Нарисуй мне шарик

      Искра, искра в темноте, где мой сир, подскажешь мне? Устою я? Пропаду я? Пусть костер горит во мгле.       Карандаш быстро скользил над бумагой словно в некоем мистическом танце.       Искра, искра в темноте…       Быстрее, еще быстрее. Так, чтобы шуршание становилось все громче, чтобы заглушило все вокруг. Даже сами мысли.       … где мой сир, подскажешь мне?       Рука дрогнула, а в следующее мгновение с сухим щелчком карандашный грифель сломался, оставляя на еще незаконченном рисунке неаккуратную черту.       Патрик тихо выругался, отложил карандаш в сторону и закрыл блокнот. Это был уже третий по счету начатый сегодня рисунок, и ни один из них так и не получилось завершить. Судя по всему, начинать четвертый вовсе не имело смысла.       Устою я? Пропаду я?       С тихим стоном Патрик потер пальцами виски. Эти странные слова — то ли напев, то ли поговорка — навязчиво крутились в голове с самого утра, и никак не выходило от них отвязаться. Кто же произносил их? Король Роланд? Или это был мальчик? А был ли там вообще какой-то мальчик?       Досадливо выдохнув, Патрик положил блокнот рядом с карандашом и направился в ванную. Он почти всегда забывал увиденное во сне, запоминая лишь эмоции — надежду, страх, отчаяние, тревогу, радость. Но иногда некоторые детали, отдельные слова, лица застревали в памяти накрепко и весь день не давали покоя.       Пусть костер горит во мгле.       Недолго думая Патрик выкрутил кран до упора и подставил голову прямо под упругие струи ледяной воды. И тут же зашипел — сегодняшний день выдался очень жарким, что, впрочем, было не удивительно для середины июля, и контраст температур оказался весьма ощутим — но не позволил себе отстраниться.       Зато все навязчивые слова тут же вылетели из головы. Правда надолго ли — неизвестно.       Когда терпеть холод стало уже невмоготу, Патрик закрыл кран, распрямился и посмотрел на себя в зеркало. Бледный, осунувшийся, с темными кругами под глазами — он являл собой поистине удручающее зрелище. Теперь еще и мокрое удручающее зрелище.       Вновь вздохнув, Патрик наскоро промокнул волосы полотенцем и вернулся в комнату. Он понимал, что долго так продолжаться не может, но понятия не имел, как быть дальше.       Все началось весной, когда, казалось, жизнь вернулась в прежнюю колею и обрела смысл. Он снова начал видеть сны о Темной Башне. Но не те кошмары, которыми мучил его в детстве Алый Король. Нет, куда больше они походили на самые первые яркие сновидения Патрика, побуждавшие его снова и снова рисовать короля Роланда.       Собственно, сейчас происходило то же самое. Патрик видел Темную Башню, видел Роланда и человека в черном, видел еще каких-то людей, чьих имен он не знал. И ощущал ужасную, всепоглощающую тоску. И с каждым днем она становилась все сильнее.       Как предчувствие надвигающейся беды.       Все больше и больше эти сны занимали собой мысли Патрика. Он пытался рисовать, но не находил в этом успокоения. Он пытался не думать об увиденном — но выходило из рук вон плохо.       Привычная жизнь, люди его окружающие, былые увлечения — все начало блекнуть, растворяться, терять свою значимость.       Нити, связывающие его с этим миром, казалось, рвались одна за другой. Только одна вещь оставалась ясной и четкой — Темная Башня. Она звала его, требовала, манила к себе.       Патрик стал рассеянным, беспокойным и частенько раздражался по пустякам. Все чаще он стремился остаться в одиночестве, отгородиться от всех и всего. И в то же время он буквально кожей ощущал тревогу Элен и Натали о нем, видел, что причиняет им своим поведением боль — но ничего не мог поделать.       И это угнетало его все больше.       