save me (from yourself)

У Чанёля не было и крохи информации про Сехуна со времен работы в Гонсай. В голове — пустое полотно с редкими проблесками воспоминаний. Бесстрастное лицо под маской в тени операционной — вот и всё, что скромно подкидывает память об этом человеке. И это кардинально отличается от того, что хирург видит сейчас. На протяжении долгих дней работы с О, включавших и операции, и сбор анамнеза, его только и преследует одна пугающая своей абсурдностью мысль: я для него какой-то эксперимент. Лабораторная крыса, за которой интересно наблюдать и делать записи в зависимости от смены паттернов поведения. Не более. Пытливые взгляды Сехуна и его заразительная улыбка на первый взгляд казались достаточно невинными, но они источали необъяснимую опасность. И опасность была. Но не та, которая беспокоила всю сущность шатена из-за очевидного двойного дна в этом человеке. Всё оказалось куда страшнее. К концу недели Пак понимает, что вконец потерял бдительность. Полностью. Что он просто привык к эксцентричному новому анестезиологу и его причудам. Даже ощущение пронзительного взора на коже перестало его хоть капельку напрягать. И это было в разы опаснее самого Сехуна. Он напрочь забылся. Стал воспринимать как должное и все странности, сопутствующие анестезиологу, и место его прошлой работы, и полное отсутствие попыток узнать, что творится в больнице. Этому человеку удалось настолько плавно влиться в обычный день Чанёля и всю его рутину и не вызвать при этом никакого отторжения в ответ на свои действия, что это пугало. По-настоящему приводило в ужас. Осознание происходящего приходит только в тот момент, когда он передает анестезиологу картонный стаканчик с латте у автомата с напитками. И не сразу понимает, что на собственном лице коротко мелькает улыбка. Прошло уже/всего пять дней, проведенных в тандеме с О Сехуном. Столько же он не видел Бэкхёна. — Боже, неужели хотя бы вы свободны? — слышится протяжный скрип кроссовок, и хирург обращает своё внимание на взволнованного донельзя Минхо. Халат, надетый наизнанку говорит больше, чем слова. Усталость и облегчение проскальзывают в каждом взмахе его руки или эмоции, и он правда рад увидеть этих двоих. Так сильно, что готов с особым усердием вцепиться в близстоящего Пака, но не успевает. Чанёль жестами указывает коллеге на халат, сомневаясь, что стал первым, кто заметил это. Просто вряд ли он кого-то слушал, пока летел сюда. Тот вполголоса чертыхается, быстро сдергивая его с себя, и небрежно встряхивает ткань. — Так что случилось? — спрашивает шатен, но ответа слышать не хочет. Он только час как закончил тяжелую гибридную операцию, которая едва не закончилась летальным исходом. Возвращаться обратно в операционную не хотелось бы ещё хотя бы несколько часов, чтобы прийти в себя. — У нас… — Ад? — Сехун, вопреки здравому смыслу, выглядит воодушевленным. И это ещё одно расхождение с его обычным поведением, которое отмечает Чанёль. И которое подсознательно чувствует Чхве, задавая непонимающее: — Что? О опрокидывает в себя весь кофе и метко бросает стакан в мусорку, отчего хирург полагает, что он, должно быть, только что сжёг себе весь язык и горло. Но Сехун всё таким же, ничуть не изменившимся голосом елейно продолжает: — Нет, ничего. Так что там? Не подавая никаких признаков страданий. Минхо долго не концентрируется на произошедшем, потому что сейчас это совсем не важно. Странности бывают, и уж сейчас он точно не планирует задумываться о них больше, чем на пять секунд. Есть проблемы поважнее. — В трёх кварталах отсюда произошел взрыв на заводе, много пострадавших, поэтому мы помогаем скорой по возможности. Сейчас заняты все, но поступила