Нарисуй мне шарик

      Патрик не сразу отправился в свою комнату. Для начала он заглянул в гостиную и убедился, что миссис Рид, которая присматривала за ним сегодня, пока Соня Дэнвилл была на работе, все еще мирно спала в кресле под негромкие звуки работающего телевизора. Такой у них был уговор: Патрик не говорил маме, что миссис Рид иногда днем пропускала стаканчик-другой пива, а затем дремала под полуденные развлекательные шоу для домохозяек, а она взамен позволяла малышу гулять около дома и рисовать в одиночестве в свое удовольствие. До сегодняшнего дня он считал это очень выгодной сделкой, и даже гордился, что к нему относятся, словно к взрослому и доверяют. И только теперь, слыша, как беспечно похрапывает эта немолодая женщина, Патрик понял, что на самом деле она все это время подвергала его опасности. Ведь, как оказалось, в беду можно попасть даже у самого порога родного дома, если рядом не будет взрослого, кто мог бы защитить. И хуже всего, миссис Рид была хорошим человеком и не хотела ему вредить осознанно.       Мир и так не являлся безопасным местом, Патрик давно это знал. Когда ему было всего восемь месяцев, отец швырнул его на пол, да так, что на лицо после этого пришлось накладывать швы. Сам этот эпизод, конечно, не сохранился в памяти, зато о нем всю жизнь будет напоминать шрам в форме крючка, пересекающий переносицу. Ссоры родителей часто заканчивались рукоприкладством, отчего мама нередко ходила в свитерах с длинным рукавом и воротником под горло даже в середине лета, и в солнечных очках даже в пасмурный день. Всего два месяца назад на дом, принадлежащий «Женскому попечению», в котором они с мамой временно жили, напали жуткие люди, загнали всех в подвал и подожгли здание. Только чудом им тогда удалось спастись. И буквально вечером этого же дня совсем рядом с Общественным Центром Дерри, где они слушали выступление какой-то очень важной женщины, упал самый настоящий самолет. Соня никогда не говорила ему, но Патрик сам ощутил, как иногда у него бывало, что лишь по чистой случайности Общественный Центр сильно не пострадал, ведь именно он был настоящей целью террориста. Однако все это зло творилось явно и причиной его были конкретные люди. Отца Патрика никак не выходило назвать хорошим человеком, фанатиков, которые сожгли загородный дом, тем более, а пилот самолета вообще, поговаривали, оказался сумасшедшим.       Но миссис Рид была всегда добра к Патрику и его матери, она никогда не желала зла своему подопечному. Да только выпить она сильно любила и поспать тоже. И она, несомненно, понимала, как опасно оставлять такого кроху без присмотра, но все равно делала это, успокаивая свою совесть тем, что мальчик пусть и мал, но достаточно умен, чтобы не творить глупостей. И теперь Патрик осознал это.       Даже хорошие люди могут причинить тебе зло, прекрасно понимая, что творят, но все равно делая это. Они усыпят собственную совесть и бдительность остальных, лишь бы продолжать гнуть свое и ни за что не отвечать. Необходимость держать ответ пугает их до глубины души, поэтому они даже на смертном одре не признаются в своей неправоте и ошибках. В конечном итоге они и сами поверят, что не сотворили никакого зла.       От этого знания Патрику стало грустно. Слишком уж рано оно пришло к нему, делая привычный, делящийся на хорошее и плохое мир гораздо более пугающим, небезопасным и несправедливым местом.       Однако Патрик вовсе не собирался что-то менять в заведенном порядке. Быть чуть более осмотрительным не повредит, все верно, но не сидеть же затворником просто потому, что возможно — всего лишь возможно — есть вещи, которые могут ему навредить. Так недолго превратиться в труса, боящегося собственной тени. А ведь в мире еще столько всего интересного! Невольно улыбнувшись своим мыслям и забыв о грусти так быстро, как это умеют только маленькие дети, Патрик отправился в ванную.       