***
Бой потерял счет времени, которое шло незаметно. В таком сражении каждая секунда могла стать завершающей. Но оно все продолжалось и продолжалось. Благо, люди так и не появились, потому что им точно бы досталось: локация превратилась в руины, не осталось ни одного здания, которое хотя бы силуэтом напоминало свою изначальную форму. Облака плотно загородили небо, отчего света стало меньше, а атмосфера сменилась в более мрачную — соответствующую. Столбы пыли то и дело поднимались среди щепок и обломков, делая окружение еще мутнее. Становилось все меньше мест для укрытия и защиты: стены разрушены, деревья повалены — локация из самой удобной для пряток преобразуется в самую открытую. Никто не рассчитывал на такой долгий бой. Но и возможности никак не заканчивались, тело едва болело. Это очень странно. Сила азарта и воздействие разочарованного взгляда? Потому что и в прошлой битве никто не жалел себя и выкладывался на полную, но оба знали, что это лишь показуха, чтобы оттянуть развязку. А сейчас, когда приходится драться по-серьезному, получается намного дольше. Желание жить? Или все же в испытуемых остались призрачные надежды на то, что концу наступать еще рано?.. Четкого ответа не было, и Тсуна поддался некоторому замешательству. Он слабо верил, что, даже под впечатлением от рассерженного учителя, воспоминания об обещании и желании выполнить свое предназначение, способность освободить голову от воспоминаний о душевной связи, его тело могло отвергать физическую боль. Кровь покрывала значимую часть его тела, костюм истерзан основательно, видок у наследника, мягко говоря, неважный. Он прекрасно это понимал, и посмотри он в зеркало — точно бы отказался верить в действительность происходящего и убедился, что с ним что-то не так. «Я не понимаю», — удивлялся Тсуна, отражая очередную атаку. Он поднялся в воздух, но лишь на несколько секунд — чтобы избежать пули — потому что задержаться на высоте больше было негде. Тревога начала разрастаться до пульсации в голове и учащенного сердцебиения. Спустя время ощущение окружающего мира вернулось, и голову начали занимать мысли не только о битве. Реборн, похоже, тоже что-то заподозрил, ибо в его непоколебимо твердом взгляде иногда появлялись сомнительные нотки. Странно, но даже во время, возможно, последней схватки, Тсуна не упускал возможности посмотреть в глаза мафиози. Скорее всего, чтобы убедиться, что в них больше нет того презрения; что мальчик делает все правильно. Резко поднялся сильный ветер, настолько сильный, чтобы поднять песок и везде разбросанные щепки в воздух, создав туманную пелену, сквозь которую мало того, что сложно видеть, так еще и дышать довольно проблематично. Внезапная преграда стала помехой для Тсуны, он закашлялся и оттолкнулся в противоположную от изначального направления сторону, потому что теперь близкий контакт с репетитором слишком опасен, мальчик выведен из равновесия. — Я… Я думаю, нам можно приостановиться, — громко, насколько могла позволить усталость, сказал Тсуна, выставив руки в горящих перчатках перед собой на случай, если Реборн не услышит или решит проигнорировать его слова. Но репетитор, на удивление, тоже остановился, вытер порванным рукавом потный подбородок и опустил руку с пистолетом. — Что-то странное, — произнес он. Ошейники у обоих замигали, редко, но разряд все же прошелся по телу. Запрет на переговоры, поддавки? Им жалко и одной минуты? — Как же раздражает, — вымолвил Реборн, лишь слегка нахмурив брови от удара током. Снова разряд, на этот раз сильнее. Тсуна пошатнулся, Реборн же остался на месте, его губы едва дрогнули в гримасе. Но мгновением позднее он опустил голову и грустно улыбнулся. — Черт, черт, черт! — закричал мальчик в небо, очевидно, обращаясь к управляющим пультами от проклятых ошейников. — Вы совсем глупые? Что это за бойня ради бойни, надоели ваши идиотские правила, — Тсуна