девушка и вполне возможно ей нужна операция в ближайшие часы. Соён проведет вас, только, пожалуйста, поторопитесь. Чанёль ненавидит, что говорит это, но знает — работать надо: — Мы возьмём её на себя. "Мы" в контексте него и Сехуна звучит странно. "Мы" в контексте него и Бэкхёна воспринималось иначе. В каком-то смысле, звучало правильнее. *** В одиночную палату их проводит медсестра, по пути называя имя и фамилию пациентки, а также обстоятельства, при которых она сюда попала. Юн Ынхо. Когда начались резкие боли в грудной клетке, отец и мать привезли девушку в приемный покой, но из-за хаоса, вызванного аварией на заводе, её перенаправили к ним, только и успев провести несколько обследований. Большего она не говорит до тех пор, пока они не доходят до нужной двери. — Почему вы пришли только сейчас? — обвинение прилетает в лицо ещё раньше, чем они переступают порог, — моей девочке плохо! Значит, это мать пациентки. Мило. Вот и познакомились. "Чудесное" начало. Пак прекрасно знает, что возмущения — это лишь её способ выплеснуть скопившиеся переживания, поэтому никак не реагирует на громкие слова. На медицинской кровати лежит молодая девушка, вероятно, студентка лет двадцати. Но внезапно скосившая её болезнь прибавляет ей ещё лет десять, поэтому наверняка понять становится нелегко. Светлые волосы у корней потемнели, как и потухшие зелёные глаза, потерявшие благородный цвет. Она смотрит прямо на Чанёля и выглядит такой уставшей. Будто и не хочет жить вовсе. — Прошу прощения, — анестезиолог не пытается оправдываться перед родителями, — меня зовут доктор О, я анестезиолог-реаниматолог, а это доктор Пак, кардиохирург. Каковы жалобы? Сехун доброжелательно улыбается пациентке, подходя к ней поближе. Его выражение лица не совпадает с общим настроением и болезненным видом пациентки, однако лишь его одного это не смущает. Он недолго осматривает её на наличие внешних признаков заболевания. Девушка переводит слезящийся взгляд на него и мотает головой, устало смотря на родителей. Её грудь вздымается под странный ритм: сбитый и отрывистый. — Боль в груди, нехватка воздуха, температура. Мы уже говорили это всё при поступлении, сколько можно спрашивать! Крик не делает ситуацию лучше, скорее наоборот. Никак не идёт на пользу девушке. Поэтому Чанёль хочет попросить женщину немного успокоиться, но, на его счастье, вместо него это делает её муж, притягивающий госпожу Юн поближе. Он медленно гладит её по спине, сжимая губы, словно сам из последних сил держался. Чтобы не закричать на "ленивых" врачей. — Это симптомы инфаркта. Так почему она ещё здесь? — Чанёль хмурится, оглядываясь на медсестру. Та качает головой. — Это не инфаркт, — ровно сообщает она. — Поясни? — В приёмном покое госпоже Юн Ынхо уже сделали УЗИ и ЭКГ. Также были взяты анализы. Но и они не показали инфаркта. Не инфаркт? Его вероятность была очень высокой. С пневмонией пациентку вряд ли привезли бы сюда, как и с невралгией. С другой стороны, в приёмном покое не было времени на то, чтобы провести полное обследование, назвать верный диагноз и отделение, в которое стоит направить больную. В таком случае, это может быть буквально что угодно. Нельзя исключать даже инфаркт, который медсестра посоветовала отмести. Женщина в руках мужа не выдерживает этого пустого трёпа. Не выдерживает задумчивости обоих врачей. Не выдерживает безответственности этой проклятой клиники и нерасторопности врачей. Не выдерживает и почти бросается на Пака: — Может, хватит уже тормозить? Моей дочери срочно требуется операция! Срочно, слышите? Инфаркт, не инфаркт, какая нам разница, просто вылечите её! — Мам, — блондинка жмурится, просит не кричать. Она первый раз