Мы не будем друзьями

      «Это всего лишь кино, отъебитесь», — эта фраза уже заготовлена в моей голове. На крайний случай, можно сразу в бубен.       Наш ролик был последним, так что в зале сейчас стоит гул обсуждения, и, угадайте, что является главной темой обсасывания… вот тут не надо быть экстрасенсом ни в каком колене. Я встаю со своего места, сбрасывая с себя руку Ильи, смотрю на Вику:       — Ты идёшь?       Она кивает, протягивает мне ладонь, и мы вместе с ней пробираемся сквозь толпу к выходу. За спиной слышу, как Фролов обращается к Генке:       — Хочу копирнуть себе черновой материал.       — Зачем? — хотя голос Миронова и полон недоумения, в нём слышится нота понимания.       — Фильму не хватает полной достоверности. Вы так его подчистили, что хоть в монастырь отправляй. Сколько по времени-то отрезали?       — Полторы минуты.       — Нормально так, — удовлетворённо вздыхает Фролов, а дальше я уже не слышу, потому что мы с Викой выходим из зала.       Уже на улице нас догоняет Мальцев:       — Ну нифига вы отожгли, — с восхищением бросает он.       Я нервно передёргиваю плечами:       — Слушай, хоть ты не домогай.       — А я чо, — отмахивается Паха, — я же ничо, мне даже понравилось. Это же просто кино, кому не нравится — пусть сосут, — тут он понимает, насколько двусмысленна эта фраза в данном контексте и смущённо затыкается.       Молчания Мальцева хватает ненадолго, и он продолжает:       — Хотя я не понимаю, как ты согласился на такое, тем более с ним. Я бы ссыканул.       Я фыркаю:       — Ты сам же говорил, что не отказался бы, если что…       — Ну, то говорить, а то по факту сделать, — Пашка смешно морщит нос и вертит головой. — Нет, я бы не смог, я бы обблевался от страха.       — Лечиться тебе надо, Мальцев, — вздыхаю я. — У тебя что ни день, то новые симптомы: то обосрался, то обблевался.       — Ну, а вообще, — тут Пашка с заговорщицким шёпотом и лихорадочным блеском в глазах смотрит на меня, — как оно?       — Что оно? — Пашкино любопытство мне понятно, но неприятно до жути.       — Ну, целоваться с ним, — голос Мальцева почти дрожит от нетерпения.       — Знаете, я вообще-то ещё тут, — Вика вырывает свою руку из моей и гневно смотрит на нас с Пахой. — Егор, тебе не кажется, что ты унижаешь меня таким отношением?       — Чем именно я тебя унизил?       — Ты с таким энтузиазмом делал это тогда, что я вообще не понимаю, а я-то тебе зачем?       Вот тут я начинаю реально злиться:       — Вика, если ты помнишь, именно ты поддержала идею Фролова. Я с самого начала был против. Так что ты получила то, на что подписалась. «Жнец должен любить свой урожай» — знакомая фраза?       Вика возмущённо фыркает, но не находит, что ответить на мои слова.       — Да иду, иду, что ты психуешь, — мимо нас проходит Илай, раздражённо разговаривая с кем-то по телефону.       Даже не взглянув на нас, он идёт по направлению к парковке, где возле навороченной мощной тачки стоит мужик лет сорока в дорогом костюме и с суровым выражением лица. Илья подходит к нему, тот начинает ему что-то выговаривать, но Фролов сплёвывает на землю, рывком открывает дверь и садится на заднее сиденье.       — Ладно, я, пожалуй, пойду, — Вика смотрит на время, — можете развлекаться дальше, мальчики.       — Постой, — я снова беру её за руку. — Я провожу тебя.       Машу рукой Мальцеву — потом созвонимся, и мы идём с Викой через сквер к её дому.       — Егор, ты мне действительно очень нравишься, — начинает Вика. — Я не хочу, чтобы моё хорошее к тебе отношение сменилось на что-то другое. Я уже не уверена, что мы подходим друг другу, что у нас есть шансы хоть на какое-то будущее. Когда ты со мной, я не чувствую тебя, ты как будто в другом месте. И мне от этого обидно и неловко. А тут ещё и эта история с Фроловым. Я не могу разобраться, что именно тут не так, но у нас с тобой явно проблемы.       — Мне совсем не хочется обижать тебя, — никогда ещё я не чувствовал себя такой скотиной, как сейчас. Зачем я вообще затеял эти отношения, когда у меня полный раздрай в голове. Кто-кто, а Вика тут совсем не виновата, и совсем не обязана терпеть мои закидоны. — Прости меня, я такой козёл.       — Может, нам сделать перерыв? — спрашивает Андреева. — Мы оба подумаем — а надо ли нам это. А если не надо, по крайней мере, мы сможем остаться друзьями.       Я смотрю на неё в немом восхищении — никогда не думал, чтобы из совершенно патовой позиции можно выйти с таким блеском. Но Андреевой это удалось на славу.       — Ты чудо — знаешь это? — спрашиваю у неё.       Вика вымученно улыбается:       — А как же, у меня во всех документах так и написано — чудо-чудное, диво-дивное. Я реально устала, Егор, от всей этой нервотрёпки, так что давай сбережём друг другу нервы и не будем извращённо иметь друг друга в мозг.       