злился, однако облегчало состояние вновь приятное ощущение, что они с Реборном будто все еще команда и думают одинаково. Разряд, еще сильнее. Тсуна падает на землю и осознает, что нельзя подобным мыслям им овладеть. Уже пройденный урок — будет в разы больнее. Прочь из головы, прочь из головы, ничего не оставлять в ней. Разве что злобные разочарованные глаза, которые больше всего на свете не хотелось вспоминать, но зато это наилучший мотиватор не повторять прошлых ошибок. Уже будучи готовым возобновить поединок, Тсуна в очередной раз был сбит с ног неимоверно пробивным потоком ветра. Песок попал в глаза и нос, ориентация в пространстве полностью сошла на нет. Мальчик упал, тяжело откашливаясь, закрывая рот локтем, дабы подавить звук кашля и не выдать свое месторасположение. Сумев приоткрыть глаза, Тсуна не смог рассмотреть ничего, кроме мутной песчаной пелены. Деревянные обрубки и осколки то и дело задевали лицо, руки, ноги, нанося несильные, но неприятные и еще больше отвлекающие царапины. Реборн наверняка не в таком жалком положении, скорее всего, он либо предвидел, либо успел принять меры по защите. И сейчас он выскочит откуда-нибудь из-за спины, подставит пистолет к затылку, и все будет кончено. Страх залил свинцом все тело Десятого, он не знал, что делать, куда смотреть, в какую сторону атаковать. Такая дезориентация может стать пагубной, и в итоге ученик все же подведет своего учителя. Но может ли это служить достаточно хорошим оправданием для проигрыша? Потому что даже сейчас, после драки при самых серьезных намерениях, стопроцентной уверенности в правильности победы не было. Так, стоп! Стоп, стоп, стоп. Все уже обговорено, обдумано тысячу раз и решено. Даже мысли о проигрыше быть не может. Надо срочно что-то предпринять, пока вновь не зашло слишком далеко. «Атака… Но куда? Я ни черта не вижу. Где Реборн, где же?..» Внутренний спутанный монолог прервала внезапная и крайне крепкая хватка за локоть сзади. Сердце Тсуны остановилось, как и время, и ветер, несущий песок и всякий мусор. Он слышал свой пульс и не мог собраться с духом, чтобы просто развернуться, чтобы просто шелохнуться. Но жизненно необходимо это сделать, иначе… даже думать не хочется. Стиснув зубы, мальчик резким движением вырвал свой локоть, так быстро, насколько мог, развернулся и нелепо замахнулся рукой для удара, но ему помешало теперь уже схваченное запястье. Теплая, сильная, шершавая ладонь сдерживала его, все крепче сжимая пальцы. Страх разрастался с каждым мгновением, пока Тсуна наконец не встретился с взглядом Реборна. Неожиданно мягким, сочувствующим, печальным. Пламя мгновенно погасло. Вторая рука мафиози опустилась на плечо мальчика, а контакт глазами все еще держался. Неизвестно, как долго, ведь время так и осталось неподвижным, но страх улетучился. На смену пришли какие-то непонятные, но, несомненно, приятные и нужные эмоции, которые проникали глубоко внутрь души, залечивая, останавливая кровотечение. Необъяснимый импульс заставил Тсуну свободной рукой схватиться за ворот уже потрепанного пиджака и притянуть таким образом себя к мафиози, прижавшись лбом к его груди. Почувствовав, что запястье больше не сдерживают, он со всей энергичностью завел руки за спину репетитора, сжав его в объятиях, настолько сильных, насколько мог позволить своими не такими уж и сильными руками. Сердце забилось вновь с бешеной скоростью, когда Тсуна ощутил такие родные мужские руки на своей спине. Слава богу, что вновь пошло только сердце, а время будто все еще стояло на паузе. Искреннее непонимание ситуации, в которой ему случилось так неожиданно оказаться, ушло на второй план, потому что не важно, абсолютно не важно. Да, скорее всего, снова будет больно потом, но это будет потом. Они сжимали друг друга в объятиях, чуть ли не до треска в ребрах, доселе никогда не было настолько бурного урагана именно