произносит хоть что-то в присутствии врачей. Сдавленно и тихо, но этого оказывается достаточно. Её мать сильно психует, мечется, пытаясь ухватиться за мужа покрепче, но отступает, чтобы вытереть пот со лба. Хирург признаёт, что её срыв понятен, но при следующем оре ему придется отправить её за дверь. Паника делу не поможет, а показатели девушки только подскакивают в момент очередного шума. — Сколько лет вашей дочери? — медсестра передаёт Чанёлю результаты исследований, и Сехун, посмотрев показатели пульса и артериального давления на прикроватном мониторе, направляется к нему. Вплотную прижимается к нему, но только чтобы лучше увидеть содержимое. — Ей двадцать, — отец семейства держится лучше всех. Не скрывает неприязни к медлительности докторов, но, по крайней мере, говорит спокойно и чётко. Чанёль смотрит на результаты ЭКГ: изменения сегмента ST, глубокая инверсия зубца Т, удлинение интервала QT. В анализах незначительное повышение тропонина, но оно явно не соответствует объему повреждения миокарда. Концентрация С-реактивного белка слегка повышена, но для подобного состояния кажется чересчур обычным. Если бы это был инфаркт, показатели были бы совсем иными. Они бы увидели его, но это…Не сходится. Это похоже и в то же время совсем не похоже на инфаркт миокарда. — Что думаешь? — негромко спрашивает он Сехуна. Тот почти сразу отзывается. Произносит только одно слово. — Такоцубо. — "Такоцубо"? — господин Юн повторяет его громче и даже немного мрачнеет от вкуса неизвестного слова на языке. — Доктор О говорит о стрессовой кардиомиопа́тии. Но у неё также есть другие названия, более простые. Синдром Такоцубо или же… — Синдром "разбитого сердца", — заканчивает Сехун. Разочарование проскальзывает по лицу анестезиолога. Но это настолько короткая эмоция, что Чанёль не уверен, было ли это на самом деле Или оказалось лишь результатом неудачной игры света. — Ваша дочь переживала тяжелое потрясение или беспокойства в последнее время? — интересуется О, убирая руки от кардиограммы и подходя ближе к родителем пациентки. Мама выглядит приятно удивленной этим вопросом, и шатен понимает. Анестезиолог попал в самую точку. Да. Переживала. — Её близкая подруга попала в серьёзную аварию в Германии. Сейчас она в реанимации, но нашей девочке уже три раза отказывали в визе. И она очень волновалась по этому поводу, а потом случилось это, и... Девушка на слова матери лишь закрывает травянистые глаза, тяжело дыша и изо всех сих сдерживая слезы. В этот момент монитор предупреждает об ускорении пульса, что Чанёль не может оставить из виду и решает доверить родителей девушки Сехуну. Кажется, он неплохо справляется с ними. Пак опускается рядом с кроватью пациентки и одними губами произносит: "Всё будет хорошо". Ободряюще ей улыбается. — В Германии потрясающие врачи. Одни из лучших в мире, знаешь? А тебе сейчас нужно побеспокоиться о себе, — негромко говорит он, — ты будешь в порядке. Как и твоя подруга. Веришь? Светловолосая немигающе смотрит на него, но поддаётся сладким речам, кивая. Она ухватывается за рукав его халата и вновь кивает. Снова и снова. Судорожно сглатывает и упорно вытирает спустившуюся на щёки влагу. Ему не нужно говорить правду, чтобы успокоить пациентку. Всё, что ей нужно сейчас — это спокойствие и чуть-чуть веры в лучшее. В то, что всё образуется. Что любимая подруга поправится, что ей полегчает хотя бы немного. И хотя нельзя сказать, что кардиомиопатия Такоцубо является психологической проблемой, она подпитывается именно эмоциональным стрессом и вытекает из него. Нельзя закрывать глаза на это и пичкать девушку одними лекарствами. На фоне Пак улавливает повышение градуса в комнате и оборачивается. — ...