Патрик сел на кровать и уставился в окно, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Но успокоиться не выходило. За последнюю неделю беспокойство и предчувствие чего-то грандиозного и в то же время жуткого усилились многократно, сплелись в разуме в единый узор.       Скоро. Что-то должно произойти совсем скоро. И это что-то изменит все.       Патрик медленно размял пальцы. Это действие прочно вошло в привычку, хотя руки уже давно не затекали, и помогало собраться с мыслями.       Он не мог и не хотел больше сопротивляться, понимая, что нет смысла противиться собственной ка. Путь к Темной Башне ждал его, и требовалось всего лишь отыскать его и ступить на эту тропу.       Кончиками пальцев Патрик дотронулся до левого запястья. Тонкая сеть шрамов полукругом охватывала его, сплетаясь в причудливый узор. Следы от клыков Пожирательницы Миров. Ее метка.       Оно теперь довольно редко приходило к нему, и Патрик не мог сказать рад он этому или же нет. Слишком уж все запуталось в его разуме в последнее время. Он не доверял себе. Боялся того, что мог бы сделать или сказать. Хотел, чтобы кто-то помог ему и в то же время что-то внутри отчаянно противилось подобному.       Это ка, мелюзга. Она налетает как ураган, и не выйдет ей сопротивляться. Когда ты будешь готов — ты поймешь, что требуется сделать. Расслабься. Ты слишком много думаешь. Вашему виду это вредно.       Да вот только последовать дельному совету Патрик не сумел. И сейчас, в этот самый момент, он понял, что больше не может ждать. Если он продолжит сидеть на месте, то попросту сойдет с ума. Он должен двигаться. Должен идти. Сегодня. Сейчас.       — Патрик!       Патрик дернулся, и только теперь осознал, что уже не сидит на кровати. Он стоял около самого окна, крепко обхватив левое запястье и прижимая сцепленные руки к груди. С усилием опустив их, он развернулся к застывшей в дверях Натали и попытался улыбнуться.       Судя по бледному лицу Нат получилось у него не очень-то хорошо. Да и вообще вид его оставлял желать лучшего.       — Я тебя напугал?       — Нет, вот еще! — Натали тут же насупилась и сложила руки на груди, но в то же время отвела глаза. — Тут первый этаж. Даже если ты решишь выйти в окно, самое большее, что с тобой произойдет — вывихнутая лодыжка.       Патрик улыбнулся вновь и в этот раз у него вышло куда лучше. Но тут же тревога острыми когтями сжала сердце. Он как никогда остро понимал, что его уход — уже во второй, между прочим, раз — разобьет сердце близким людям.       — С тобой что-то не то, Пат, — Натали перестала хмуриться и шагнула в комнату. Она смотрела прямо на Патрика и в волнении то сцепляла, то расцепляла руки. — Я не слепая. Я же вижу.       — С тобой тоже, — и в ту же секунду Патрик пожалел о сказанном.       Нат явственно побледнела, подавившись воздухом, а потом щеки ее заалели, и она дернулась, как от удара.       — Вовсе нет! Тебе кажется!       Но Патрик мог спорить на что угодно — ему не казалось. Он давненько замечал некоторые странности в поведении Натали, особенно когда они оказывались рядом. Та, и раньше не отличавшаяся спокойным характером, начинала заводиться по любому пустяку и точно также быстро успокаивалась. Временами Нат замыкалась в себе и из нее было не вытянуть и слова. Частенько у нее все валилось из рук и в такие моменты она стремилась забиться в самый дальний угол, а любые попытки подбодрить ее делали только хуже.       А еще Натали стала все меньше и меньше времени проводить вместе с Патриком, и если поначалу он этого особо не замечал, то, когда Нат принялась избегать его, всеми силами стремясь не пересекаться лишний раз, закрыть глаза на подобное поведение не вышло.       