положительных и светлых чувств в них обоих. Они оба были неимоверно несчастны и ранены, но сейчас ничего не имело значения. Ошейники вели себя тихо. Тсуна благодарил всем сердцем этот песчаный шторм, поднятый ветром, хотя изначально он послужил причиной чуть ли не смертельного испуга и нагнетающей паники. Но сейчас он скрывал от камер то, что происходит, не давая возможности Девятому и остальным увидеть и оценить обстановку. Показатели применяемой физической силы, наверное, были на нуле, но это же никак не доказывало, что двое жертв испытания сейчас стоят в обнимку, абстрагируясь от окружающего мира. Это могло еще значить, что они затихли в ожидании, что они сбежали, чтобы не пострадать от такой неприятной погоды. — Я ужасный учитель, — вдруг мелодично произнес Реборн. Тсуна аж оторопел, но хватку не ослабил, держась за репетитора как за самое ценное и необходимое в его жизни: — Что ты такое говоришь, дурак? Лучший учитель на свете. — Нет… — усмехнулся Реборн, заставив сердце мальчика дрогнуть, — но я хочу им стать. Надеюсь, еще не все потеряно. Зависит от тебя, глупый Тсуна. Мальчик поднял глаза и встретил взгляд Реборна. Их лица были так близко, невероятно близко для условий, в которых они находятся. На этой арене казалось удачей, если им просто удавалось зафиксировать взгляды друг друга в процессе непрерывной схватки, но сейчас никто никуда не торопился, никто не отводил взгляд, и это было болезненно для сердца, но безумно приятно для души. — Почему от меня? — наконец улыбнулся Тсуна легкой улыбкой. — Примешь ли ты еще один урок? Мне потребовалось много времени, чтобы осознать, что я все же не окончательно донес до тебя то, что хотел донести. Я сам только недавно понял, что именно нужно донести, — он закрыл глаза, за что Тсуна готов был его упрекнуть, но не стал этого делать. Реборн тут, он все еще здесь, они соприкасаются друг с другом и пока не собираются размыкать объятия. — Сейчас я вижу в твоих глазах именно то, что мне необходимо. А во время этой драки со мной глаза были совсем иные. Они мне не нравились. Пожалуйста, не меняй ничего в себе. Становись сильнее, борись, но ни в коем случае не теряй себя и не отказывайся от этого взгляда, которым ты смотришь на меня прямо сейчас. Внутри что-то оборвалось и слезы из глаз мальчика внезапно потекли ручьем. Какой же он идиот. Не нужно выкидывать чувства к Реборну — это вовсе не то, чего он хочет. Наоборот — нужно всегда о них помнить, всегда держать при себе и использовать в качестве мотиватора свершить волю любимого человека. Только с положительными мотивами, пусть и такую отвратительную вещь. Этот поступок должен быть доказательством любви и уважения, а не актом ненависти и долга. Нельзя менять отношение к тому, кто дороже тебе всего на свете. К тому, ради которого ты готов пойти на все, даже на самый нежеланный и болезненный поступок. — Неважно, чем это закончится — ничего не должно измениться, ни на мгновение. Прошу, не меняйся. — Боже мой, прости, — Тсуна уткнулся носом в рубашку Реборна, пряча слезы, хотя в этом не было нужды. Искренность и открытость — черты, присущие мальчику, и в том числе за которые учитель и любил своего ученика. — Стань сильнейшим Вонголой, но оставайся глупым Тсуной, который безмерно привязан к своему лучшему на свете репетитору. Даже не смей заставлять себя менять ко мне отношение. Мне важно, чтобы ты был сильным, но не нужны никакие личностные жертвы — не менее важен и сам ты. Тсуне стало очень стыдно. В попытках отбросить лишние мысли, он заставил Реборна думать, что он пытается откинуть и свои чувства, заменив их лишь чувством долга, негативными мотиваторами, вместо того, что действительно важно — искреннее желание осчастливить мафиози, исполнив его последнюю волю. — Я был не прав тогда, Тсуна. Когда говорил тебе не думать. Думай, не переставай думать обо мне, не думай о последствиях, но