Он старался действовать тихо, сохраняя осторожность, чтобы не разбудить случайно миссис Рид. Ведь если она его застанет в таком неприглядном виде, то точно больше никуда не отпустит одного. Патрик бросил свои грязные вещи в корзину для белья, сильно надеясь, что мама, не приглядываясь, просто постирает их вместе с другой одеждой и не придется ничего выдумывать в свое оправдание. Он сейчас четко понимал — никто не должен узнать ни о сегодняшней жуткой встрече, ни о госте, уже, несомненно, находящемся в его комнате. Расскажи он все маме — и она, скорее всего, просто посчитает его слишком большим фантазером. Однако, и Патрик больше всего этого боялся, был шанс, что она как раз может ему хотя бы отчасти, но поверить и оказаться в огромной опасности. Он сильно сомневался, что такое злобное и могущественное существо, как Пеннивайз, снизойдет оставить в живых возможного свидетеля. Это Патрика он не захотел по какой-то ему одному ведомой причине убивать, а про его мать такого уговора не было, лишь обещание не трогать ее в этот раз. Обещание, которое слишком легко нарушить, стоит дать лишь повод. В конце концов это ужасное создание может делать все, что ему заблагорассудится, и вряд ли будет мучиться угрызениями совести, если обманет маленького ребенка. Ведь не зря Оно назвало Патрика глупым и доверчивым.       Патрик принялся тщательно умываться, старательно отгоняя от себя все беспокойство. Он знал — пока мама ни о чем не подозревает, она в безопасности сегодня, как бы ни был опасен Пеннивайз. И это самое главное.       Закончив приводить себя в порядок и по-прежнему стараясь не шуметь, Патрик проскользнул в комнату Сони. Именно там располагался большой платяной шкаф, которого, признаться, он раньше побаивался и сторонился. Ну, а вдруг внутри живет чудовище? Только вот теперь самый настоящий монстр был в его собственной комнате, и все остальные страхи на фоне этого меркли. Патрик осторожно приоткрыл дверь шкафа и действительно не обнаружил за ней ничего плохого. Он принялся аккуратно открывать ящики один за другим в поисках своих вещей, надеясь, что не придется идти еще и за табуреткой, если его роста не хватит. И, к счастью, поиски довольно быстро увенчались успехом. Схватив первое, что лежало сверху, дабы не создавать лишнего беспорядка, он закрыл за собой дверцы и принялся одеваться. После этого потребовалось еще несколько минут, чтобы успокоить гулко бьющееся сердце, прежде, чем направиться медленным шагом в свою комнату. Пусть Патрик сам вызвался помочь, это не означало, что Пеннивайз начал ему нравиться, а общение с ним стало легким и непринужденным. Где-то в глубине души даже теплилась надежда, что он никого не увидит, а отвратительный потусторонний клоун всего лишь видение перегревшегося на полуденном солнышке разума.       Однако Пеннивайз никуда не пропал. Сидел себе преспокойно в комнате, привалившись к стене совсем рядом с кроватью. И по его насмешливому взгляду Патрик понял, что клоун прочитал его мысли и эмоции, словно открытую книгу.       — Ну что, малыш Патрик, надеюсь, ты закончил познавать тайны жизни, вселенной и всего такого?       Пеннивайз ехидно ухмыльнулся, а потом вдруг резко нахмурился — эмоция на лице сменилась так быстро, словно переключили канал в телевизоре. И явно ему не нравилось то, что должно было произойти в скором времени.       Пеннивайз сверлил Патрика немигающим, тяжелым взглядом, заставляя ощущать себя попавшим в мощные рентгеновские лучи. Он был как на ладони — маленький белокурый мальчик с огромными голубыми глазами — открытый, совершенно беззащитный, с разумом прозрачным, словно стекло. Ничто не могло утаиться от пронзительных серебряных глаз Оно, ни один даже самый крохотный помысел, и ничто не могло сопротивляться этой огромной, непознаваемой мощи. Патрик замер, не в силах двигаться, но, тем не менее, страх его не был настолько силен, как вначале. Пусть его видят насквозь, разве это как-то может навредить, когда все помыслы оставались чисты и искренни?       