Мы не будем друзьями

      — Ребята, есть предложение: всем курсом сходить на «Оно», — Паха стоит на скамье и размахивает руками, как зазывала в цирке. — А потом соберёмся и препарируем сей «шедевр» кинематографии покадрово. Как вам идея?       Идея вполне себе, мы часто так делаем. Идём на какой-нибудь фильм, а так как считаем себя уже ничего так специалистами в этой сфере — ну, теорию-то, по крайней мере, нам неплохо выдают — а потом обсуждаем с точки зрения режиссуры, спецэффектов, звука, ну и собственно актёрской игры. А если это у кого-нибудь на квартире, да ещё и под что горячительное, то постепенно вечер переставал быть томным.       — Ну, значит, собираемся сегодня в семь вечера около «Баргузина», деньги сдаём сейчас, чтобы я слетал за билетами, — распоряжается Паха и с довольным видом слезает со скамьи. — Наши ряды, как обычно двенадцатый и тринадцатый.       Последним к Пахе подходит Илай и с царственным видом протягивает ему пятитысячную купюру.       Сегодня он почти похож на человека, и хотя на нём по-прежнему такие узкие джинсы, что, кажется, они вот-вот разойдутся по швам, но торс облегает белая футболка с длинным рукавом, а волосы собраны в хвост. И да, я оказался прав в своих предположениях, сквозь тонкую ткань просвечивает пирсинг на сосках — две маленькие прямые штанги с шариками на концах.       Это видно так хорошо, что хочется потрогать, а как они там держатся, а что он почувствует, если закрутить эту штангу по часовой. Я теряюсь в пространстве и просто тупо пялюсь на грудь Фролова. Успокаивает единственное, что те, кто вокруг меня сейчас, не в меньшей прострации.       Мальцев тоже зависает, а Илай, усмехнувшись с чувством превосходства, спрашивает:       — Это мне тут по ходу деньги с вас брать надо. Что, потекли, девочки? — ещё раз хмыкает. — Сдача-то найдётся?       Я сдерживаю поднимающееся бешенство, а Пашка отсчитывает Илье сдачу сотенными купюрами.       — Откуда у студента такие деньги? — Паха недовольно протягивает ему пачку, а Илай снова снисходительно усмехнувшись, чуть хриплым шёпотом сообщает:       — А это, детка, работать надо. Хочешь научу?       Мальцев, поперхнувшись, кашляет так, что приходится стучать его по спине, потом, сглотнув, отвечает:       — Нет уж, спасибо, мы как-нибудь так, по-простому обойдёмся.       — Ну как хочешь. Моё дело предложить, — Илай равнодушно пожимает плечами и выходит из аудитории.       Согласно традиции, к кинотеатру мы с Пахой подъезжаем за час до назначенного срока и в ожидании сидим в кафе, чтобы как-то убить время.       — Ну вот ты мне скажи, — Мальцев изучающе смотрит на меня, — если бы Илай предложил тебе трахнуть его, ты бы отказался?       — Я бы не только отказался, — твёрдо говорю я, — я бы ему рот оторвал за такие предложения.       — Пиздишь ты, Егора, — убеждённо рубит Пашка. — Потому что это не какой-то там пидорок, на которого и смотреть противно. Это же он. Вот я бы не отказался, да только мне он не предложит.       — Что ты так низко себя ставишь, — мне становится смешно от удручённого вида друга. — Да и вообще я не понимаю, для чего ты всё время педалируешь эту тему.       — Да нет, я просто, — Мальцев подпирает рукой подбородок. — А что он такой красивый, сука? И ведёт себя не так, как должен вести. Геи ведь деклассированные элементы, они себя должны неуверенно в обществе чувствовать. Ну, что не такие, да и вообще все их осуждают. А он ведёт себя так, как будто он один царь и бог, а это мы вне общества, и ему пиздец как противно смотреть на нас.       — Поменьше думай об этом, — я хлопаю друга по плечу. — Хотя, если ты вздумаешь вдруг заделаться пидором, это будет, конечно, пиздец моему мировоззрению — я, возможно, даже уйду в запой на неделю, но обещаю, что буду дружить с тобой, несмотря на все препятствия.       — Скажешь тоже, — начинает ржать Мальцев, — не собираюсь я никем становиться. Я с девушками-то до сих пор неловко себя чувствую, а с парнем так вообще от страха обосрусь.       Ребята постепенно собираются, но кто-то всегда опаздывает, и мы, оставив список тех, кто ещё должен подойти, проходим в зал. Занимаем места, рядом со мной, со стороны прохода, ещё одно свободное кресло — я высматриваю Вику среди входящих и машу ей рукой:       — Сядешь с нами?       