Эти роли не для нас

Утро на удивление выдалось спокойным. Юноша встал в десять, хорошо выспавшись. Как всегда в доме стояла тишина, и слышен был звук дождя с улицы. Нет ничего удивительного в том, что Тарьей в свои семнадцать лет живет один. В Норвегии это вполне обычное явление. Но только Сандвик не просто живет один, а он и содержит себя сам, по большому счёту. Конечно, это здорово, с одной стороны, потому что когда ты после посиделок с друзьями приходишь домой пьяным, то нет никого, кто бы начал тебя отчитывать за это, не спрашивая причины. Правда, что-то подсказывало подростку, что с началом сезона посиделкам конец. С другой стороны это больно и страшно осознавать, что нет никого, кто бы мог тебя контролировать и помогать в трудных ситуациях, что не никого, кто тебя бы мог разбудить и приготовить завтрак. Поэтому зеленоглазый никогда почти и не завтракал. Весь его так называемый завтрак — тост из хлеба непонятного срока давности, сделанный за две минуты. Так проходит и это утро, но уже с чашкой чая без сахара. Быстро одевшись парень идёт на остановку, после чего уже спустя двадцать минут оказывается возле входа в здание. Как только Сандвик заходит в студию, сразу же его встречают восторженные овации. — А вот и наш главный герой этого сезона! Поздравляю! — закидывает руку на плечо непонимающего парня Марлон. «Они уже что, решили все за меня?» — пронеслось в голове у Сандвика. — Должен признать, что вы не плохо смотритесь вместе, ребятки, — украдкой поговорил Марлон, и только по его словам Тарьей понял, что сзади стоит никто иной, как Хенрик. — Спасибо большое, — оголил зубы голубоглазый, а затем, закусив губу, посмотрел на Сандвика, который раздраженно закатил глаза и удалился, ища глазами Юлие. Девушка в это время вносила поправки в сценарий по рекомендациям специалистов, внимательно просматривая каждую деталь, что даже не заметила как парень подошёл к ней, поэтому зеленоглазый прокашлялся. — О, Тарьей, ты то мне и нужен. — подняла глаза режиссёр. «Понятное дело» — прошипел юноша так, чтобы девушка не услышала, пока та вставала со стула и клала стопку бумаг. — Раз ты согласился, не будешь против произнести какую-нибудь речь по случаю начала съёмок? Ты ведь согласен? Хенрик сказал, что вы поговорили и ты не против сниматься с ним. — с надеждой в глазах переспросила Андем. В тысячный раз Сандвику захотелось закатить глаза и сказать: «Я этого не говорил, но разве я виноват, что все в этом мире стремятся всё решить за меня?» Но вместо этого он лишь глубоко вздыхает и спокойным голосом говорит: «Конечно». Пока Юлие что-то говорила за стойкой, Тарьей мялся на одном месте, перекатываясь с пят на носки и обратно, сложив руки за спиной. Затем он просто начал наблюдать за толпой. Пробегаясь всем своим коллегам, он видел в основном всех давних знакомых, даже массовка та же, за исключением нескольких человек. И одним из этих людей был Холм. Когда взгляд парня остановился на нем, он заметил, что сморит глаза в глаза со старшим. Скорее всего, Исак бы отвёл взгляд, но не Сандвик. Он состроил злобное лицо, якобы намекая на то, что у них ещё предстоит разговор за ложную информацию. — А теперь свою речь произнесёт тот, кому посвящается моя новая работа. Тарьей Сандвик Му, — опомнившись, зеленоглазый стал на место Юлие и взял в руки микрофон. — Всем привет, меня все ещё зовут Тарьей. Честное слово я пришёл только сейчас и мне сказали что я буду играть гея и я такой: что? — Сандвик сделал паузу, состроив непонятное и нелепое лицо, и многие, точнее почти все, захихикали, считая, что это шутка, потому что преподнесено было это именно так. Только Хенрик и Юлие знали, что в этом почти вся правда. Тарьей продолжил. — На самом деле это очень неожиданно и приятно быть главным героем сезона. Правда. Я очень благодарен Юлие за ее творчество и хочу пожелать вам всем хорошего настроения. Будьте внимательны к своим коллегам и не отдаляйтесь. Мы все одна семья, одна большая и дружная семья. Благодаря этой дружной атмосфере мы создали Скам, который теперь набирает популярность по всему миру. Так что я желаю во время съёмок как можно больше позитива и творчества. Давайте будем работать слаженно и не разочаруем наших фанатов. На этом все. Спасибо. — семнадцатилетний вернул микрофон Андем, слушая аплодисменты от актеров. Произносить подобные речи ему было не впервой, и он знал как именно это делают профессионалы. Хоть он и говорил о взаимопонимании, но сам вовсе не уверен, что поладит с новеньким.  

