все служат. Всё сущее служит Алому Королю.       Патрик вздрогнул и мотнул головой, отгоняя рой мыслей, который так внезапно и словно против воли атаковал его. Да, можно выбирать, все верно. Сейчас он волен развернуться и вернуться домой… Но вместо этого он улыбнулся, открыто глядя на Пеннивайза:       — Ты прав, нельзя говорить с незнакомцами. Я Патрик Дэнвилл. А тебя зовут Пеннивайз, ты сам сказал. Пеннивайз, познакомься с Патриком! Патрик, познакомься с Пеннивайзом! Теперь я больше не незнакомец для тебя, а ты не незнакомец для меня. И теперь мне можно с тобой разговаривать и тебе помогать.       Пеннивайз смотрел на него не отрываясь, и чем дальше, тем выше поднимались его брови, а нижняя челюсть отвисала все больше и больше. Он замер, подобно кукле, и даже, кажется, почти перестал дрожать.       А когда Патрик закончил свою речь, на которую, к слову, ушло все его красноречие и фантазия, Пеннивайз вдруг повалился на землю и залился громким хохотом. Смех этот был крайне неприятный, резкий и такой пронзительный, что от него болели уши. И, тем не менее, в нем звучало искреннее веселье.       — Надеюсь, ты не собрался отрывать мне руку, мелкий! — выдохнуло Оно между приступами смеха.       Патрик так и не понял, причем тут отрывание руки и что такого смешного прозвучало в его словах, но зато, когда Пеннивайз немного успокоился, отдышался и вновь сел, в его взгляде не было прежней злобы. И цвет глаз сменился с жуткого янтарного на довольно приятный серебряный. Оно ухмыльнулось, и вместо клыков во рту оказались обычные зубы, разве что верхние резцы были великоваты.       — Хорошо, малыш Патрик. Твоя взяла! Я разрешаю тебе помочь мне. Можешь начинать гордиться прямо сейчас, пока ты еще не понял, во что вляпался! — Пеннивайз фыркнул, потом поднял руку, на которой уже не было когтей, а ткань перчаток как по волшебству оказалась снова целой, и поманил его к себе. — Иди-ка сюда. Ну же!       Патрик постоял еще пару секунд, а затем сделал несколько шагов, которые отделяли его от Пеннивайза. И тут же ледяная рука в белой перчатке сомкнулась на его шее, сдавила, практически перекрывая кислород, а жуткое загримированное лицо приблизилось едва ли не вплотную.       Патрик дернулся, но не смог ни сдвинуться даже на миллиметр, ни даже закричать. Он понял, что еще немного и его попросту убьют, вот так легко, среди бела дня и почти у самого порога родного дома. Никто не придет на помощь. Никто его даже не найдет. Потому что Оно не оставит от него ни одного кусочка. Ведь Оно голодно и утолить этот голод может только человеческая плоть. А всем известно, что маленькие глупые мальчики, сами идущие в лапы монстрам, наиболее вкусные.       Ужас заполнил все существо Патрика до самых краев, из глаз брызнули слезы, а по ноге потекла теплая струйка, но он этого даже не заметил. Он вновь слабо дернулся раз, другой, а потом попросту обмяк в хватке Пеннивайза, не в силах оторвать взгляд от этих завораживающих серебряных глаз. Патрик слышал, что в Дерри частенько пропадают дети, и теперь, кажется, понял почему, и что с ними в итоге происходит.       — Глупое, наивное, доверчивое человеческое дитя! — голос Оно, казалось, возникал в самой голове Патрика, минуя уши, и по звучанию он отличался от голоса Пеннивайза, чьи губы даже не двигались. Более грубый, глубокий, жесткий и совершенно нечеловеческий. В нем не было никаких визгливых ноток, да и каких-либо эмоций вообще, а еще Патрику показалось, что, несмотря на тембр, голос был женским. Хотя в последнем он мог ошибаться, так как ему, слишком напуганному и шокированному, могло почудиться что угодно. — Чтобы убить тебя мне достаточно будет шевельнуть пальцем. Я могу воплотиться в твой худший кошмар и свести тебя с ума. Поверь, твое подсознание способно генерировать такие ужасы, о каких ты сам и вообразить не можешь! И твое счастье, мелюзга, что мне не нужна ни твоя смерть, ни твое безумие. Не для того мной был сохранен должный порядок вещей, чтобы тут же его нарушить. Но кто-нибудь другой может быть настроен иначе. Всегда найдется тот, кто захочет играть не по правилам. Запомни это, и больше никогда не суйся к таким, как я. Ты запомнил, малыш Патрик?       