И все же Патрик не ощущал, что Натали угрожает какая-то опасность, а потому решил не тревожить ее, позволив самой разобраться в себе. Да и чем он сумел бы помочь, если не мог предположить даже приблизительно, с чем же связано такое поведение? Разве что с переходным возрастом. Но тогда оставить ее в покое тем более было наилучшим вариантом.       Потому Патрик только примирительно поднял руки и сел на кровать, кивком головы приглашая Нат сесть рядом.       — Я не хотел тебя обижать, Нат. Прости.       — Ничего. Ты и не обидел, — Натали несколько нерешительно переступила с ноги на ногу, а затем все же села на кровать рядом с Патриком, как можно дальше от него, на самый край. — Ты стоял с таким видом, словно сейчас нырнешь в окно, как в пруд. И ты плохо питаешься. Мало спишь. Так говорит мама, но я с ней согласна. Скажи, все правда в порядке, Пат?       Несколько секунд Патрик смотрел на Натали, пытаясь собраться с мыслями. Он знал, что ничего хорошего не может ей сказать, но промолчать и уйти в тайне, как в прошлый раз, было бы верхом подлости. Грусть медленно поднялась внутри, вытесняя все остальные чувства.       — Если я скажу, что все хорошо, то это будет враньем, — Патрик на миг отвел взгляд, но потом все же заставил себя смотреть прямо на притихшую Натали. — Но и сказать, что все плохо я не могу. Все просто не так. Это, наверно, звучит жутко странно, но именно так и есть. Я чувствую себя не на своем месте. Это как… как муравьи. Много маленьких муравьев, которые бегают под кожей и из-за этого хочется беспрестанно чесаться. Да только зудит не тело. Что-то другое, глубже.       Натали несколько секунд смотрела на него. А потом глубоко вздохнула, отведя взгляд.       — Ты хочешь сказать, что снова уйдешь от нас с мамой, так?       — Да, именно так. Сегодня, — Патрик ощутил, словно огромный камень, повис на его шее. Говорить было тяжело, а разрывать эти последние связывающие его с дорогими людьми нити — невыносимо горько.       — Мама тебя не поймет, — голос Нат был едва слышен, — она будет злиться. Будет искать тебя. Может быть, даже разочаруется. А еще она будет тосковать по тебе и винить себя. Ей будет казаться, что ты ушел из-за нее. Даже если в душе будет понимать, что это не так.       — А ты, Нат? Ты меня понимаешь? — горло перехватило, и Патрик с трудом проглотил вязкую слюну. Отчего-то ответ Натали казался ему крайне важным. Гораздо важнее, чем возможные обиды, злость и печаль Элен.       — Конечно, понимаю, — Нат опустила голову и позволила рукам бессильно упасть вдоль тела. Сейчас она походила на сломанную куклу. — Ты должен уйти. И никак нельзя иначе. Они сказали мне, что это рано или поздно случится. Просили не держать тебя. Теперь я понимаю почему — ты умрешь если останешься. Не физически. Иначе.       — Кто сказал тебе, Нат? Ты имеешь в виду этих лысых…       — Да, именно их, — Натали все так же не поднимала головы и слова давались ей с явным трудом, но она все равно говорила, и Патрик ощутил жгучую благодарность, искрой угнездившуюся в груди. — Они те еще проныры. Все знают, все видят, но и врать не могут. Они сказали, что время пришло. Ты должен исполнить свою судьбу, спасти двоих, одному из которых предначертано стать ключом к спасению миров.       Нат умолкла, а Патрик ощутил, как его кожа покрывается мурашками. Ощущение было таким, словно он вновь оказался под струей холодной воды. Всю свою жизнь он был уверен совершенно в другом. Все говорили ему об этом — и Оно, и Алый Король, и даже собственная интуиция. Разве же могло быть нечто иное в его судьбе?       — Спасти? Ты ничего не путаешь?       — Нет, — Натали дернула плечом, а потом вдруг зло уставилась на Патрика, — я только сказала тебе, что услышала. И я понятия не имею зачем тебе все это, почему именно ты должен это делать и как все это вообще возможно. Я знаю только одно — ты дурак, каких поискать, Патрик Дэнвилл! И ты там сгинешь!       В глазах Натали блеснули слезы, щеки вновь раскраснелись, а сама она порывисто вскочила, не отрывая от Патрика лихорадочно горящего взгляда. Сам Патрик просто не знал, что сказать — все слова попросту застряли в горле.       — Ну почему, почему все получается именно так? Почему ты должен уходить так рано? — слезинка скатилась по щеке Нат, но та этого даже не заметила. Злость ее лилась через край и удержать ее не было никакой возможности. — И ничего с этим уже не поделаешь. Мне придется видеть, как снова грустит моя мама... И я сама тоже… Да я, выходит, не умнее тебя! Да как меня только угораздило в тебя влюбиться?!       А в следующую секунду Натали резко замолчала, замерев и расширившимися глазами глядя куда-то мимо потрясенного до глубины души Патрика. По лицу ее разлилась смертельная бледность, а руки испуганно взлетели вверх, зажав рот.       — Я сказала… я сказала вслух… — Нат задрожала все телом, а голос ее из-под пальцев звучал очень невнятно. — О нет… нет-нет-нет…       Натали медленно попятилась, в глазах ее плескались страх и отчаяние. С большим трудом, словно воздух враз обратился в желе, Патрик поднялся. Сердце гулко билось, казалось, оно вот-вот выпрыгнет из груди.       Он едва мог поверить в только что услышанное. Это казалось диким, неправильным, невероятным. Чтобы Натали Дипно, эта девочка, казавшаяся еще таким ребенком — влюбилась? Влюбилась в него, Патрика?       Так вот отчего она вела себя настолько странно. Но разве подобное возможно? Всю жизнь Патрик воспринимал Натали исключительно как подругу, как родственную душу с такими же как у него необычными способностями, как младшую сестру, за которую он несет ответственность.       Сейчас же он увидел Натали совершенно иначе — уже не ребенка, не девочку, а пятнадцатилетнюю девушку с совершенно недетскими чувствами. Чувствами, с которыми она еще не научилась справляться.       И ведь верно она сказала — какой же он глупец… Просто слепой дурень.       Натали продолжила пятиться, а потом резко развернулась и кинулась прочь из комнаты. Чувства и мысли Патрика все еще находились в полнейшем смятении, но тело отреагировало мгновенно — он кинулся за Нат и уже на самом пороге схватил ее, крепко обняв за плечи и прижав к себе.       — Пусти! Не трогай! — Натали взвизгнула и принялась вырваться, но у нее не получилось. Судя по всему, пережитое потрясение лишило ее сил и большей части здравого рассудка.       — Стой! Не уходи! Натали, хватит!       Патрик вцепился в ее плечи из последних сил. Он не хотел причинять ей боль или делать что-то против ее воли, но очень четко ощутил — Натали вовсе не собиралась запереться в своей комнате. Острый порыв кинуться прочь из дома куда глаза глядят ощущался настолько явно, что, казалось, был практически материален. И этого нельзя было допустить ни в коем случае. Ведь в таком состоянии с Нат могло произойти все, что угодно.       — Нет! Оставь меня! Не надо, прошу!       Натали рванулась, едва не вывернувшись из его рук, и Патрик сделал единственное, что еще мог — из последних сил дернул Нат на себя, а затем навалился на нее все весом, повалив на кровать.       И тут же отпустил, отшатнувшись и метнувшись к двери. И только когда захлопнул ее и повернул защелку замка, позволил себе взглянуть на Натали.       Она больше не пыталась сопротивляться, только отвернулась от Патрика, свернувшись на его кровати в клубочек, и сдавленно приглушенно рыдала.       — Натали… Натали, послушай… — голос Патрика заметно дрожал. Он хотел хоть как-то помочь ей, но совершенно не представлял, что нужно делать. Что вообще принято говорить в таких случаях? — Я не причинил тебе боль?       Натали только резко отрицательно мотнула головой, а потом сильнее сжалась. Патрик протянул руку, желая коснуться ее плеча, но в последний момент передумал. Ему показалось, что так он сделает только хуже.       — Это хорошо. Нат, прости, если был груб. Но я не могу… не могу допустить, чтобы ты сделала из-за меня что-то, о чем потом будешь жалеть, — Патрик замер, закусив губу и в смятении осмотрел комнату. Но увы, никакие его вещи никак не могли ему подсказать, как теперь поступить. Когда рыдания Натали немного стихли, он снова заговорил. — Давай, я дам тебе платок, чтобы ты немного привела себя в порядок. Только пообещай, что не сбежишь. Хорошо? Обещаешь мне?       — Хо… хорошо… — голос Натали был сиплым и едва различимым.       Но она услышала его и ответила. Патрик решил, что это хороший знак.       Он прошел вглубь комнаты, открыл платяной шкаф и принялся осматривать ящики один за другим. Вскоре Патрик увидел то, что искал — большой белый хлопчатобумажный носовой платок с красивым зеленым клевером по центру. Когда-то его мама увидела платок на распродаже, купила, вышила по краю узор зеленой нитью в тон клеверу, а потом вручила сыну на десятилетие вместе с другими подарками.       Сейчас и нити, и клевер выцвели от времени и многочисленных стирок, и были уже не зелеными, а скорее темно-серыми. И тем не менее Патрик бы не согласился променять эту вещь ни на какую другую.       Едва заметно улыбнувшись нахлынувшим буквально на пару секунд приятным воспоминаниям, Патрик взял платок и вернулся к Натали. Та, как и обещала, не пыталась сбежать, но уже не лежала, а сидела на кровати, уткнувшись лбом в колени и пряча лицо. Она больше не рыдала, но то и дело всхлипывала.       Патрик протянул Натали платок и отвернулся, давая ей возможность привести себя в порядок без спешки и лишнего смущения. А сам попытался успокоиться и разобраться в собственных спутанных мыслях.       — Вот теперь можешь смеяться, Пат, — голос Натали звучал отрешенно, почти без эмоций, — или накричи на меня. Скажи, какая я глупая. Или снисходительно прими то, что есть. Разве можно как-то иначе отнестись к маленькой девочке, ничего не понимающей в жизни? Только тогда лучше вообще и не жить…       Патрик развернулся и поглядел на Нат. Она тщательно вытерла лицо, но раскрасневшиеся глаза и нос спрятать никак не могла. Теперь она свесила ноги с кровати, положив руки на колени, и до побелевших костяшек сжимала в пальцах его платок.       Патрик осторожно сел рядом с Натали, а потом мягко заключил ее в объятия, притягивая к себе. Он понял, что требовалось сделать. Не нужны ему были никакие советы и инструкции — лишь голос собственного сердца. Наклонившись совсем близко к Нат, он прошептал:       — Спасибо тебе, Натали. Спасибо за твои чувства ко мне. Я не заслужил их, но сохраню о них память. И она будет согревать меня, где бы я ни оказался.       Натали вздрогнула, слегка отпрянув, потрясенно, с недоверием уставилась на Патрика, а затем развернулась к нему и крепко обняла, уткнувшись носом в шею.       — Пат, я… я думала…       — Что я не пойму тебя? Но ведь ты меня поняла, — Патрик осторожно погладил Нат по волосам. — Мне тоже жаль, что придется покинуть тебя и Элен. Обещаю, как только смогу — я вернусь к вам. Вернусь к тебе.       — Ты не вернешься. Я же понимаю.       — Когда-то ты уже говорила это. И ошиблась.       — Я отвлеку маму, — Натали с явной неохотой отстранилась, а потом и вовсе отсела от Патрика. Она все еще слегка дрожала и явно была крайне смущена, — чтобы она не искала тебя какое-то время. Я не думаю, что ошибаюсь, но я все сделаю, чтобы тебе помочь.       — Спасибо, Нат, — Патрик опустил взгляд, ощущая, как внутри разливается тепло и в то же время во рту появляется горький привкус. Потому что теперь он просто не мог уйти просто так. — Но прежде, чем я уйду, я хочу, чтобы ты кое-что узнала. Скажи, Натали, что ты знаешь о моих силах?       — Я знаю не так уж и много, наверно, — Патрик не смотрел на Натали, но по напряжению в ее голосе понял, что она хмурится. — Я знаю, что ты можешь ощутить чувства других людей. Ты эмпат. Возможно ты можешь даже читать их мысли, но я не уверена. Ты, как и я, можешь узнать о том, что другие скрывают, только ты не видишь ауры. А как ты это узнаешь я тоже не понимаю.       — Вспомни, когда моя мама заболела, я подолгу не выходил из комнаты. И однажды ты пришла ко мне, потому что тебя попросили кое-что мне передать. Ты помнишь, что именно?       — Нет! — в голосе Натали прозвучал не просто страх — ужас. — Я ничего не помню. Я была слишком маленькая, и мне было так грустно и страшно. Я правда не помню!       — Ты уверена? — Патрик поднял голову и, взглянув в глаза Нат, вновь увидел стоящие в них слезы. Он понял, что Натали все помнит. И в глубине души уже все понимает.       — Я не знаю, что это значит! Я не понимаю, — Натали вскочила, отступив от Патрика и отчаянно, упрямо замотала головой, — и это все не важно. Не важно.       — Натали, пожалуйста, принеси из своей комнаты любой лист бумаги, какой только захочешь. Альбом, блокнот, тетрадь. Что угодно. И простой карандаш, — Патрик с грустью смотрел на перепуганную Нат и ощутил, как тоска сжимает его нутро. — И ластик.       — Нет, Патрик! Я не хочу, — Нат зажала рот рукой, а другой, в которой до сих пор сжимала платок, спешно промокнула глаза. — Пожалуйста. Я не хочу знать. Не хочу понимать.       — Ты должна, — Патрик говорил мягко, но непреклонно. — Прошу тебя, Натали. Ты должна узнать, иначе это будет нечестно по отношению к тебе. И по отношению к твоим чувствам ко мне.       Натали замерла, и наверно с минуту стояла, не двигаясь. Патрик ее не торопил. Наконец она молча, медленно кивнула, развернулась и зашагала к двери. Пальцы ее дрожали, и замок удалось открыть только с третьего раза.       Натали вернулась быстро. Она принесла свой старый школьный альбом для рисования, простой карандаш и небольшой огрызок ластика. И выглядела при этом так, словно как минимум поднималась на эшафот. Приняв карандаш и альбом из ее рук Патрик быстро нашел чистый лист и принялся рисовать, стараясь отрешиться от всех эмоций.       — Ты права, я могу понять, что ощущают другие, но вот мысли читать не умею. Не могу сказать, к сожалению, или к счастью. И я на самом деле могу узнать что-то сокрытое, но вижу это не глазами. Мои руки чувствуют — и рисуют. Как видишь, рисование для меня — не просто хобби.       Патрик старался говорить ровно, одновременно с этим продолжая делать быстрые штрихи. Вот уже из бумажной белизны проступили очертания комнаты, стола и стоящего на нем пустого цветочного горшка. Когда-то там росла фиалка, но растение давно погибло — комнатные цветы вообще крайне плохо переносили частое близкое присутствие Оно, даже когда то их не касалось — а выбросить горшок или посадить туда что-то новое Патрик так и не удосужился.       — Но это еще не все. Скажи, Натали, с каким растением я у тебя ассоциируюсь?       — Лимонное дерево, — Натали тут же смутилась и отвела взгляд, но, по крайней мере, перестала выглядеть как загнанный, перепуганный зверек, — оно росло в моей комнате, когда я была маленькой, и я часто кричала на него, когда злилась, представляя, что это — ты.       — Вот как, — Патрик не сдержал улыбки, а потом указал на горшок кончиком карандаша, — а теперь смотри внимательно.       На секунду прикрыв глаза и сосредоточившись, Патрик вернулся к рисунку, добавляя туда новый элемент. Он ощущал знакомое покалывание в кончиках пальцев и точно знал — все получится. Потрясенное аханье Натали подсказало ему, что он не ошибся.       — Патрик… как это? Как это возможно?       — Такова истинная суть моей силы, — Патрик оторвался от рисунка только когда тот был закончен. И ничуть не удивился, увидев тонкий саженец лимонного дерева — три листочка на зеленом нежном черенке — проросший из пустого буквально несколько секунд назад цветочного горшка. — Я не только рисую то, что вижу. Часто то, что я рисую, становится реальным.       Натали открывала и закрывала рот, переводя взгляд то на саженец, то на его точную копию в альбоме.       — Каждый раз так? — в голосе Нат слышалось благоговение.       — Нет, далеко не каждый. Всякая картина требует собственных правил. Если я их нарушаю — ничего не выходит. А теперь дай мне ластик.       — Нет. Не стоит, правда, Патрик. Я уже все поняла, — Натали мгновенно побледнела, ее былой страх вернулся.       — Прошу, Нат, — Патрик протянул руку, спокойно и решительно глядя в ее вновь наполнившиеся слезами глаза.       — Я не хочу этого видеть. Не хочу знать. Пожалуйста…       Но тем не менее Нат выпустила ластик из дрожащих пальцев прямо в подставленную ладонь Патрика.       — Мне жаль, Натали. Я не хочу причинять тебе боль, — Патрик крепко сжал ластик и с тоской посмотрел на Нат, — но ты должна все понять до конца.       А затем Патрик поднес ластик к рисунку и решительно стер нижний лист саженца. Натали тонко вскрикнула и тут же зажала рот ладонью. Из глаз ее полились слезы. Патрик смотрел на Нат не отрываясь. Ему не нужно было видеть, что случилось с лимонным деревом, он и так это знал — один из листьев исчез, и лишь короткий почерневший черенок остался на его месте.       — Это тоже часть моей силы, Натали. Я могу стереть из этой реальности что угодно, — Патрик на миг замялся, а потом продолжил гораздо тише, — и кого угодно.       — Нет! Ты не станешь поступать так!       Патрик медленно поднялся, небрежно бросив альбом и ластик на кровать. На Натали он больше не смотрел, ему более чем достаточно было слышать ее приглушенные рыдания. Уже во второй раз за сегодняшний день она плачет из-за него.       — Я уже поступил так, — горло сжало спазмом, но Патрик продолжил говорить, пересиливая себя, — когда пытался остановить того, кто покалечил меня. Кто может знать, как я буду распоряжаться своей силой в будущем и к чему это приведет. Таких, как я, называют Разрушители, Натали. И называют не зря. Я могу уничтожить все, что меня окружает. Быть может, для всего мира будет лучше, если я и правда сгину, после того как исполню предначертанное мне. Я напугал тебя и шокировал. Потрясение пройдет. Но страх — он останется, не так ли? Подумай, хорошенько подумай, а потом ответь, прежде всего самой себе — после всего, что ты узнала, ты все еще считаешь меня человеком? Сможешь ли ты по-прежнему любить меня?       Вопросы Патрика повисли в воздухе. Натали никак не могла ответить ему, отчаянно давясь слезами. Он так и не взглянул на нее, не желая увидеть ужас и отвращение в ее глазах. Грудь сдавило, словно тисками, и отчаянно захотелось отмотать назад эти несколько минут. Натали не сделала ему ничего плохого, а он вместо благодарности разбил ей сердце.       Разрушитель.       Не дожидаясь, пока Натали придет в себя, Патрик Дэнвилл со всех ног бросился прочь из комнаты, прочь из дома, прочь из ее жизни.