Мы не будем друзьями

      — Егора, выходи, мать твою, я уеду сейчас к херам — добирайся потом, как хочешь, — Пашка орёт под моими окнами, как будто рожает, а я судорожно собираю по комнате свои вещи, прыгая на одной ноге, пытаясь попасть другой в ускользающую от меня гачу джинсов.       — Да сейчас, сейчас, — бубню себе под нос. Вот всегда так, сколько себя помню, а Пашка никогда мне собраться толком не давал. Неважно, к какому времени мне надо было быть готовым, но мой друг всё равно с завидной регулярностью приезжал за энное время до встречи, орал и истерил на тему — «а чего это я копаюсь, как баба, и вообще, он сейчас уедет».       Энергии в Пахе, как на атомной энергостанции, а я при нём — как возле реактора, который вот-вот рванёт, но это не точно.       — Егора, сука ты, выходи, опоздаем на пару — я тебя удушу в колыбели, мать твою, — метафоры Мальцева всегда отличались своей детской непосредственностью, но этого лучшего друга не я выбирал, мне его судьба подкинула, а если уж быть до конца точным, он как подсел ко мне в первом классе за парту, так и приклеился намертво по непонятным мне физическим законам.       Впервые разлучились мы с ним только когда поступили в институт — я в другом городе, а он в нашем, так как, хоть и хорошо сдал вступительные, а по баллам не прошёл, чтобы со мной уехать. Но у меня на новом месте в определённый момент кое-что не задалось, и я в прошлом году перевелся в универ родного города — к великому счастью Пашки, который подряд несколько недель твердил, что это карма, и вообще нефиг было уезжать, и хорошо там, где нас нет. Короче, тот он ещё поклонник учения «я мастер-оригинальность».       — Да иду, иду, — хватаю ключи и, почти не разбирая ступенек, несусь вниз по лестнице.       — Ты что, не мог заранее собраться? — недовольно кривится Мальцев, заводя мотоцикл.       — Ага, в следующий раз я прямо с вечера соберусь, чтобы тебя не расстраивать. Вот прямо одетым и лягу, с рюкзаком на груди, чтобы сразу иметь возможность из окна выпрыгнуть прямиком в твои объятия, — ехидничаю я, надевая шлем на голову.       — Поговори мне тут, — фыркает Паха и трогается с места.       От нашего дома до родимого института кинематографии по прямой дороге около десяти минут, так что мы приезжаем даже раньше, чем надо, и можно было не торопиться, но, как говорит Мальцев, лучше прийти на час заранее, чем опоздать хотя бы на минуту.       В прошлом году летали мы с ним в Турцию, так в аэропорту мы были за шесть часов до нашего рейса. А как же, а вдруг на регистрацию опоздаем, а вдруг на контроле у нас найдут — ну конечно, ага — что-нибудь несанкционное, что же тогда делать, пока разберутся, а самолетик-то наш ту-у-ту. Идиота кусок мой лучший друг, но другого мне даром не надо.       Расписание как всегда радует неожиданным графиком пар, радует — это слабо сказано, потому что хочется пристрелить этого извращенца, которому доверяют это занятие. Кажется, что либо он тупо наугад раскидывает занятия — что куда попало и так сойдёт, либо его на время выпустили из психушки, и он случайно забрёл в деканат.       Единственным плюсом было то, что у нас остались совместные пары с артистами, звукарями и операторами, так что есть возможность пообщаться с представителями смежных специальностей, и вдобавок, скорее всего, будут совместные проекты — на это фантазия наших преподов отлично заточена.       А пока мы высматриваем наших с режиссёрского, а нам уже машут руками и кричат слова приветствия знакомые ребята с потока.       Паха носится по коридорам, впитывает в себя новые сплетни — жить он без этого не может, не ту специальность он выбрал. Вот так и вижу его с фотоаппаратом где-нибудь под окнами какой-нибудь мегазвезды масштабов нашего "Урюпинска".       Наконец он подлетает ко мне, раскрасневшийся и возбуждённый, и выдаёт на одном дыхании:       — Прикинь, что слышал. Илай из академа выходит.       И расширив глаза, смотрит на мою реакцию с таким видом, будто сообщил мне о высадке инопланетян посреди Красной площади. Но постепенно с его лица сползает выражение вдохновлённого ожидания, и чуть ли не с отвращением слушает он моё недоумённое:       — Кто выходит?       Мальцев обиженно сопит, но потом, вспомнив что-то, хлопает себя ладонью по лбу:       — А, ну точно, ты же не знаешь. Он в академ ушел в начале осени, а ты к нам перевёлся зимой, а к тому времени страсти уже поутихли, и поэтому ты и не в курсе.       Лицо Пашки вновь расцветает, и он продолжает:       — Короче, слушай. Илай, он же Илья Фролов, первая красавица нашего института.       — Красавица? — непонимающе хмурюсь я.       — Ну да, — с удовольствием повторяет Паха, — красавица. Ну, ты его увидишь — сам обалдеешь. Короче, он гей, и…       — С чего ты решил, что мне будет интересна эта история? — с неудовольствием спрашиваю я.       