Патрик, все еще скованный ужасом, быстро заморгал, так как кивать ему мешала рука, по-прежнему стальной хваткой сжимающая горло. Впрочем, и без внешних проявлений Пеннивайз знал, что тот усвоил урок. Оно отпустило Патрика, и он тут же упал на землю, сжавшись в дрожащий комочек, судорожно глотая воздух и выдыхая его вместе с рыданиями, одной рукой размазывая слезы по лицу, а другой неосознанно хватаясь за уже начавшую болеть шею. А в голове его продолжал гудеть жуткий голос.       — По большому счету мне и помощь твоя не нужна, мелюзга. Однако, наша встреча, похоже, не случайна. Даже мне не стоит противиться ка, иначе может стать только хуже. Потому сделай то, что должно, малыш Патрик. Но горе тебе, если будешь относиться ко мне, словно к больному животному. Я не собираюсь убивать тебя, все так, но ничто не сможет помешать мне тебя искалечить. Не испытывай судьбу, ведь даже ее можно изменить при должном старании.       Патрик зажмурился, отчаянно кивая. Он все понял. Куда уж яснее. Прошло несколько минут, прежде чем его рыдания начали стихать, а страх понемногу отступил. Пеннивайз неподвижно сидел рядом абсолютно спокойно, милостиво позволяя ему самому прийти в себя. А после, когда Патрик окончательно затих, небрежно проговорил уже своим собственным голосом:       — Опять же, никто тебя не заставляет, малыш Патрик. Сейчас у тебя есть последний шанс передумать. Поверь, старина Боб Грей, которого ты знаешь, как Пеннивайза, Танцующего Клоуна, на тебя не будет сердиться. Я даже подарю тебе шарик. Хочешь шарик, Патрик? У меня их много, любого цвета, какого только пожелаешь. И они летают, они все летают, малыш. Только взгляни!       Патрик повернул голову и действительно увидел, что Пеннивайз держит в одной руке целую связку непонятно откуда взявшихся, больших и разноцветных воздушных шаров. Это зрелище, удивительное и вызывающее восхищение, мигом заставило его позабыть о недавно пережитом ужасе.       Патрик сел, в восторге глядя на все это цветное великолепие, а потом перевел взгляд на самого Пеннивайза. Выглядел тот явно лучше, чем в первые мгновения их встречи: костюм стал чище и целее, грим не осыпался и не тёк, да и сил у него явно прибавилось. Патрик даже подумал, что, возможно, Оно только искусно притворялось ослабленным. Но тут же понял ошибочность этой мысли.       Страх, вот что придало существу столько сил. Оно напиталось ужасом и потому теперь может творить волшебство. И Бог знает, что еще.       Эта мысль словно окатила Патрика холодной водой, и все восхищение красивыми шарами в одно мгновение прошло, а на его место пришло отвращение. Пеннивайз, тем не менее, продолжил как ни в чем ни бывало:       — Бери любой, какой захочешь, малыш Патрик. Бери и уходи домой. Ты даже можешь ничего не говорить. Оправдания оставь для своей взрослой жизни, Пеннивайзу они от тебя не нужны! Сделаешь так, и больше никогда не увидишь меня… разве что в своих снах. Но наутро ты все равно не будешь их помнить, так что невелика беда, правда?       Патрик осторожно поднялся на ноги. Колени чуть подрагивали, но он ощущал, что может не только стоять, но и идти. Шарик брать совершенно не хотелось, как и снова прикасаться к Пеннивайзу. Предложение уйти звучало как никогда заманчиво и разумно. Его едва не убили, использовали в качестве корма, причинили боль, тогда, как он всего лишь хотел помочь. Так зачем снова играть с судьбой? Его ужас придал существу сил, чем еще, спрашивается, он мог оказаться полезен?       И Патрик уже почти развернулся, чтобы кинуться к дому, как еще одна мысль остановила его.        Оно напугало его, потому что пыталось уберечь. В своей странной, жуткой манере, но точно не с целью лишь покормиться.       