Операция не потребуется. Не переживайте. Но придется провести ещё несколько обследований и затем начать приём таблеток. Женщина расстроенно всплескивает руками, едва смысл слов доходит на неё. — Вы сейчас шутите? Разве не видите, как плохо нашей Ынхо? Разве обследования могут ей помочь? — Видите ли, синдром Такоцубо чаще всего вызывается неким стрессовым триггером и в большинстве случаев лечится медикаментозно. Мы используем бета-блокаторы, которые помогут замедлить работу сердца вашей дочери и блокировать действие адреналина. Также обязательным будет прием ингибиторов АПФ. Я вам гарантирую, эти препараты положительно повлияют на состояние Ынхо. Но дело в том, что Такоцубо — очень каверзное заболевание и диагностировать его не всегда просто. Поэтому мы отправим её сейчас на МРТ, чтобы убедиться во всём. — Вы хотите сказать, что не уверены в диагнозе? — господин Юн сдвигает брови и становится понятно, что он уже сомневается в компетентности анестезиолога перед ним. — Уверен. Но вам так было бы спокойнее, правда? — слегка улыбается он. Сехун юлит. В течение острой фазы синдрома такоцубо с помощью МРТ снимков можно увидеть отек миокарда левого желудочка с его диффузным распространением. Эти признаки помогают отличить синдром Такоцубо от инфаркта миокарда. О не уверен на сто процентов в том, что видит. И абсолютно прав в своих сомнениях. Если речь идёт об этой болезни, нельзя спешить с диагнозом. Пока состояние девушки вполне стабильно, чтобы можно было провести ещё одно исследование, нужно быть осторожными. — Да, простите, — мужчина протягивает ему руку, двумя ладонями сжимая руку анестезиолога, — прошу, помогите ей, доктор. Нашей девочке очень тяжело. Сехун удовлетворённо произносит в сторону медсестры: — Отправьте госпожу Ынхо на МРТ, сейчас же. Чанёль отчасти рад, что операция не потребуется, и это лишь Такоцубо. Мучать убитую горем девушку ему хотелось бы в последнюю очередь, а таблетки, действительно, довольно быстро поставят её на ноги. Так бы он мог сказать. Но реальная причина совсем отличалась от своей идеальной версии. Всё, что он хочет сейчас — это ни есть, ни отдохнуть, ни остаться наедине с собой, ни благородно помочь этой бедняге. Всё, чего он так сильно желает — это найти Бэкхёна. *** Сбежать от О Сехуна не получается. Он, как его личный чёрт, следует за ними по пятам, пресекая любую попытку разделиться. — Ну, что скажешь? — звучит за спиной, вынуждая Чанёля замереть, когда он уже почти скрывается за поворотом. Блять. — Насчёт Юн Ынхо? — уточняет шатен, медленно поворачиваясь. Мужчина беспечно смеется. Словно ждал именно этого ответа. Намеренно ведь задал вопрос так, чтобы поставить в тупик и заставить загадать, о чем пойдет речь. — Нет, насчёт меня. Ты провёл только со мной все последние дни. Прости уж, что вырвал тебя из вашего дуэта с Бэкхёном. Но мне правда интересно. Что ты думаешь обо мне? О моей работе. Вопрос странный. Ещё страннее его формулировка. Что думает? Несмотря на всё Сехун…хорош. Он скрупулезен и педантичен, когда дело касается пациентов и постановки диагноза. Не только выполняет свою работу достойно, но и ладит с людьми, умеет утихомирить и успокоить без слов утешения. И более того, не похоже, что он притворяется с ними. Он легок на подъем. С ним не нужно держать ухо в остро... Пак резко прерывает свою мысль. Вот она. Та самая опасность. — Ты ведь подумал, что со мной работается проще, чем с Бэкхёном, да? — усмехается мужчина, замечая секундную слабость в зрачках хирурга, — о, да ладно, не съест же он тебя. Но твоя верность, действительно, поражает. Сложно понять, почему это его так веселит. И о какой "верности" идёт речь. — Я