Сахар в кубиках

      На улице не столько холодно, сколько темно. Не так, как ночью, а как бывает только в ноябре, когда стылость и сырость растягиваются в бесконечное серое ничто. Совсем скоро, с первыми морозами эта тьма закоченеет, превратится в безразличный холод и оттает только весной. Наверно.       «Дэйви, тебе все-таки надо найти нормальную работу».       Голос мамы такой ласковый, словно ему шесть лет и она уговаривает его улечься спать, потому что уже поздно. Мама всегда хочет лучшего, а он ее тревожит. Она тревожится из-за него.       «О, да ладно, мам. Кто-то должен присматривать за лагерем до весны. И тут всегда есть, чем заняться».       Мама вздыхает. Мама добрая, она лучше всех, но некоторые вещи она никогда не поймет. Он не хочет в город, он не любит темноту, он не хочет… нормальную работу.       Честно, он пробовал. Работал администратором в детском центре, но долго не выдержал. Казалось бы — наконец-то воспитанные дети, которые его слушают, наконец-то адекватные коллеги, которые его ценят. А он чувствовал, что какая-то часть его, Дэвида, самая важная часть, просто сидит без дела и скучает. Может, он, Дэвид, просто мазохист? Может, ему надо, чтобы было трудно? Чтобы было, что преодолевать, чтобы потом самому с собой радоваться всяким мелочам — «получилось!»       Может, он просто не может без природы, и даже теперь, поздней осенью, опустевший лагерь кажется ему милее и роднее залитых светом фонарей городских улиц. Он оставляет машину у озера и обходит территорию, чтобы на всякий случай все проверить. Чтобы неприкаянно слоняться по единственному месту, где он чувствует себя дома. Даже если этот дом пустой.       Пасмурно, и дневной свет тусклый-тусклый; в озере застыло жемчужно-серое небо. По воде пробегает рябь, и озеро словно вздыхает, место на мгновенье оживает, ухает в лесу какая-то дикая птица, и Дэвид не удерживается и думает, что это нечто вроде послания: «ты не один».       «Дэвид, тебе надо оттуда уехать! Вредно оставаться там одному».       Гвен туда же. Конечно, с ней спорить труднее, чем с мамой. Дэвид смотрит на яркие гроздья рябин и упрямо думает: «Зато здесь красиво».       В лагере стоит тишина, о какой они с Гвен только могли мечтать летом. Он толком не знает, хочется ли чем-то ее заполнить или продлить, чтобы она заполнила его до краев, как заполнила весь лагерь. Почему-то сейчас эта мысль кажется подходящей. Ему часто говорят, что он шумный и громкий, но он бывает и другим, когда никто не видит. Когда никого нет, когда в лагере и внутри осень.       Вечером становится зябко, он кутается в старый рваный свитер и пьет чай из термоса. Он смотрит на фотографию на стене, с вечным летом и вечно недовольными кемперами, смотрит на себя, как на другого человека, думая: «Это что ли я?»       Темное ничто за окнами расплывается и внутри тоже, и он чувствует себя очень маленьким, незначительным. Почему-то хочется плакать. Он столько всего мог летом, но вот прямо сейчас не может ничего. И ему кажется, что больше и не сможет. Мистер Кэмпбелл в тюрьме, Гвен летом вряд ли вернется. Что, если не вернутся прежние кемперы? Если не приедут новые? А что, если он сам не вернется? Не выдержит звонков родителей и советов Гвен, просто — не выдержит, такое ведь тоже бывает.       Видел бы его сейчас кто-нибудь из детей. Макс, например, вот бы он сейчас позлорадствовал. Дэвид невольно улыбнулся. Макс в конце лета быстрее всех убежал к автобусу. Может, из принципа, может, из вредности. Главное, он бежал не один, а наперегонки с Никки. Они тогда хотели что-то смастерить и подарить им с Гвен перед отъездом, у них как всегда что-то загорелось и развалилось. В полу тогда треснула очередная доска...       ...он ее вообще заменил после этого?       Дэвид достает из сарая ящик, выуживает оттуда инструменты и фонарик и идет в общий зал. Там пусто и тихо, только глухо скрипит старый пол. Дэвид быстро находит и поддевает нужную доску. Под ней в желтом свете фонарика видно мусор, который сюда скидывался неделями: какие-то пружинки, конфетти, фантики, косточки, перья, скомканная бумага. Древесина под руками кажется теплой, словно хранит в себе солнце; Дэвид выгребает мусор и замеряет длину доски для замены. На какое-то время осень отступает прочь, а темно и зябко только снаружи.