Патрик сам подошел к Пеннивайзу. Это был его и только его выбор. Его никто не заманивал, не обманывал и не принуждал. Будь это настоящая охота, все обернулось бы совершенно иначе. И Оно было абсолютно право, если таких опасных созданий существовало много, и находись здесь кто-то другой, Патрик уже был бы мертв. Пеннивайз не ранил его — только шея еще немного болела — и не попытался продолжить пугать. Даже отвлек шариками, потратив на них часть своих тающих сил, позволив быстрее успокоиться. И в который раз выразил готовность отпустить его и помочь все забыть. Он не был враждебен Патрику, хоть и проявлял грубость. Но и в этом его можно было понять, никому бы не понравилась помощь, которой не просят, да еще и сравнивают при этом с бродячим псом, пусть и мысленно.       Патрик глубоко вздохнул, загоняя отвращение поглубже в сознание и улыбнулся.       — Красивые шарики. Но мне не надо. Я не передумал. Чем я могу тебе помочь?       Пеннивайз смотрел на Патрика без всякого удивления, явно точно зная, что сейчас творилось у того в голове. Он разжал пальцы, и шарики тут же взмыли вверх, поднимаясь к небу яркими цветными пятнами, быстро исчезнувшими на фоне ослепительной синевы. Проводив их взглядом, Пеннивайз с видимым трудом поднялся на ноги. Его чуть пошатывало, но все же упасть он больше не грозил, а голос его прозвучал на удивление спокойно и серьезно:       — Думаю, кое в чем ты все же сможешь мне подсобить. Ты все верно почувствовал, сияющий малыш, мои раны вовсе не свежие и не все из них заживают, как должно. Глубоко внутри них находится то, что отравляет меня, отнимает силы и причиняет боль. Я никак не могу дотянуться и избавить себя от этого. Но ты можешь это сделать. Правда, лучше всего будет нам с тобой пойти к тебе домой. Наше дело может занять много времени, а тебя скоро хватятся.       Патрик медленно кивнул, переваривая информацию. Значит, что-то застряло в ранах, и потому они не заживают. Надо достать это — и раны затянутся. Проще простого. Только вот зачем Пеннивайз назвал его сияющим? Патрик осмотрел себя и скривился. Его одежда испачкалась и помялась, а еще он умудрился обмочиться, словно какой-то трехлетка. Вот чему тут сиять, скажите на милость?       — Не бери в голову, малыш Патрик, — Пеннивайз снисходительно ухмыльнулся. — Когда-нибудь я расскажу тебе, что это значит, если ты того захочешь. Когда ты немного подрастешь и будешь готов понять меня. А пока отправляйся домой и приведи себя в порядок. Ты ведь не хочешь, чтобы тебя кто-то увидел в таком неподобающем виде, верно? А когда закончишь, я уже буду ждать тебя в твоей комнате.       То, как легко Пеннивайз прочитал его мысли, показалось Патрику уже каким-то привычным и больше не вызывало отторжения. Как и тот факт, что Оно запросто попадет в его комнату. Это существо могло все, ну или почти все, по крайней мере, пока у него на это были силы. Так зачем же ругать воду за то, что она мокрая?       — Мне нравится ход твоих мыслей, малыш Патрик. Насчет своей мамочки можешь также не волноваться и не пытаться придумывать оправдания. Взрослые не видят старину Пеннивайза, как издревле повелось в Дерри. А я, так уж и быть, не стану причинять ей вред.       Патрик мгновенно стыдливо опустил взгляд. Так получилось, что о своей маме он совсем не подумал, как и о том, что ей может грозить беда. Точнее, он только-только собирался подумать об этом, но Пеннивайз его опередил. Тяжело вздохнув и мысленно пообещав себе быть внимательнее и осмотрительнее в будущем, Патрик развернулся и направился к дому, чувствуя, как Оно пристально глядит ему вслед.       К счастью, на обратном пути его никто не увидел. Прежде чем открыть дверь Патрик собрал свой набор для рисования, понимая, что в ближайшее время у него снова не будет возможности им воспользоваться. Но в этот раз он не испытал ни разочарования, ни страха, ни отвращения перед грядущим. Он сделал свой выбор, и это принесло ему невиданное спокойствие. Патрик ощущал, совершенно по-особому, что сейчас поступает как никогда верно.       Это чувство, словно ласковый теплый ветер, окутывало, даря тепло.       Так и должно быть, сынок. Таков истинный порядок вещей. Это выбор, который определяет судьбу. И теперь ты будешь служить ей. Так, как и заведено в этом мире.       Все сущее служит Лучу.