***

После всех речей по традиции у всей труппы была вечеринка по случаю, и как всегда она проходила у Марлона. Громкая музыка заглушала буквально все на своём пути. Все люди веселились. В качестве напитка был пунш, но все равно алкогольное проносили, однако толка от этого для Сандвика не было. Юлие внимательно за ним следила, хотя и знала о его нечастых выходках с алкоголем. Семнадцать лет все-таки. Когда надоело танцевать, от нечего делать Тарьей принялся ходить по дому, осматривая уже знакомую мебель, обои, инвентарь. У Марлона было много комнат, но и их юноша уже успел все выучить. Когда он проходил мимо одной из спален, его резко потянули за руку в комнату, закрывая дверь. — Случаем не меня ищешь? — послышался низкий хриплый голос, и школьник сразу понял, кому он принадлежит. — Да уж тебя то мне не хватало. Ты обалдел врать Юлие? Что касается тебя, так можешь хоть говорить, что сбежал из психбольницы, но какого черта ты говоришь за меня…? — Хватит! Я сделал это потому, что ты ведешь себя как ребёнок, никого не слушаешь и думаешь только о себе, — не дав закончить младшему, Хенрик приставил того к стене, а затем полез за чем-то, что очень насторожило Сандвика. — Снимай толстовку, — приказным тоном изъявил Хенрик. Опешивший от такого высказывания, Тарьей открыл рот, метаясь от одной фразы к другой, но смог сказать лишь одно. — Ч-что, прости? — Раздевайся, говорю. Холм продолжил искать что-то в своём рюкзаке, что было очень, даже слишком странно. Тарьей, фыркнув, попытался выйти, но к его удивлению дверь оказалась заперта. — Что тут вообще происходит? — вскрикнул парень. Нервы были на пределе. Он был готов ко многим развитиям событий, но ситуация, происходящая сейчас, выводила его из колеи. Это больше похоже на то, что его сейчас собираются убить или изнасиловать. Да нет. Хенрик не такой уж и тупой, чтобы убивать прямо на вечеринке, прямо перед первым днём съёмок. По крайней мере Тарьей так считал, но когда старший подошёл слишком близко с какой-то баночкой, младшего пробило в дрожь. Даже с условием того, что свет был выключен, школьник чувствовал его настойчивость. Это странно и страшно. — Знаешь, если ты не умеешь снимать одежду, то могу помочь, — голубоглазый приподнял брови, ожидая. — Ты что, серьёзно? — с неким шоком усмехнулся Тарьей, скрывая свою растерянность. Ему хотелось сбежать из этой комнаты. Его сейчас ставили в неловкое положение, а ещё больше Сандвика интересовало то, зачем Холм это делает? Попахивает пошлостью, и школьнику, с его бурной подростковой фантазией, именно эти мысли сейчас и лезут в голову. По правде говоря, если бы свет был включён, наверное было бы проще посмотреть Хенрику в глаза и понять, что у этого идиота вообще на уме? — Пф. Я не буду этого делать, извращенец, — сложил руки на груди. — Хорошо. Ты не оставляешь мне выбора. Придется все делать самому. Только голубоглазый потянулся к краю толстовки, как парень сразу же отпрыгнул в сторону, словно его обожгли раскаленным железом. — Ладно, хорошо. Знаешь, я сам справлюсь, — решив, что снимет толстовку только ради того, чтобы придать ситуации какой-то интузиазмз и логичность, Тарьей, наконец, решился снять её, чувствуя на себе пронизывающий взгляд. Ему много раз доводилось переодеваться при парнях и, казалось, ничего такого в этом нет и быть не может. Чего они там не видели, не при девчонках же переодеваться, которые так и норовят накинуться при первой возможности. Но сейчас это другое. Они с Холмом одни в комнате и, черт возьми, почему не включён свет? Без мягкой ткани стало прохладно, и по коже юного актера побежали мурашки. Только вот скорее мурашки были не от холода, а от этого взгляда. Холм открыл баночку с какой-то непонятной жижей. Стоило старшему коснуться пальцам живота Му, как тр немного дернулся, но не отошёл. Холм принялся наносить заживляющую мазь на тело Сандвика в месте ожога. Замерев, Тарьей наблюдал за происходящим. Эти холодные пальцы вызывали дрожь, живот немного свело, и почему в данный момент школьнику… стыдно? Руки Хенрика касались его, дотрагиваясь то сосков, трогая рёбра сквозь тонкую кожу, что было дико для Сандвика. Он понимал, что Хенрик, возможно, хочет как лучше, а возможно это его извинение за совершенное ранее. Но почему сейчас кудрявый чувствует, как начинают гореть щёки? Впервые он радуется, что не горит свет. Потому что если бы было все отчетливо видно, то Хенрик уже давно бы заметил, как смущается младший, прямо как девчонка. Это не правильно. «Нужно перестать об этом думать и просто уйти, сперва отобрав у этого так называемого коллеги ключи» — сам себе в мыслях сказал Тарьей. — Думаю, достаточно. — отодвинулся младший, получив недовольный вздох от Хенрика. Мази нужно было хоть немного времени, чтобы она успела впитаться, поэтому подросток не мог сразу надеть толстовку, как бы сильно он этого не хотел. Иначе он не только испачкает одежду, но и смысла от этой «помощи чудо-врача Хенрика» не будет. — Неблагодарный ты, Тарьей. — парень выпрямился, закручивая баночку. — Ах да, прости за тот случай. Я правда виноват что теперь у тебя некоторое время будет ожог. Но он пройдёт через пару недель, так что можешь не переживать. Помрешь чистым и нетронутым. — усмехнулся Холм. — Ой, ну надо же, прощение он просит. Надо было раньше думать, прежде чем заходить в общественный транспорт с горячими напитками. И твой этот отвар собственного приготовления не особо то меняет ситуацию, — огрызнулся младший.  — Мне вот интересно, ты всем так хамишь или только я тебе не приглянулся? — голубоглазый сложил руки в карманы, явно никуда не спеша. — Просто дай ключ и выпусти меня отсюда. Тарьей вытянул руку. Холм посмотрел на него так, будто за последние пять минут произошёл апокалипсис, а он этого даже не заметил, но уже через минуту залился смехом. — О, малыш Тарьей, ты кого угодно в могилу сведёшь. Я и не запирал дверь, просто кто-то видимо силой маловат. — ещё больше засмеялся голубоглазый. — Что? То есть все это время я мог уйти? Ну знаешь ли. И не смей меня так называть! Дурака кусок! — семнадцатилетний со злостью и с большей силой открыл дверь и вышел, попутно надевая на себя вещь. — Увидимся завтра на площадке! — крикнул ему вслед Холм.