обо мне думай непрестанно. Ужасно, что я так поздно это понял, но вот мое финальное наставление, которое мне очень льстит. Вот что дает тебе сил, не борись с этими мыслями. Помни, как я важен, как ты привязан ко мне, как ты меня любишь. И спасибо тебе. Тсуна дрожал и глотал слезы, а ведь обещал себе больше не плакать. Но это другие слезы. Как же стыдно, стыдно, стыдно! Реборн такой сложный человек, но он все же человек, самый настоящий, с человеческими чувствами, эмоциями, потребностями. Лучший человек. Раз за разом мальчик расстраивает его неправильными выводами. — Я никогда не откажусь от этих чувств, никогда, Реборн, запомни. — Не дай мне в этом усомниться, — мафиози ласково взъерошил лохматые волосы мальчишки. — Как много у тебя требований. — Но ты же их выполнишь? — Естественно, — Тсуна улыбнулся шире. Они есть друг у друга. И это никогда и ни за что не изменится. — Ладно, пора уже, — Реборн ослабил хватку, хотя очевидно, насколько неохотно. Наследнику же эта фраза пронзила сердце, но он и сам понимал, что это необходимо. Время не будет стоять вечно, рано или поздно ветер утихнет, обзор расчистится, и если так и остаться стоять — они выдадут себя. А так приятно осознавать, что у них на одну общую тайну больше. Руки расслабились, тела, прильнувшие один к другому, отдалялись сначала медленно, а потом резче и быстрее, чтобы, не дай бог, внезапно не передумать и не рассчитать время на то, чтобы скрыться. — До встречи, — Реборн наклонил шляпу так, чтобы скрыть глаза тенью, однако в самый последний момент одарил Тсуну взглядом, лишний раз напоминающим о словах, сказанных минуту назад. — До встречи, — прошептал Тсуна в ответ, будучи уверенным, что как бы тихо он это ни сказал, Реборн его услышал. Они развернулись и, пробиваясь сквозь царапающую пелену движущегося песка и осколков, двинулись прочь друг от друга, переваривая то самое важное, что они оба наконец смогли испытать и осознать.***
— Что, черт возьми, это такое? — Девятый, стараясь сохранять спокойствие, очевидно, был в гневном замешательстве. — Ну, погодные условия непредсказуемы, вы же сами говорили, что на арене в каждом блоке будут максимально реалистичные условия, сильный ветер в полупустых поселках — нормальное явление, наверное, — Ямамото немедля приступил к каким-то расплывчатым оправданиям ситуации, хотя он точно знал, что это было. — Может, у этой деревни такая история, что из-за погоды все жители и покинули ее?.. — поддержал Энма, который находился в комнате все еще в облике Хром, но тут же заставил себя замолчать. Сейчас нужно быть самым незаметным и невзрачным, не привлекать никакого внимания. В конце концов, в глазах Девятого при любом отклонении от курса в поиске виноватых Хранительница Тумана будет самой подозрительной. «Ты перестаралась, Хром». Однако девушку на арене можно понять. В таком динамичном сражении было сложно даже просто разглядеть что-либо, Реборн и Тсуна действовали слишком быстро. О создании иллюзий вообще говорить не стоит. Она и так молодец, что столько времени смогла воздействовать на них, облегчая ранения, что позволило схватке длиться невероятно долго. Лишь бы это не сочли неправдоподобным… Создав иллюзию окружения она выиграла еще немного времени и прекратила бесконечную драку. Наверняка Хром выдохлась, и ей не виделось возможным продолжать создавать иллюзии непосредственно на участниках, ведь иллюзии — такая же боевая техника, и она тоже высасывает силы. — Я не был предупрежден о подобном. К тому же, настолько резко поднявшийся ветер? — Девятый Вонгола глубоко вздохнул. Он тоже выведен из равновесия, ему явно не прельщает быть верховным судьей подобного испытания, но он обязан. Также обязан сохранять сдержанность как действующий лидер сильнейшей семьи. Ему не положено быть демонстративно эмоциональным. — Арену помогали создавать иллюзионисты, я правильно понял? — Такеши не