знаю, что многие хирурги и пациенты предпочтут иметь дело со мной. Бэкхён может быть той ещё задницей. Самоуверенно. Но это объясняет всё. Они уже были знакомы с Бэкхёном, и знают друг друга слишком хорошо. Первоклассные навыки в работе и в общении. Тот самый баланс, которым, Бэкхён свято уверен, он не обладает. Вот почему брюнет сказал, что О Сехун подойдет. Он его идеальная замена. — Доктор Бён сказал, что вы хороший вариант ему на "замену", в случае чего. Лицо Сехуна искажается. В этот раз хирургу не кажется. Ему точно не нравится то, что он слышит. — Я же говорю, что Бэкхён может быть полной задницей, — хмыкает брюнет, — ты, кстати, тоже, раз так легко говоришь это мне. Пропустить мимо ушей оскорбление — просто. Но не обратить внимание на смену настроения — сложнее в сотню раз. — Но вы не удивлены, — изумление рвётся соскочить с языка. — Я знал. Сехун кладет руки в карманы. — Понятия не имею, как мой драгоценный хубэ прознал о том, что я временно безработный и преспокойно отдыхаю на Гавайях, но он прислал мне официальное предложение о работе. Полагаю, Ким слил ему информацию, — усмехается он, — сообщение было совсем недружелюбным и сухим, так что я отказался и послал мальца к чертям. Чанёль едва воздухом не давится. Дело принимает интересный оборот. — Но он начал закидывать меня сначала вежливыми угрозами, а потом и вовсе прямыми, как рельсы, заявлениями. Там сквозь строк читалось "соглашайся, а не то вся твоя жизнь будет бесполезной". Немного порасспрашивая знакомых, я и узнал о ситуации. — Странный посыл. С чего ваша жизнь стала бы бесполезной без работы в Ёхан? — Вот уж не знаю, — тянет Сехун и расплывается в улыбке, — но он явно знал на что давить. Из рассказа О можно понять только одну вещь. Он что-то не договаривал. Скрывал всю самую важную для этой истории информации, и будто бы специально дразнился этим перед Чанёлем. И подталкивал его к тому, чтобы тот сам узнал всё из первых уст. От Бэкхёна. Вот только, судя по блестящим хитростью глазам, Сехун не рассчитывал на то, что брюнет добровольно отдаст оставшиеся кусочки пазла Пак Чанёлю. Достаточно подло, но Чанёль отчасти восхищён. — Не хотите рассказывать, так и скажите, доктор О, — с долей скептицизма выливает Пак, — ответьте честно хоть на один вопрос. Когда он написал вам в первый раз? Ответ возникает быстро. Сехун не задумывается ни на секунду. — Если я правильно помню, то где-то месяц назад. Месяц. Это слово влетает с разрушительной мощью в голову Чанёлю. Ударяет так сильно, что ему мерещится хруст костей и расплывчатые круги перед глазами. Выбивает весь воздух из лёгких напрочь. Заменяет его на жидкий металл. Весь чёртов месяц Бэкхён искал выходы на случай своего увольнения. Целый, блять, месяц он молчал и в тени решал вопросы. На всякий случай. Готовил почву. С какого момента? Если уже месяц как, то….С прихода Минсока в Ёхан? Ещё раньше? Это знание вызывает невыносимую злость в груди. *** — Видел, О оккупировал тебя в последние дни. Первое, что слышит он, когда открывает дверь в "логово". Запах сигарет окутывает его, и он не пытается сбежать от него. Вступает в него, позволяя захватить себя, и ни капли не жалеет об этом. Чувствует, что понемногу успокаивается, вдыхая этот горький и вместе с тем сладкий яд. Это и есть Бэкхён. Сегодня брюнет находится быстрее, чем когда бы то ни было в этой комнате: он сидит на том самом старом диване, который обычно игнорировал. За спинкой которого всегда скрывался, как за железной стеной, ограждаемой его от всего остального мира. Сидит на твёрдом подлокотнике и будто совсем не испытывает дискомфорта. Ответ в его столь необычном положении кроется в сложенных вокруг вещах и