Вот что-что, а истории про пидоров меня интересуют меньше всего. Не то, что у меня проблемы с толерантностью, просто я не понимаю всей этой фигни: как такое вообще может быть, если вокруг столько девчонок. В голове просто не укладывается, что два парня могут заниматься сексом, меня передёргивает от мысли, насколько это противоестественно.       — Нет, ты послушай. Иначе тебе будет непонятно, — упирается всеми копытами сразу Мальцев, и я покорно вздыхаю, потому что если Пашка упёрся, то хоть ты тресни, а будет по его.       В школе мы часто дрались из-за этой его особенности, а сейчас я понимаю, что более благоразумным будет смириться и выслушать этот далеко не высоконаучный бред Мальцева на тему нелёгкой судьбы геев.       Я киваю, а он уже говорит быстро, чтобы успеть до начала пар.       — Короче, он гей. И по ходу он этим очень гордится, потому что нифига это не скрывает. Ну, там одевается соответственно, да и выглядит так, что ты забываешь о том, что гетеросексуальность — твоё нормальное состояние. Так вот, в прошлом году его хотели прессануть Михей со своей кодлой. Ну, Михея-то ты помнишь? Мы же с ним в одном клубе в школе занимались.       Я киваю, Михея я помню — одно время мы с Пахой даже ходили с ними вечерами по району, нагоняли страх на случайных прохожих. В школе Михей особым умом и сообразительностью не отличался, выручало его только то, что он радовал директора грамотами и медалями в спортивных соревнованиях. Это его только и спасало от множества неприятных разговоров по поводу его поведения и успеваемости.       — Дело было шумное, — не останавливается Мальцев. — Что уж они там хотели с ним по факту сделать, избить или изнасиловать — об этом история умалчивает, но оказалось, что несмотря на свой нежный вид, Илай вовсе не собирался быть жертвой какого бы то ни было насилия. Откуда же пацанам было знать, что он носит с собой нож. В общем, до кого он смог дотянуться, тех он нехило порезал, остальные в страхе разбежались, потому что, как говорили случайные свидетели, он размахивал этим ножом и орал так, что хотелось упасть и тут же сдохнуть от ужаса.       Пока пацаны приходили в себя, Фролов не отсиживался в подполье, он быстро сообразил, а может, кто и подсказал, и в этот же день поскакал в полицию, где написал заявление о нападении на него и попытке изнасилования. Что он защищал свою честь, а возможно, и жизнь. Плевать он хотел, как на него потом будут смотреть, а дело было громкое, разборок было тоже нехило так. Когда это всё немного улеглось и, казалось, всё обошлись малой кровью, произошло такое, что предыдущий скандал был просто цветочками в чистом поле.       Илай, сука, оказался таким злопамятным, что каким-то образом заманил Михея в какой-то подвал, пообещал ему там что-то, что ли, а у Михея, сам знаешь, кость вместо мозга, а голова для того, чтобы в неё есть. Короче, тот повёлся, но на Илая трудно не повестись, и пошёл с ним, потому что когда ты сверху, по факту, какая разница кого иметь: бабу, мужика или козу. А там Фролов так всё обставил, что в какой-то момент Михей сам просить стал, чтобы тот ему дал. В итоге, возбуждение и отлившая от головы кровь полностью лишили его способности соображать, и он, чтобы Илай перед ним нагнулся, предложил ему отсосать. Прикинь? Михей! Нормально, да? — глаза Мальцева горят от возбуждения и нагнетаемой интриги. — Короче, он стоит на коленях, у Илая штаны спущены и прекрасно всё понятно, что Михей там делает…       — Ты что, там был? — не выдерживаю я.       Паха ржёт и вертит головой:       — Как потом выяснилось, в том подвале был кто-то из дружков Илая. С камерой. А ты знаешь, какая у наших операторов хорошая техника. Они это всё засняли, порезали как надо, составили фильмец, где Михей умоляет Фролова о сексе, предлагает отсос, а потом с упоением делает это на весь экран крупным планом. И выложили это на YouTube, разослав ссылочку всему универу, а там уже пошла цепная реакция, и это видео не посмотрел только слепой. Это был даже не скандал, это был скандалище. Семья Михея за одну неделю продала квартиру и вместе с ним уехали в неизвестном направлении, а Илай в один момент стал неприкосновенен, как особа царской крови. Но, тем не менее, ему предложили уйти в академ, чтобы не усугублять ситуацию. А теперь он возвращается, ты прикинь?       Я пожимаю плечами — история, конечно, просто душераздирающая, но попахивает фарсом бульварной газетёнки. Копаться в чьём-то грязном белье, да ещё с таким удовольствием, может только Мальцев. А мне, по сути, плевать, что за звезда там этот Илай — надо же, имечко себе придумал — я бы даже сказал, что, после этих закулисных подробностей, я уже заранее испытываю к нему, если не неприязнь, то по меньшей мере пренебрежение.