сдавался и схватился за спасительную соломинку, именуемую «Маммон на нашей стороне». — Уточните, думаю, они подтвердят наши догадки. Девятый выдержал паузу, а затем нажал на кнопку на столе и попросил Емитсу проверить информацию. Ямамото оставалось лишь скрестить пальцы в надежде, что иллюзионист Варии сообразит правильный ответ и не сочтет опрос за то, «что его прижали к стенке». — Но до этого… урагана, вы же видели, они сражались так долго и, мне кажется, на равных, не значит ли это, что результат очевиден — они оба непревзойденно сильны, — вступил Гокудера, не знавший об истине происходящего, но словно поймав волну двух сговорившихся в этой комнате. — Я догадываюсь, что ты хочешь донести, Хаято Гокудера, — Девятый совершил попытку перебить Хранителя, но не вышло. — Реборн — сильнейший киллер, сильнейший! И если Тсуна может поддерживать сражение против него настолько продолжительное время, не дав и знака на то, что он проигрывает, не значит ли это, что он тоже сильнейший? Такой же, как Реборн? Нам действительно необходимо заставить его превзойти сильнейшего и стать наисильнейшим? — удивительно, как он, будучи не введенным в подробности, задает настолько правильные и ведущие к нужному результату вопросы. — Может, стоит прекра… — Исключено, — резко отрезал Девятый, что заставило Хранителя Урагана обреченно упасть обратно на кресло опрокинув голову на мягкую спинку и направив взгляд далеко в пустоту. Ямамото печально наблюдал за действием и благодарил Хаято, что тот тоже вступил в игру, сам того не зная, уменьшая концентрацию подозрения на двоих знающих, продемонстрировав, что он тоже волнуется о происходящем. «Не сдавайся, все будет хорошо», — мысленно подбодрил товарища Хранитель Дождя. Ответ от Емитсу прозвучал через динамики на столе, и он заставил сердце Ямамото и Энмы биться чуть спокойнее, ведь Маммон оправдал их ожидания и подтвердил, что погодные условия были предусмотрены при создании арены. А также он передает извинения за то, что не додумался предупредить, ибо не счел этот фактор достаточно важным. Но спокойствие было мимолетным, так как, прекратив связь с советником, Девятый вновь встревожил присутствующих своими словами: — Мне все равно неспокойно. Хром, тебе действительно нечего сказать? Коленки затряслись, девушка положила на них с ладони, чтобы как-то скрыть дрожь, и ответила, будто заведенная: — Я уже говорила, что не смогла бы создавать иллюзии на таком расстоянии, я под вашим надзором и готова сделать все, что вам нужно, чтобы доказать, что я чиста и совершила только то, на что мне было дано разрешение… Ямамото положил руку на плечо Хром, глазами говоря, что нужно успокоиться, иначе все выйдет из-под контроля. — Боже, простите, я так волнуюсь! — Энма решил, что стоит сменить тактику и попробовать поиграть на эмоциях, схватился руками за голову, продолжая более чувственно. — Это было ошибкой — идти на арену, я теперь под подозрением, но, клянусь, я не при чем. К тому же, Маммон подтвердил, что такая погода вполне допустима на созданной им арене, это его иллюзия, не моя! Внезапная истерика девушки заставила Девятого развернуться в кресле. По лицу было видно, что он сожалеет и даже сочувствует девушке, чье поведение может быть оправдано, ведь положение не из простых. — Все, успокойся, — мягко, но тревожно настоял Девятый. «Молодчина, Энма», — мысленно ликовал Хранитель Дождя, ожидая, что такой ход остудит нынешнего Босса. Но и эта радость была недолгой. Девятый развернулся обратно к микрофону, нажал на кнопку связи, поинтересовался у человека на другом конце, есть ли информация о количестве приглашенных присутствующих в резиденции. Получив утвердительный ответ, сурово произнес: — Осмотреть территорию. Руки Ямамото упали на колени. У них есть от силы полчаса, чтобы что-то предпринять, не дать отряду мафиози найти недостающего человека и не быть раскрытыми.