открытых нараспашку окнах. Все документы, ранее составляющие незатейливый интерьер, убраны с полок в картонные ящики, остатки крупинок пыли блестят в удивительно ярком солнечном свете, издевательски пытаясь опуститься на вымытые поверхности. Уборка была проведена на совесть и, судя по влажно-блестящему местами полу, ещё совсем недавно. — Ага, — Чанёль опускается на диван, совсем рядом с ним, и разминает шею. Злость ещё клокочет в груди, но он понимает, что не имеет права снова высказывать свои недовольства анестезиологу. — И сколько гадостей он успел наговорить обо мне? — сигарета, зажатая в тонких пальцах, тихонько пепелится, заставляя хирурга зафиксировать внимание на ней. — Не очень много. Лишь сказал, что лучше тебя, и я уже должен был это понять. Бэкхён тцыкает. Но не выражает никакого несогласия. Это "соревнование" было важно О ещё во времена ординатуры юного гения. Ему не нужно было слышать, что он лучше. Он просто показывал это тем, кто не видел разницы. В том числе Бёну, который совершенно не понимал зачем это всё. В чём смысл? Сехун был опытнее, на десять лет старше, хотя и выглядел ровесником брюнета, и, разумеется, был лучше него, едва закончившего университет и интернатуру. Но необъяснимые страхи О всего за несколько лет всё равно привели его к точке, когда он больше не смог бороться с самим собой и правдой, которую каждый день видел перед глазами в лице темноволосого анестезиолога. — Он ушёл из-за меня, — на выдохе проговаривает Бэкхён, закидывая голову чуть назад. — В смысле? — Сехун-сонбе ушел из Ёхан из-за меня. Потому что только так, по его мнению, можно было отдать мне место главы отделения. Чанёль не может поверить в услышанное. — Погоди, что? Он что, бывший глава твоего отделения? — Именно так я и сказал. Ты чем слушаешь? — ворчит Бэкхён, но в голосе нет раздражения или любой эмоции, хоть как-то напоминающую её. Новый факт проясняет многие странные моменты. Пак видел, с какой теплотой к Сехуну относятся местные врачи, особенно поколение постарше и те, кто стали работать задолго до него самого. Он прекрасно знал расположение нужных ему вещей и впадал в ступор, когда на их месте оказывались совершенно другие. Особенно это часто проявлялось в отделении интенсивной терапии. Казалось, там всё лежало не так для анестезиолога. Неудобно до скрежета в зубах. — Но я не понимаю, зачем было бросать должность. Причём тут ты? — Он хотел, чтобы я стал главой, из уважения к моим способностям. С самого начала они поражали его, — Бён ломает губы в усмешке, — но мне недоставало того, что было у него. И я знал это. — Да, я заметил его отменные социальные навыки, — шатен проговаривает это, чтобы немного расшевелить анестезиолога, и на миг ему удаётся. Бэкхён толкает его ногой. — Никто не был с ним согласен, когда он заявил о своих намерениях отдать мне место. Даже я считал это тупой идеей и до сих пор так считаю. Был он, были другие люди, подходящие на эту должность: опыт, навыки, послужные списки. Но он написал заявление об уходе и свалил в Гонсай, не забыв упомянуть Хан Дэгону, что в его отделении есть "гений, продавший душу богу медицины". Тьфу. — А он не мог просто и дальше восхищаться тобой? Ради чего эти радикальные действия? Анестезиолог выразительно смотрит на него сверху вниз и правый уголок его губ немного дёргается. Чанёль ловит этот взгляд, и он будто говорит: всё просто. Ответ на поверхности. — Ах. — Понял, наконец? Анестезиолог с большим опытом, лучшей должностью, и ценящий знания превыше всего встретил паренька. И не простого, а истинного гения в области, который своим талантом перекрывал все его знания и опыт. Который буквально дышал в спину и единственное, чем