Я киваю, а она продолжает:       — Кстати, сегодня мы же все идём в «Мегаполис», ты же помнишь про посвящение? Не откажусь составить тебе пару. Ну, это в знак примирения, сам понимаешь.       Да, точно, я и забыл. Сегодня один из самых разгульных дней в жизни каждого студента. Абитура, пройдя ряд не самых приятных испытаний, а если быть совсем точным, издевательств, войдёт в не всегда стройные ряды студенческого братства.       Пропустить такое мероприятие никто в здравом уме даже и помыслить не мог: масса развратных конкурсов, пьяные и доступные первокурсницы, да и вообще — для моего поганого настроения в самый раз, чтобы хоть чуть-чуть развеяться.       Ночной клуб, как водится, битком забит жадным до развлечений народом, мы с Мальцевым методично закачиваем в себя виски, глядя на весёлые игрища в самой середине танцпола.       Внезапно Мальцев дёргает меня за рукав и указывает глазами в дальний конец зала. Я поворачиваюсь — там, в окружении своей свиты, сидит Илай при полном параде и боевой раскраске.       Вот как его можно вообще с парнем ассоциировать, если он так выглядит? Ну реально же девчонка, причём самая обалденная девчонка из всех, что я видел. Тут Илай смотрит вперёд, замечает мой пристальный взгляд, криво усмехается и подносит к губам бокал с вином. Выпивает его залпом и тут же наливает ещё один, всё так же не прерывая этого гипнотизирующего меня зрительного контакта.       Я хмурюсь, говорю Пашке:       — Пойду отолью.       Тот кивает, пялясь в упор на отплясывающих чуть ли не перед нашим столиком пьяных, а оттого абсолютно раскрепощённых девчонок.       Иду, спотыкаясь, по запутанным коридорам ночного клуба в сторону туалетов, глухо матеря этих выкидышей архитектурного факультета, что умудрились придумать такое жалкое подобие закоулков Версальского дворца.       Я уже почти у цели, как за своей спиной слышу чьи-то быстрые шаги, и меня тут же дёргают за один из выступов, а в мои губы молниеносно впиваются другие, сухие, жёсткие, пахнущие вином и лимонами.       — Сука, думать ни о чём не могу, так хотел поцеловать тебя, — шипит мне в душу Илай, всасываясь в мой рот с такой страстью, словно хочет добраться до моего сердца и сожрать его. Мой мозг тут же раскалённой лавой течёт к низу живота, я сжимаю его так сильно, как могу, чтобы почувствовать, наконец, его как следует.       Он стонет мне в губы, совершенно не стесняясь, словно это самое естественное занятие на свете, кусает меня, вылизывает языком мой рот так жадно, будто сейчас, в эту самую минуту, занимается с ним сексом, и это единственный способ, а я могу сейчас только подчиниться его желанию, потому что сам я, от нахлынувших и затопивших меня ощущений, не способен ни на какую внешнюю реакцию.       Наконец, Фролов отрывается от меня, смотрит абсолютно пьяными глазами в мои не менее пьяные:       — Измучил ты меня, сука, видеть тебя не могу, — поворачивается и выходит на открытое пространство, оставив меня за выступом полностью дезориентированным, со вспухшими губами и бьющимся в горле сердцем.       Я слышу, как он открывает дверь туалета, слышу, как кто-то окликает его:       — Илай, подожди.       — Ну, что тебе? — я слышу только его недовольный ответ, потом дверь закрывается, и Фролов вместе со своим собеседником уже внутри, и мне не слышно, о чём они разговаривают.       Я стою тут, никем не замеченный, ещё минут пять, Фролов не выходит, да и никто не выходит, и мне становится любопытно, что же там происходит.       Я захожу туда — пусто, и только за закрытой дверью одной из кабинок слышится сопение и очень знакомые звуки.       Я замираю возле умывальников, стою, почти не дыша, и тут голос Фролова:       — Это ведь ты?       Я молчу: что ты, Илюша, тут нет никого, тебе показалось. А дверь кабинки резко открывается, и перед моими глазами предстаёт откровенная в своем бесстыдстве картина — Илья, опершись руками на обе стенки кабинки, а перед ним на коленях какой-то парень, судя по всему кто-то из его свиты, уткнувшись ему в пах, совершает возвратно-поступательные движения, озвучивая их совершенно пошлейшими звуками.       Тут Фролов опускает одну руку на затылок парня, заставляя его принять себя как можно глубже и, глядя мне в глаза уже почти трезвым взглядом, хрипло спрашивает:       — Хочешь на его место? Ты только скажи.       Я стою, не в силах пошевелиться, я могу только смотреть и уже совсем не дышать, я не умею дышать, я как-то внезапно разучился.       А Илай продолжает:       — Как ты вовремя тут оказался. Знаешь что? Это ведь ты мне сосёшь сейчас, и тебе это нравится.       Я бессознательно облизываю губы, а Фролов вдруг дёргается, запрокидывает назад голову и с гортанным стоном подаётся сильнее в раскрытый перед ним рот.       У меня кружится голова, я, пошатываясь и отступая от злополучной кабинки спиной к двери, наугад нащупываю ручку и чуть ли не вываливаюсь наружу.