Пеннивайз как-то неопределенно хмыкнул, так и не дав понять, понравилось ли ему то, что он увидел в разуме и душе Патрика или же нет. Затем он неожиданно серьезно и спокойно произнес, без своей уже ставшей привычной дерганой манеры говорить:       — Тебе потребуется две вещи, мелюзга. Первое — это то, чем ты сможешь проникнуть глубоко в рану. И второе — то, куда ты будешь складывать все, что извлечешь оттуда. Видишь, не так и сложно. Главное помни, твоих маленьких нежных пальчиков тут явно будет недостаточно. И мы же не хотим, чтобы ты случайно повредил их, не так ли?       Патрик кивнул, соглашаясь. Ему и самому не хотелось голыми руками прикасаться к Пеннивайзу, а тем более ковыряться в его ранах. От одной мысли о подобном начинало мутить. Да и мало ли какая у этого чудища кровь? Может быть она ядовитая. Или еще чего похуже.       Патрик закрыл глаза, приложил кончики пальцев к вискам и сосредоточился. Он уже делал так несколько раз, когда искал свои пропавшие любимые карандаши, и в итоге находил искомое. Но в те разы все получалось спонтанно, видение пропажи и пути к ней были зачастую размыты, а сам Патрик всегда сильно уставал. Хотя, конечно, результат стоил того.       А сейчас он впервые осознанно пытался вызвать озарение, как сам это для себя называл. И не был уверен в успехе, сомневаясь, что такую способность — если это вообще была способность, а не фокусы собственного воображения, как уверяла его мама — можно использовать по заказу. На удивление, образы моментально всплыли в его сознании, словно только этого и ждали, они были четкие и предельно понятные, будто в голове зажглась яркая лампочка. Патрик вздрогнул, открыв глаза, но почувствовал не ожидаемую усталость, а напротив легкость и бодрость. Такое ощущение, что в этот раз он не тратил своих сил, черпая их откуда-то извне.       Потому что источник этих сил сейчас находился совсем рядом. Сидел, не издавая ни звука, слегка наклонив голову, и с плохо скрываемым любопытством смотрел на него своими раскосыми серебряными глазищами.       Патрик медленно опустил руки, развернулся и вышел из комнаты, ничего не говоря. А зачем, раз твои мысли все равно как на ладони? Он направился на кухню, уже точно зная, что надо взять и где оно лежит.       В шкафчике, на верхней полке рядом с аптечкой Соня хранила подарок одной из своих подруг из «Женского попечения». Самый настоящий медицинский пинцет, большой, красивый, с длинными металлическими ручками. Она ума не могла приложить, зачем он мог бы ей понадобиться и как его использовать, но это было и не важно. Главное, что пинцет был памятной для нее вещью, а такими не разбрасываются. Осторожно взяв довольно тяжелый инструмент в руки, Патрик от всей души понадеялся, что никак не испортит его и тем самым не расстроит маму.       На самой нижней полке с посудой, в дальнем углу, находилась довольно большая жестяная банка из-под печенья. Соня хотела использовать ее для хранения специй, но позабыла об этом. Пришлось приложить немало усилий, чтобы достать ее и ничего не разбить в процессе.       А вот с защитой кожи рук все обстояло куда проще. В те дни, когда они с мамой жили в доме, принадлежащем «Женскому попечению», вместе с Патриком там находилось еще несколько детей разных возрастов. Чтобы как-то развлечь их, помимо игр, малышей выводили в сад. Копаться в земле в свое удовольствие было довольно увлекательно, к тому же им для этого выдали специальные миниатюрные грабли, лопатки и подогнанные под их размер ручек резиновые садовые перчатки. Именно эти перчатки оказались единственными из личных вещей, которые сохранились после того страшного нападения и пожара. И лишь потому, что в то роковое утро дети как раз снова играли в саду. Вещь эта тоже была по-своему памятной, только вот не самой приятной, и Патрик нисколько не боялся испортить ее. Он был даже рад, что представился повод избавиться от нее. Перчатки лежали в его комнате, на самом дне коробки, в которой он хранил свои игрушки.       