Падая

Ты правда ждешь мой рассказ? Я не знаю как рассказывать и о чем. Помнишь старый охотничий замок? Лес. Черные сосны, укутанные в туманную шаль. Дрожащую нежность ранних сумерек, доверчиво льнущих к лицу. Помнишь, как запах хвои шершавой горечью оседал на языке? А нашу первую встречу? Тем утром на охоте я загнал лань с глянцевой шкурой и влажными вишневыми глазами. Она плакала, когда мое копье пробило ей сердце. Я мог бы поклясться, что плакала… А вечером на балу я встретил тебя. Такие же чудесно-испуганные глаза… Я знаю, дорогая, знаю. Не лучшая тема — обсуждать за столом. Но ведь ты сегодня здесь ради этого. Ты сама спросила. Посмотри в окно — какая восхитительная ночь. Скажи потом слугам погасить камин. Угли будут еще долго тлеть багровым янтарем. Зажги свечу с ладаном и пусть горит до утра. Усни в кресле с книгой в руках. Тебя же всегда очаровывали книги… Помнишь библиотеку в вашем поместье? Ты так рыдала, когда она горела. О, не смущайся. Признаюсь, мне тоже ее было немного жаль. Поверишь ли, но я до сих пор не знаю, когда по-настоящему влюбился в тебя. В бальной зале: в кружеве танца, в блеске бриллиантов или на том пепелище, когда ты простоволосая стояла передо мной на коленях, умоляя пощадить родителей. В том аду, что я учинил, ты была все так же прекрасна… Тебе не по вкусу вино? Ты не притронулась к бокалу. Да, этим летом было много дождей. Лоза не набрала букет. Скажу слугам принести из подвалов другое. Не хочу тебя принуждать. Не пей. В конце концов, я никогда тебя ни к чему не принуждал. Помнишь, как болтали потом по трактирам, что проклятый колдун сжег и варварски разграбил владения своих соседей, и только чудом их дочери удалось бежать? Не хмурься, ангел мой. Говорить подобное было смешно и глупо. Ты должна простить их: чернь — всегда чернь. Даже в своих мыслях, наедине с собой. Они оказались неспособны понять истину яснее безоблачного неба. Мне незачем было похищать тебя. Ты стала моей в ту минуту, как я приказал казнить твою семью. С того момента, как голова твоего отца упала на помост эшафота — отныне, сколько бы верст нас ни разделяло, ты всегда смотрела только на меня. А тот граф… Или виконт — не помню. Который приютил тебя в своем замке. Он ведь тоже не понял. Я слышал про его неудачное сватовство. И как все в округе судачили, почему ты отказала ему после всего, что он для тебя сделал. Этот глупый влюбленный мальчик не понял, что в твоих мыслях не осталось места ни для кого кроме меня. Кровь твоих родных на топоре моего палача стала тому залогом. И отныне любая дорога, которую ты выбирала, неизменно вела ко мне. Знаешь, я ликовал, слушая донесения о том, как твои друзья убивают моих солдат. Как твой огонь сжигает мои владения. Как ты подстрекаешь на бунт моих людей. Это означало, что я все сделал верно и достиг своей цели. Любовь… Обычная любовь проходит. С годами страсть остывает, влюбленность испаряется из взгляда быстрее росы под полуденным солнцем. Вчерашние любовники начинают смотреть по сторонам и искать новых развлечений. А я смог навсегда завладеть твоими мыслями и остаться смыслом… Всего. Думаешь, я не прав? Охотничий кречет может лететь куда угодно, но он всегда возвращается к сокольничему. Есть вещи что держат надежней любой цепи и любой темницы. Ты побледнела. Не надо. Бледность не пойдет к желтому атласу твоего платья. Если хочешь, можно открыть окно. Правда, боюсь, станет слишком прохладно. И ночные бабочки из сада слетятся на пламя свеч. Прости. Длинные речи утомительны. В них тонет смысл. Но теперь ты понимаешь сама ответ на свой вопрос? Почему я рассмеялся, когда ты явилась в замок и предложила стать моей, если я открою темницы, отменю казни и выпущу этих мятежников… Твоих друзей? О, поверь, я мог бы разделаться с ними в одно биение сердца. Даже мертвый я буду их господином, а они — моими рабами. Просить для них свободы — все равно что просить ручей струиться снизу вверх. Подумай над моими словами и поймешь, насколько это смешно. А ты — предлагаешь себя, так искренне