***

Весь следующий день Сандвику суждено было провести в студии на съемках вместе со своими хорошими знакомыми коллегами и тем самым, которого он не особо горел желанием видеть. Первую сцену снимали в ванной. Был интересный нюанс. Та бутылка с так называемой пседвонаркотой оказалась довольно-таки терпима. Запах от этого заменителя был сильный, но не вредил здоровью. Роль той коротковолосый девицы исполнила актриса, которую Сандвик и в жизни не видел. Сцена получилась удачной только благодаря удивительному профессионализму подростка, однако тот факт, что Холма там не было немного облегчил ситуацию. Тарьей уже привык, что на него смотрят, но когда смотрел Хенрик, его это напрягало. Все сцены снимались быстро и легко, и даже когда Холм в столовой посмотрел прямо в глаза, Тарьей, как и предполагалось в сценарии, опустил их. Может быть, не находясь они под наблюдением объектива, Тарьей поступил бы точно также. Весь день он избегал старшего просто потому, что не хотел говорить с ним, или, вполне возможно, что это из-за вчерашнего. Все остальные участники каста этого не заметили, но вот Юлие и Хенрик — однозначно да. Андем знала Тарьея довольно долго, и, насколько она помнила, не один человек не влиял так на него, как новенький. Боже, да он же в буквальном смысле слова бегал от своего партнера, того, с кем потом должен обниматься, целоваться. В последней сцене, где Исак и Эвен сидят на лавочке, выкуривая одну сигарету на двоих, Тарьей в душе ликует. Во-первых потому, что это последняя сцена на сегодня, а во-вторых: «О боги, спасибо тебе, Хенрик, что не обслюнявил этот несчастный косяк» — думал Тарьей. Рабочий день подошёл к концу и все актеры начали расходиться, а Тарьей с ужасным настроением шёл домой, зная, что завтра ему ещё предстоит проторчать семь часов в школе, не говоря уже о том, что юноша даже не садился за уроки.