Пеннивайз терпеливо дожидался на том же месте и, кажется, даже не шевельнулся с того момента, как остался один в комнате. Словно игрушка, у которой закончился завод. Но при виде Патрика глаза его немедленно пришли в движение, следя за ним неотрывно, что довольно жутко смотрелось на фоне остальной неподвижности существа.       — Ну вот, теперь малыш Патрик готов поиграть в доктора! — вдруг воскликнул Пеннивайз, резко дернувшись всем телом, и хлопнул в ладоши.       Все это произошло так неожиданно, что Патрик невольно подался назад, вскрикнув, неловко взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, и выронил жестянку. Та с глухим стуком упала на пол. Пеннивайз пронзительно расхохотался, а затем восторженно выкрикнул:       — Попался! Это всегда работает, ты не поверишь!       Широкая улыбка не сходила с его лица, да только в глазах веселья совсем не было. Зато были настороженность и с трудом подавляемая агрессия. Тяжело сохранять нейтральное отношение к тому, кто вот-вот причинит тебе боль.       — Ага… П-попался. Оч-чень смешно, — Патрик поднял с пола жестянку и попытался выдавить из себя подобие улыбки. Не получилось. Сейчас ему тоже было не до веселья. Он только понадеялся, что Оно в итоге не потеряет над собой контроль и не навредит ему.       Патрик открыл жестянку, поставил ее на пол рядом с Пеннивайзом, который тут же насупился и пробормотал себе под нос что-то совсем уж неразборчивое, но явно нелестное. Быть может, он ожидал более бурной реакции на свои действия. Патрик постарался не обращать на это внимание — резкие перемены настроения для Пеннивайза, похоже, вообще были в порядке вещей — и наклонился к коробке с игрушками, достал перчатки, натянул их, а затем, на всякий случай сосчитав до десяти, резко развернулся. Оно в упор смотрело на него. С нижней губы на пол капала вязкая слюна, на этот раз без примеси крови. Патрик шагнул ближе, одновременно с этим очень четко подумав: «Я тебе не гамбургер!»       — Я бы с этим поспорил, мелюзга! — немедленно откликнулся Пеннивайз, и улыбка его стала шире, обнажив ряд острейших клыков. — Все вы в итоге лишь еда… Для меня или для могильных червей, не важно. Итог будет один, как ни крути.       Чуть наклонив голову, он теперь исподлобья смотрел на Патрика, замершего с самым решительным выражением лица. Слюна продолжала капать с подбородка, а глаза Оно изменили цвет с серебряного на желтый. Даже голос стал ниже, и в нем появились рычащие нотки.       — Может быть, перекусить немного это хорошая мысль. Как насчет той леди, спящей внизу? Все равно она оказалась плохой няней. Подвергла тебя опасности… Ай-яй-яй! Что скажешь, малыш Патрик? Конечно мясо ее жесткое и проспиртованное, но чего только не будешь готов сожрать с голодухи, если ты понимаешь, о чем я, — с этими словами Пеннивайз заговорщически подмигнул.       — Не надо! — Патрик отшатнулся от клоуна, побледнев и в страхе глядя на него. В страхе вовсе не за себя. Миссис Рид! Как он мог забыть о ней? Пеннивайз заверил, что не тронет его мать, но никого другого не обещал щадить, да и зачем бы ему было размениваться на подобное? — Не трогай ее! Пожалуйста…       Патрик понимал, что его протесты и просьбы ничего не изменят. И если Пеннивайз решит убить миссис Рид, то ничто его не остановит. Но виноват в случившемся, несомненно, будет он, Патрик. Ведь это он проявил настырность и пригласил Оно к себе домой. Да, для такого грозного монстра и так не было никаких преград и приглашений никаких не требовалось, но, быть может, в иной ситуации Пеннивайз никогда бы не пересек порог его дома, а бедная миссис Рид не оказалась в поле его зрения. Отчаяние и ужас сковали Патрика, его прошибла крупная дрожь.       — Не надо… не трогай… — Пеннивайз затряс головой, передразнивая Патрика, а затем издевательски рассмеялся. — Не тебе мне указывать, мелюзга!       Он вдруг подался вперед, оказавшись совсем близко от Патрика, и, глядя ему прямо в глаза, шумно втянул носом воздух.       — Твой страх восхитителен… — Пеннивайз медленно облизнулся, а затем глаза его снова сменили цвет, став вновь серебряными. Пусть и с явным трудом, но Оно сумело подавить свои инстинкты. — И, думаю, все же старина Пеннивайз может пойти тебе навстречу. Ты же будешь хорошим мальчиком, малыш Патрик? Будешь, не правда ли? Тогда, если ты не станешь позволять себе лишнего, я тоже не стану. И твои близкие будут живы и здоровы… Заметано?       — Д-да… Ничего лишнего… Никаких зазнайств, — Патрик ощутил, как на глаза невольно навернулись слезы, однако ужас, тем не менее, стал отступать.       Тихий всхлип сорвался с губ и одна слезинка все же скатилась по щеке. Патрик глубоко вздохнул, стараясь унять дрожь и не расплакаться, и быстро вытер рукой глаза. Раскиснуть вот так два раза за день было бы уже слишком. К тому же он ощутил, что никак не может осуждать Пеннивайза за его жестокость.       Для того, кто считает людей всего лишь своим кормом это должно быть в порядке вещей. Столь могущественное существо и так сделало огромное одолжение уже тем, что всего лишь обозначило свое недовольство вместо того, чтобы сразу же покарать.       Да и лезть на рожон, провоцируя Пеннивайза, было крайне глупо со стороны Патрика. Повезло еще, что он так легко отделался. Страх прошел окончательно, и теперь его место занял легкий стыд за собственную глупость.       — Ты нравишься мне все больше и больше, малыш Патрик! — Оно отстранилось, широко улыбаясь при этом. — Очень, очень смышленый и догадливый сияющий малыш. Ну, а теперь тебе надо будет как следует сосредоточиться. Так же, как ты делал не так давно, когда искал все эти памятные вещи. Ты ведь будешь занят тем же самым поиском. Доверься полностью своим рукам, малыш Патрик. И у тебя все получится.       С этими словами Пеннивайз, уже перестав улыбаться и явно заметно напрягшись, еще немного отодвинулся от Патрика, а затем попросту растянулся на полу, улегшись на живот.       — Подойди ближе, не бойся! Теперь самое время быть бесстрашным, — голос звучал глухо, в основном потому, что Пеннивайз уткнулся лицом в свои вытянутые вперед руки.       Оно уже знало, какую боль причинит ему Патрик, и не желало лишний раз демонстрировать, как тяжело будет ее переносить.       Патрик облизнул враз пересохшие губы и шагнул к Пеннивайзу. Тут же вся верхняя половина серебряного костюма засветилась изнутри мягким оранжевым светом, от одного вида которого дыхание перехватило и внутренности скрутило болезненным спазмом, и начала истончаться, а затем попросту всасываться в тело.       Потому что на самом деле это не одежда. Часть образа, часть самого монстра. Как и сам Пеннивайз лишь маска, одна из многочисленных личин этого существа. Но если хорошенько присмотреться, то в момент трансформации можно попробовать рассмотреть его истинную форму…        — Но-но! Прекрати немедленно! — резкий окрик Пеннивайза вывел Патрика из какого-то подобия транса, заставив зажмуриться и мотнуть головой, отгоняя от себя уже начавшее подступать непередаваемо жуткое видение. — Не стоит заглядывать слишком глубоко и уподобляться кошке, которую сгубило ее любопытство. Если тебе, конечно, дорог твой разум, малыш Патрик. Есть маски, которые лучше никогда не снимать, знаешь ли!       Патрик еще несколько секунд посидел с закрытыми глазами, мысленно соглашаясь с каждым словом Пеннивайза. Сойти с ума он совсем не желал и сейчас понимал насколько оказался близок к подобному. Его чрезмерная проницательность едва не сработала против него.       