Вика улыбается и озадаченно смотрит на подруг:       — Ой, прости, мы уже все вместе договорились сесть. Не обижайся, ладно?       — Ничего страшного. Значит, потом, — я поворачиваюсь к Пахе. — Кого нам судьба подкинет в виде соседа по кинопросмотру?       — А какая, хрен, разница, — зевает Мальцев.       Это всё так предсказуемо. Пашка очень любит ходить в кино, но высидеть до конца сеанс он по каким-то своим особенным причинам не может. Как-то вот не так действует на него волшебная сила искусства — он засыпает посреди самого кровавого фильма ужаса, он засыпает в первом ряду партера в театре, он умудрился даже заснуть на рок-опере «Иисус Христос — суперзвезда».       Неважно что это: цирк, филармония или органный зал в польском костеле — гений Мальцева не знает границ.       Вот и сейчас — фильм ещё не начался, а Паха уже душераздирающе зевает, так, что чуть ли не видны его гланды.       Я с грустью оглядываюсь назад — Вика над чем-то весело смеётся с подругами, уж им-то будет с кем обсудить интересные моменты по ходу фильма. А у меня с одной стороны будет похрапывающий Мальцев, а с другой пустое кресло — да уж, так себе перспективка.       Свет гаснет, по экрану мелькают трейлеры предстоящих показов, а рядом со мной на пустующее место усаживается чьё-то тело. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, кто это, и замираю от неожиданности. На расстоянии пары сантиметров от меня сидит Илай собственной персоной в рваных в хлам джинсах — дебильная мода, скажу вам — сквозь дырки просвечивает кожа, а дырки эти занимают больше места, чем сама ткань. Фролов косится на меня и говорит сквозь зубы:       — Кино не тут показывают, на девяносто градусов ошибся.       Я поворачиваюсь в сторону экрана, глухое раздражение заставляет сжать кулаки.       Спокойствие, только спокойствие, этот гадёныш специально пытается вывести меня из себя — ну, понятно же.       А он разваливается в кресле, широко расставив ноги, что чуть дёрни ногой — и впишешься прямо в его колено.       На экране уже вовсю идёт фильм, а я всё не могу сосредоточиться. Мешает всё: и то, что я вижу его ноги слишком рядом, и то, что он положил руку на подлокотник, и его рука так близко к моей, и то, что он всё время облизывает губы, видеть я этого не могу, но я это слишком хорошо слышу.       Вдобавок, на одном из неприятных моментов, он машинально вцепляется мне в руку со словами:       — Прости, нервы, — но момент проходит, а свои пальцы с моего запястья он так и не убирает, а я вместо того, чтобы стряхнуть его, как назойливую муху, сижу, окаменев и не сводя взгляда с его тонких пальцев, обвившихся браслетом вокруг моей руки.       Это всё темнота, она будто одурманивает тебя, ты теряешь способность адекватно мыслить. Ты попадаешь под какое-то мистическое очарование, темнота словно говорит тебе, что всё, что сейчас происходит — это как во сне, может, правда, а может, и нет. Но ты не бойся, не бойся, ты потом, при свете дня во всём разберёшься. А сейчас темно, тебя никто не видит, и ты никого не видишь, в этом мире есть только ощущения — наслаждайся ими.       Илай берёт мою руку и тянет к своей груди, прижимает подушечки пальцев к соску, проткнутому сталью штанги. Мои мысли сбиваются в неконтролируемую кучу и в панике покидают моё сознание. Я полным дураком позволяю Фролову сжимать мои пальцы вокруг своего соска, а он уже перегибается ко мне через подлокотник и, прикасаясь губами к уху, спрашивает:       — Ты этого хотел, когда смотрел на меня сегодня?       Я чувствую его запах, что-то лимонно-тёрпкое, и волосы его касаются моего лица, и что-то перемыкает у меня в голове: от его запаха, его близости, моих пальцев на его теле. Я поворачиваю к нему голову, а его губы вот они, совсем рядом, только чуть наклонись вперёд. Он облизывается и дышит так глубоко и жарко, что у меня поджимаются пальцы на ногах.       — Ну же, — шепчет он и закрывает глаза.       Я уже не понимаю, что сейчас делаю, тоже закрываю глаза и тянусь к этим губам, потому что это единственное, что сейчас важно, но почему-то вместо тёплых и жадных губ Илая натыкаюсь на пустоту. Открываю глаза, а на меня смотрят насмешливые глаза Фролова, и он, в привычном уже презрительном движении лица, отрывисто спрашивает:       — Ну и кто тут у нас пидор?