он был лучше него — это общение. Простое, блять, общение с коллегами и пациентами. Должно быть, сильный удар по гордости. Если Бэкхёна сейчас отстранят или, не дай бог, в дальнейшем аннулируют лицензию, его уход будет впустую. Этим брюнет ему угрожал в письмах. На это Сехун невзначай пожаловался Чанёлю часом ранее. Тогда шатен не смог понять причину, но теперь всё стало кристально ясным. Усмешка проступает на губах Чанёля, натягивая мышцы под кожей. — Получается, на самом деле он ушел не из-за тебя, а из-за того, что очень завидовал? Бэкхён глубоко затягивается и чуть щурится. И нагло лжёт, ненавидя саму мысль об этом: — У него и спроси, мне-то откуда знать, Дамбо. Верно. Сехун просто завидовал и не смог вынести этого. Чувство настолько болезненно пожирало его, что долго бы он не протянул. Он хотел знать, как ему стать таким же. Гением. Но было бы чему завидовать. Ведь Бэкхён никогда не был тем, кому стоило завидовать. И если цена этого "гения" — то прошлое, которое изломало его до неузнаваемости, было бы куда лучше стать "заурядным" анестезиологом в глазах других. Он бы с легкостью пережил отсутствие всеобщего внимания и этой низменной, бесполезной зависти. — Бэкхён? — с особой осторожностью, негромко окликает низкий голос Чанёля. — Мм? — глухо протягивает он. — Я могу ему верить? Хороший вопрос. Сехун не нравился брюнету. Сехун никогда не делал ничего просто так. Всё, что его интересовало — это новые и нестандартные случаи. Не спасти пациента, а опробовать что-то свежее. Спасти — уже второстепенное. Сехун был больше учёным, чем врачом. Им и остался. В этом их большая разница. Но несмотря на эти минусы, он перфекционист. Больший, чем Бэкхён, больший, чем кто бы то ни было в мире. Он всегда доводит свою работу до конца и терпеть не может терять пациентов. Не из доброты. Смерть — это проигрыш. Проигрыш, который он не может себе позволить. И даже если такое отношение ненормально, даже если это недопустимо с точки зрения медицинской этики, даже если кто-то посчитает это сущим безумием — Бэкхёну плевать. Пока Сехун готов поддерживать в своих пациентах жизнь — Бэкхён и знать не хочет о мотивировке его действий. Грудь наполняется едким воздухом, он открывает рот, чтобы ответить, но шатен легко роняет: — Забудь. Глупый вопрос. Ты бы не привёл чужака сюда. Поэтому если ему веришь ты — я последую этому. Чанёль не даёт время на раздумья. Делает так, как делал всегда. Он льнёт плечом к боку Бэкхёна, прижимаясь недостаточно близко, чтобы почувствовать тепло чужого тела, но достаточно, чтобы почувствовать опору. Чтобы утолить жгучую потребность в их контакте. Укрепить связь. Окончательно вернуть в реальность. Выдернуть из пут воспоминаний. В таком положении мучительно спокойно. — У меня не было возможности извиниться за истерию в прошлый раз, — шёпотом делится Чанёль, — прости, что тогда вспылил. Я знал, что ты не поступаешь опрометчиво, что ты всегда всё продумываешь, но всё равно давил на тебя. Это не специально. Нет, я просто...Я просто хочу, чтобы ты был здесь. Чтобы никто не заменял тебя. Чтобы ты остался. Рядом со мной. Бэкхён на краю сознания видит рушащуюся мысль, что завтра Сеул завалит снежной лавиной, сошедшей с самих небес, раз Пак признал свою ошибку без должных объяснений. Обычно на подобное ему требуется больше времени. Скажем, в среднем одна декада на одно раскаяние. Почти язвит на этот счёт. Почти выпаливает очередную грубую фразу. Но вместо этого, снизив громкость едва ли не до беззвучия, дрогнувшим голосом срывает до боли правдивое: — Я тоже. Тоже хочу остаться. С ..... . Чанёль умиротворённо прикрывает глаза, касаясь мизинцем мизинца Бэкхена. Тихо вдыхая дым сигарет.