А когда Патрик открыл глаза, то ощутил, как тут же тошнота противным комком подкатывает к горлу. Вся спина Пеннивайза была покрыта глубокими, гноящимися ранами с рваными краями. По правде сказать, она больше сейчас напоминала какое-то отвратительное месиво из плоти. В нос ударил мерзкий запах гниения. Кто нанес такие раны Патрик никак не мог себе представить, но в том, что это был такой же монстр, как и сам Пеннивайз — не сомневался. И, быть может, это второе существо также бродит сейчас где-то по Дерри…       — Не бродит. Этот ублюдок заперт очень далеко отсюда. На счастье всех нас, — голос Оно звучал напряженно и обрывисто, судя по всему открывать свои раны такими, какими они были на самом деле, и при этом поддерживать постоянную личину, требовало немалого напряжения. — И сил он на свою вылазку потратил уйму. Уже не повторит, поверь старине Пеннивайзу. И то, что ты видишь, малыш Патрик, называется «легко отделаться».       Пеннивайз как-то совсем невесело усмехнулся, затем, после небольшой паузы, продолжил:       — А теперь делай то, что должно сделать. И запомни еще одну вещь, мелюзга. Ни в коем случае не касайся того, что извлечешь из ран. Это отравляет меня, а тебя попросту прикончит. Ясно?       — Да. Ничего не трогать. Довериться себе, — Патрик с трудом проглотил комок, который так и стоял в горле, и дрожащей рукой поднял пинцет, показавшийся ему крайне тяжелым.       — Вот и молодец, славный мальчик! Надеюсь, ты не блеванешь прямо на меня, это будет совсем уж грубо, и в приличном обществе себя не принято так вести.       Патрик улыбнулся, просто ничего не смог с собой поделать, и удивительным образом это помогло ему взять себя в руки, а свой желудок под контроль. Он наверно около минуты смотрел на то, во что превратилась спина Пеннивайза по вине какого-то забредшего в Дерри чудовища. И постепенно словно отключался от реальности, как бывало, когда он полностью погружался в рисование какой-нибудь особенно сложной для него картины. Все звуки и запахи, все отвращение и боязнь сделать что-то не так попросту отошли на второй план. А в следующий момент Патрик резким движением с силой погрузил пинцет в одну из ран. Пеннивайз дернулся, болезненно взвыв, но тут же умолк и застыл, лишь сильнее вжимая голову в собственные руки. Из раны потекла темная, почти черная кровь, а Патрик все проталкивал и проталкивал инструмент вглубь, пока не ощутил какое-то препятствие. Он слегка надавил на пинцет, изменяя угол и захватывая нащупанный предмет, а потом потянул на себя. С губ Пеннивайза сорвался протяжный стон, но более он никак не показал, насколько ему больно. Поначалу пришлось приложить усилие, но затем послышался мерзкий влажный треск и пинцет вместе с добычей легко вышел из раны.       Патрик все же на миг замер, потрясенно уставившись на извлеченный предмет. Это был длинный, никак не короче ладони, и при этом очень тонкий, как карандашный грифель, клык. На какой-то миг даже показалось, что он не материальный, а будто бы соткан из густого алого света, и захотелось прикоснуться к его острию, чтобы проверить настоящий ли он. Но в последний момент Патрик сумел остановить себя. Если клык настолько острый, как показалось, то он с легкостью проткнет перчатку, и на этот раз любопытство будет стоить жизни.       Потому Патрик очень аккуратно положил извлеченный предмет в жестянку из-под печенья, а затем снова занес пинцет над ранами Пеннивайза.       Сколько прошло времени Патрик не знал, он не задумывался об этом, не задумывался вообще ни о чем, а особенно о том, что делает. Просто позволил интуиции вести его, и разрешил своим рукам действовать самостоятельно. Он извлек чуть больше тридцати клыков, прежде чем ощутил, что ничего инородного в ранах не осталось.       Патрик подался назад, дрожа от усталости и ощущая, как чувства к нему постепенно возвращаются. Пеннивайз лежал совершенно неподвижно, и только по хриплому, прерывистому, поверхностному дыханию было ясно, что Оно еще живо. Весь пол вокруг был залит кровью и гноем, ими же были покрыты пинцет и перчатки. Запах гниения стал практически невыносим.       