веря, что не будешь моей никогда, но на самом деле уже принадлежишь мне без остатка… Воистину, люди слепы вдвойне, когда сами желают этого. Весь этот сброд… Эти нищие дураки, зовущие меня колдуном и убийцей, говорят, будто я воспылал к тебе черной страстью — сродни лихорадке. Я же назову этой новой, лучшей любовью. Антрацитовой, если угодно. Непреодолимый экстаз — царить в душе. Завладеть помыслами. Стать единственным смыслом и целью. Разве это не ценнее в тысячу раз, чем обладать жалкой плотью? Когда все закончится — оставайся. Увидишь, как прекрасен весенний сад. Я приказал посадить кусты сирени под окнами спальни. А рано утром бледно-розовый рассвет окрасит линию горизонта. Небо поцелует землю, как робкий юноша перед побегом из постели возлюбленной нежно целует ее локон, пока она, утомленная ночными ласками, еще спит… Ты дрожишь? Что тебя испугало? Неужели простой стук в дверь? Это всего лишь слуга — принес для тебя бутылку вина… Но я понимаю. Сегодня весь день плотники стучали топорами, пока возводили виселицы на дворцовой площади. Этот стук, должно быть, засел у тебя в ушах. Ты бросаешь затравленный взгляд в окно — хочешь убедиться, что ночная мгла не поредела? Что до утра далеко, и казнь еще не скоро? Или ты уже видишь своих друзей мертвыми, в петле, и вороны скачут у них по плечам? Думаешь, я хотел покарать их? Нет. Я выказал им уважение, приговорив к смерти. Если ты не готов умереть за свое дело, значит сам признаешь, что тратишь время на полную ерунду. Но разве об этом сейчас стоит тревожиться? Скажи, чего ты боишься больше: рассвета или что яд не подействует?.. Не бойся. Я специально пью уже третий бокал. Порошок цикуты на языке почти не горчит. Ты не рискнула подсыпать в бутыль большую дозу, верно? Боялась, что замечу… Не удивляйся. Я знал с самого начала. Ведь поэтому ты сама не притронулась к бокалу? Красивый замысел: убить меня в собственном доме. Обложить как медведя — в его же берлоге… В красоте тебе никогда не было равных. Но я был бы плохим охотником, если позволил бы такой финал. Вместо проклятий, угроз и бессильной ярости — я пью яд из твоих рук добровольно. Я отберу твой триумф. Не будет чувства отмщения и ощущения торжества. Я не дам тебе этого. Я не позволю тебе все забыть со временем и начать жить с чистого листа. Я тебя не отпущу. Теперь, до конца жизни, тебя не покинет чувство, будто я сам, из жалости, позволил убить себя. Ты не смогла защитить родителей, ты не сберегла друзей, ты не смогла даже отнять мою жизнь — я отдал ее тебе добровольно. Свершить грозную месть — значит расплатиться с обидчиком той же монетой. Но ты не смогла причинить мне ни боли, ни отчаяния. Я умираю с улыбкой на губах. Я навсегда останусь твоим незавершенным делом. Твоим бессильем. Людская жизнь быстротечна. Даже из-за гроба я тебя не отпущу. А ты… На грани жизни и смерти будущее видится кристально ясно. И я вижу, как ты будешь вспоминать этот вечер снова и снова. Стоя перед этим самым окном, ибо моя тень не даст тебе уйти из замка. Только здесь ты будешь ближе всего ко мне. Ты попытаешься убедить себя, что все в прошлом. Попытаешься сбежать. Возможно, пойдешь под венец, и денно и нощно будешь твердить себе, что счастлива. Но память — проклятая память — начнет будить тебя по ночам и нашептывать, как я поднимал в твою честь бокал с ядом. И, зная обо всем, пил до дна. И умер не потому что получил по заслугам, а по своей воле. Потому что сам так решил. И ты начнешь сомневаться, было ли хоть что-то сделано тобой не зря. Были ли принесенные жертвы не напрасны… Люди скажут, что тебя мучают призраки прошлого. Близкие не смогут смотреть в твои запавшие от бессонницы глаза. Раздираемая сомнениями, больше всего на свете ты захочешь увидеть меня снова, чтобы спросить. Почему вместо имени мужа ты шепчешь мое имя. Почему твоя жизнь стала вдруг пустой. И ты вернешься. Сюда. В этот старый замок. Ко мне. Чтобы однажды. В этой самой зале. Выпить. Того же ядовитого вина… Догнать меня за чертой… И тогда… Я вновь скажу тебе… «Здравств…»