Не держи на нас зла

Я не стал интересоваться у механического голоса, как открывать корпус Фокси, потому что система была очень проста — кнопки, открывающие костюм, всегда располагались сверху вниз и скакали по диагонали, а так же именно эти кнопки имели протертую пластиковую оболочку. Лицевые и грудные пластины аниматроника со скрипом раздвинулись, я раскрыл лисе пасть и посветил в сплетение проводов фонарем. Работы было на несколько минут — вернуть отошедший провод на место и проверить, все ли эмоции показывает синхронная работа лицевых пластин. Фокси имела очень слабый хват челюсти. У нее было несколько датчиков, которые в целях безопасности работали отдельно от все ее системы — когда в помещении с Фокси находился кто-либо еще, скрепляющие составные ее челюсти ослабевали, и она никого не могла поранить, но как только аниматроник оставался один, то начинал шевелить челюстью, несколько раз захлопывая и снова раскрывая ее. Когда я прочитал об этом в ее программном коде, то я искренне удивился — тот человек, который создавал ее и ее программу явно был не просто мастером своего дела, но и потрясающе продуманным человеком, который или много лет вынашивал эту идею, постоянно корректируя ее, или учился на своих ошибках. С паяльником я закончил очень быстро. Самым трудоемким из всего было соединить тяжелые грудные пластины, которые не имели таких пластичных креплений, как лицевые. Если большая часть процессов могла быть осуществлена при помощи команды для HandUnit или нажатием нескольких кнопок, то для меня было несколько странным то, что для сдвигания грудных пластин не было никакой кнопки или команды. Фокси была готова функционировать. Я собрал свои немногочисленные инструменты в небольшой ящичек, сматывая шнур у небольшого паяльника, слез со сцены и осмотрел слабо освещенную галерею Фокси. Сцена, большой танцпол, столики в углу. Шарики, плакаты, разбросанные колпаки. Здесь словно вчера был праздник. Я обошел сцену от технической лестницы до того места, где на Фокси открывался самый лучший вид. — Отличная работа! — голос словно выжидал момента, чтобы испугать. — Теперь вам необходимо вернуться в свою рубку. Сейчас. Я не стал слушать его. Метод проб и ошибок, осуществленный мною буквально на днях показал, что этот голос слушать можно только тогда, когда и правда нужна помощь с починкой какого-то аниматроника или поиска прохода в ту или иную комнату. Иногда он просил что-то невозможное или глупое, иногда интересовался слишком много или вел себя слишком грубо. Все его «слишком» не могли существовать просто потому что он — голосовой помощник, искусственный интеллект, который на деле ведет себя как странный человек. Это казалось мне странным, потому что я неплохо разбирался в этом. Когда-то давно я учился в этой сфере. К сожалению, у HandUnit были свои понятия времени, и через семь секунд он выключил свет в галерее. Фонарь был при мне, мне не о чем было волноваться. Фокси уже не выглядела такой праздничной и роскошной в свете обычного фонарика, а не десятка софитов, и я отвернулся от нее, разглядывая расписанные стены. Много плакатов с животными и людьми, которые едят пиццу и отмечают праздник. Много мишуры и хлопушек. Я сделал несколько шагов вперед и наступил на что-то лопнувшее. Под моим ботинком, куда я посветил фонариком, оказалась раздавленная мной свежая вишенка. После этого меня кто-то схватил. Я выронил фонарик и сделал несколько попыток вырваться; я не мог выдернуть руки, потому что аниматроник — а это был именно он, я ощутил сильные металлические холодные руки, крепкую хватку и расчетливые запрограммированные движения, — схватил меня поверх моих рук, зафиксировав меня. Я услышал, что кто-то методично повторяет «один, один, один», а потом удар по голове заставил меня потерять сознание. -… Я никогда не видела тебя здесь, — я очнулся; вокруг было очень темно, плечи и бедра сдавил очень узкий костюм, который, судя по жесткой обивке и многочисленным выступам на спине, был комбинированный: и для человека, и для аниматроника. — Ты здесь новенький, — теперь тихий голос слышался мне вполне внятно. Он принадлежал девочке, и он был мне знаком. — Тем не менее странно видеть здесь новенького, — я прикрыл глаза — в голову словно нахлынуло очень много старых воспоминаний, — я все еще не могу понять, что же могло заставить человека провести ночь в таком месте. Любопытство? — голос принадлежал малышке Эми. — Или неведенье? Когда я был мал, она была еще меньше меня. У нее были голубые глаза, как у нашего отца, и рыжие волосы, которыми ее наградила ее мать. Она была лучше нас — я всегда чувствовал это, ее любили больше, ее радовали редким родительским вниманием больше, чем меня и его. Но я больше ничего не помню. Все, что предстало перед моими глазами — то, что глаза Бейби перестали быть зелеными. Они стали голубыми. — Слушай. Мы здесь очень давно, — голос стал тише, но слова все еще слышались отчетливо, — мы здесь бесконечно давно. И мы хотим уйти. Ты поможешь нам? — Помогу, — ответил я, чтобы услышать продолжение или новый вопрос. — Никогда не было только одной, — прошептала Эми, — никогда не было только одной. Их много. Нас много. Мы не знаем, какие они, но именно они виноваты в том, что мы здесь совершенно одни уже долгое время. Ты должен пойти туда… о, нет! Они идут! Будь тихим. Я не знал, в какой комнате я нахожусь, потому что кромешная тьма покрывала каждый кубический сантиметр воздуха, но в этой комнате прямо сейчас находились еще два человека. Они были операторами нескольких технических помещений, но мы не встречались и не знакомились — у меня не было никакого желания. Я не мог крикнуть им, чтобы они помогли мне, потому что ко мне потом было бы слишком много ненужных вопросов — как я оказался здесь, что я хотел найти в костюме аниматроника; и мне хотелось увидеть, что же будет дальше. Эми была права — удержать человека в таком месте может только любопытство и безрассудство. Скрип разнесся по комнате. Какие-то шестеренки передвинули прямо ко мне Баллору — аниматроника-балерину из левой галереи. Кто-то ругнулся и назвал все, что здесь есть, старым мусором, а второй засмеялся. Гулкая сирена огласила плотные стены комнаты, а потом тишину воздуха вдруг разрезал ковш — одно из тех устройств, которое довольно мощным гидравлическим молотком помогало разбирать заблокированные костюмы. Лицевые пластины Баллоры разлетелись в стороны, но ковш вдруг повторил удар, и тогда повредился эндоскелет. — Они всегда так поступают с нами, — прошептала Эми.