Волна омерзения накрыла Патрика с головой, такая сильная, что он просто не мог ей противиться. Как и остаться здесь еще хотя бы на секунду. Все также сжимая в руках пинцет, он бросился вон из комнаты. Патрик едва успел добежать до уборной, прежде чем спазм скрутил внутренности и его вырвало. И немало времени потребовалось, чтобы хоть немного прийти в себя. Все это, конечно же, не могло не разбудить миссис Рид, которая немедленно бросилась выяснять, что же произошло с ее подопечным. Как и всегда после полуденного сна, ощущая где-то глубоко внутри вину перед Патриком за то, что оставила его одного, она теперь проявляла чрезмерную заботу и опеку.       Патрик постарался, как мог, успокоить свою няню, и сказал, что просто съел что-то не то сегодня на завтрак, судя по всему. В частности, молоко, которым заливали хлопья, показалось ему кисловатым. А пинцет он взял, так как решил немного поиграть в доктора. Миссис Рид легко приняла эти объяснения, в основном потому, что и сама в первую очередь подумала о чем-то подобном. Она помогла Патрику умыться, тщательно вымыла по его настоянию пинцет, после убрав тот на место, и вылила прокисшее молоко. А потом еще раз настоятельно попросила, чтобы Патрик ничего не говорил своей маме о том, как оставался днем совсем один. И он, конечно же, с радостью согласился, взяв, в свою очередь, с миссис Рид обещание молчать о том, что он брал пинцет. Перчатки же они попросту выбросили.       Прежде чем отправиться в гостиную смотреть мультики под чутким присмотром, Патрик попросил сходить вместе ним в его комнату и открыть окно, так как именно из-за духоты ему якобы и стало плохо, он был в этом уверен. И убедился, что Оно его не обмануло. Запах гниения в комнате пусть и стал меньше, но все еще был силен, однако миссис Рид его совершенно не замечала. Как не видела и самого клоуна, и крови, которой была залита добрая половина пола. Пока она возилась с замками на ставнях, Патрик посмотрел на Пеннивайза. Тот лежал все также неподвижно, только вот наряд его восстановился и теперь был целым и чистым. Насколько это возможно, если ты лежишь на залитом кровью полу, разумеется. Патрик решил, что это хороший знак. Словно в ответ на его мысли Пеннивайз слегка дернулся, приподнял голову и тут же без сил уронил ее обратно на руки.       — Кажется… мне придется тут… еще немного задержаться… — голос звучал непривычно слабо, совсем тихо и отстраненно, и, судя по всему, даже негромкая речь отдавалась болью в разворошенных Патриком ранах. Оно явно было сильно измучено всем, что произошло.       Патрик даже ощутил резкий укол жалости, но тут же одернул себя и загнал эмоции подальше, надеясь только, что ослабленный и вымотанный Пеннивайз их не заметил. И постарался как можно отчетливее подумать: «Оставайся сколько будет нужно». А затем развернулся и вышел из комнаты. Для такого могущественного и властного существа наверняка было невероятно унизительно осознавать, как в момент слабости его видит какой-то человек. Поэтому лучшее, что сейчас мог сделать для Пеннивайза Патрик — не оскорблять его своим непрошенным состраданием и излишним вниманием, а просто оставить в покое и дать самому набраться сил.       Вечер прошел на удивление спокойно. Патрик вместе с миссис Рид смотрели телевизор, потом играли в настольные игры до тех пор, пока не пришла с работы Соня Дэнвилл. Рассказ миссис Рид взволновал ее, но как только Соня удостоверилась, что ее сыном все в порядке, несмотря на утреннее отравление, она мигом успокоилась. Патрик, в свою очередь, оттягивал момент отхода ко сну как можно дольше, а затем попросил маму взять его в этот раз к себе в кровать. Но Соня покачала головой, сказав лишь, что тот уже слишком взрослый мальчик и прекрасно сумеет поспать один.       Нехотя Патрик отправился в свою комнату. Пеннивайз лежал на том же месте все в той же позе, словно брошенная игрушка. Казалось, он даже не дышал.       Подойдя ближе, Патрик протянул руку и осторожно коснулся рыжих волос, ожидая, что сейчас Пеннивайз непременно вскинет на него свои горящие глаза и скажет что-нибудь грубое или издевательское. Но тот никак не отреагировал. Патрик с тревогой понял, что Оно сейчас находится в глубоком забытьи и неизвестно, когда снова придет в себя.       Совершенно случайно на глаза попалась жестянка из-под печенья. Она была открыта и внутри ее, казалось, пульсировал темно-алый, густой свет, особенно заметный в полумраке комнаты. Патрик склонил голову, невольно придвинувшись ближе к жестянке. Любопытство острыми коготками вцепилось в нутро. Он ведь так толком и не рассмотрел те странные клыки… Конечно, Пеннивайз предупреждал его не трогать их голыми руками, но если он взглянет только одним глазком, разве это причинит большой вред? Он будет крайне осторожен, просто поднимет жестянку и поднесет ее к лампе, наклонит так, чтобы парочка клыков подкатилась к краю и все. Алый свет, казалось, стал только ярче, он завораживал, манил, приглашал. Конечно, никакого вреда не будет. Все под абсолютным контролем. Словно бы глядя на себя со стороны Патрик протянул руку, но вместо того чтобы взять жестянку он погрузил руку в нее.       Но ведь он не хотел брать клыки руками. Не хотел…       Острая, резкая, сильная боль пронзила ладонь и жгучей волной прокатилась по руке, затем по шее и взорвалась ослепительной вспышкой где-то в глубине головы. Она была настолько мощная и сокрушающая, что Патрик даже не сумел закричать, а только отчаянно захрипел и дернулся всем телом, падая на пол, забыв даже как дышать. Инстинктивно он схватился свободной рукой за то, что вонзилось прямо в центр его ладони, и из последних сил дернул. И в тот же миг боль утихла, схлынула, оставив после себя непомерное облегчение. Патрик с тонким всхлипом сумел втянуть в себя немного воздуха, а затем расплакался, сжавшись в комочек и дрожа всем телом в ожидании неминуемой смерти. Он уже понял, что произошло, не нужно было даже смотреть на предмет, причинивший такую невыносимую боль.       Это клык, тот самый отравленный клык. Они все лежали на дне, но один из них каким-то образом встал торчком. И, конечно же, вонзился в ладонь, словно только этого и ждал.       Но время шло, рыдания Патрика сошли на нет, боль не возвращалась, и он осознал, что чувствовал себя все еще вполне неплохо. Быть может, эти самые клыки были ядовиты только для Пеннивайза, а для людей безвредны? Впрочем, задумываться об этом не хотелось ни единой минутки. Как и пытаться разглядеть клык, который все еще был в руках. Если ему сейчас повезло, то не стоит снова играть с судьбой. Патрик сел, стараясь не смотреть на жестянку, которая все так же стояла на своем месте, занес над ней руку и разжал пальцы. С глухим стуком клык упал на ее дно. Схватив крышку, он быстро завинтил ее, отрезая от себя алый завораживающий свет.       Лишь после этого Патрик осмелился взглянуть на свою ладонь, и сильно обрадовался, не увидев на ней ни капли крови. А еще больше порадовал его тот факт, что мама ничего не услышала и не пришла в комнату. Потому как сил придумывать какие-то оправдания у него уже не было.       Патрик забрался на свою кровать, покосившись при этом снова на Пеннивайза. Но с тем так ничего и не изменилось, судя по всему, все недавно случившееся нисколько его не потревожило. Мелькнула мысль, что после всего пережитого за день, да еще и с таким соседством, точно не выйдет сомкнуть глаз до самого утра. Однако, стоило только Патрику закрыть глаза, не прошло и минуты, как он уже крепко спал, и ни один кошмар его не посетил.       Патрик проснулся на следующий день ближе к полудню, и к тому времени ни Пеннивайза, ни жестянки с отвратительными зубами в его комнате уже не было. Оно ушло, и лишь большие пятна подсохшей крови на полу комнаты говорили о том, что все случившееся было реальностью.       Патрик от всей души понадеялся, что больше не увидит этого ужасного клоуна и очень скоро все необычные и пугающие события сотрутся из памяти, а жизнь вернется в прежнюю колею.       Однако ни одной из этих надежд не суждено было исполниться.       В следующий раз Патрик встретился с Пеннивайзом только через два года и к тому моменту мечтал лишь о скорейшей смерти.