Сахар со стеклом

      Заметить её в магазине цветов было случайностью. Обычной случайностью.       После возвращения с Острова она даже не мелькала в гильдии, пока команда Драгнила успела разнести пару городов на заданиях. Болельщица исчезла, оставив послание, что скоро вернётся. Лексус уж подумал, что блондинка сбежала на край света после приключений с гильдией, но нет. Она купила пышный букет эгоистичных белых нарциссов и покинула магазин. Без улыбки. Оплатила, механически поблагодарив, и вышла, не заметив даже Громовержца.       Заинтересовала.       Дреер молча последовал за ней, лениво держа руки в карманах жестких штанов. Люси не замечала его. Ни паренька, которого случайно задела плечом, ни бабушку, которая трезвонила на пол улицы про её вульгарный внешний вид, ни кривую тень Дреера на закате, которая закрывала её от палящих лучей.       Упаковка с цветами шуршала, когда девушка чуть сильнее сжимала основание букета. Цветы оставляли после себя слишком резкий запах и небольшую пыльцу. Совсем свежие. Сочные крепкие лепестки желтели под лучами заката, молодая листва спрятана в упаковке. Пыльца иногда спадала под ноги, оставляя после себя неотстирываемые пятна на жёсткой джинсе юбки Люси.       Она его удивила. С содроганием перешагнула злосчастный порог местного кладбища. Округлые плечи, укрытые блестящей кожаной курткой, осунулись, будто на неё давил валун. Вышагивала между могилами, почти бесшумно ступая по каменной плитке. Кованые оградки опускали уродливые тени на дороге. Мраморные памятники с застекленевшими портретами людей выглядели ужасающе одиноко.       Рука с букетом опустилась вдоль открытых ног, когда она встала перед одной скупой могилой. Ясно. Она потеряна.       Подойдя ближе, Дреер не знал, что здесь забыл и почему пошел за ней. Просто захотелось. Прочитав на камне имя Джудо Сердоболия, мужчина понял причину исчезновения Люси. Искала отца, ведь для него время не остановилось.       — Знаешь почему нарциссы? — голос казался совсем тихим. Если бы не резкий слух, то вряд ли бы Лексус расслышал вопрос блондинки. Мужчина тяжело выдохнул, по-дружески закинув тяжелую ладонь на её плечо. В ней сломался ребёнок. Ей всего семнадцать.       Все люди остаются детьми до тех пор, пока их родители живы. Пока они могут ласково провести по голове, укоризненно уколоть взглядом или приобнять, давая бессмертную защиту. Она в семнадцать стала взрослой. Теперь это новая глава жизни.       — Он был эгоистом. Мать любил слишком эгоистично, а после её смерти закрылся. Утопился в своём горе, будто только он лишился Лейлы. Закрылся в своём кабинете, погребаясь в свой чёртов бизнес. А после прогорел и решил меня использовать для вынужденного брака по контракту. Тогда я познакомилась с тобой, — вспоминать те пошлые намёки, которые он бросал ножом в лоб блондинки, было противно. Однако это не вернуть и не изменить. Он видел её тогда впервые через полупрозрачное зеленоватое стекло лакримы. Она была потеряна и испуганна. Лексус решил добить мышку, высказав свои условия.       Она его послала. Прямым текстом с ярким гневом в коньячных глазах.       — Я думала, что после нашей последней встречи мы никогда не встретимся и разойдемся, как в небе корабли, — голос предательски дрогнул. Сверкающие слёзы стремительно вырисовывали кривые ручьи по щекам. Чистое небо впитывало в себя, словно губка, алые цвета заката, давя своим ограничением. Каштановые тени оттеняли лицо девушки, скрывая плотно сжатые веки. Пальцы на её плече сжались.       Отпусти.       Ей хочется поплакать, но как это сделать перед ним.       Перед Лексусом Дреером.       — Ты его любишь. Он твой отец, каким бы он ни был, это не вырывает тебя из его родословной, — букет жалобно затрещал. Люси сломала кончики твердых стеблей, пока сжимала его в ладони. Отчаянный писк, вырвавшийся между плотно сжатых губ, был каплей раскалённого железа на нервах мужчины.       Девушка опустилась на колени перед могилой, трепетно укладывая букет с черной лентой перед камнем, на котором застыл портрет Джудо. Отеческие прохладные тёмные глаза выглядели стеклянными на мраморе. Волосы привычно зачесаны назад. На лице старческий опыт и острые морщинки. Люси схватилась за кофту, сжимая ткань в районе груди. Зажимая рот второй рукой, она тяжело вздохнула и отчаянно прорычала.       Почему так больно?       Он семь лет томился в ожидании своей дочери, чувствуя себя посмертно обязанным. Люси рвано вдохнула и склонилась на мрамор лбом, издавая жалобный вой через плотно сжатые зубы. Черная лента от букета нарциссов запуталась в её челке, пока она пыталась успокоить в себе бушующую истерику. Легкие сдавило спазмом, вызывая колющую боль. На горле образовалась цепь вины, которая душила, словно путы змеи.       Мужчина присел рядом, поглаживая узкую спину широкой ладонью. Он сам не помнил Ивана, не мог понять её полностью.       — Теперь. Можно мне теперь поплакать? — тихий голос терялся в вечернем ветре, забираясь в сознание Лексуса шипением. Мужчина прижал к своей груди блондинку, обнимая за плечи. Она человек. Она сломавшийся ребёнок, ставший сиротой в семнадцать лет.       — Семь лет. Он ждал меня семь лет, — завывала блондинка, цепляясь за рубашку мага, как за смолу. Прилипала и слишком резко отрывалась, чтобы схватиться повыше. Её слезы капали на его брюки, впитываясь слишком быстро. Испуганно дернув рукой, Лексус несмело провёл по макушке Люси, поглаживая, словно котёнка. Она разрыдалась.       Разрыдалась так, словно сама умирает под мучительными пытками. Лексус всё не отрывал взгляда от букета нарциссов, не понимая, зачем пошёл за ней. Но не жалел. Она бы захлебнулась своим горем, теряя последний рассудок перед могилой отца. Иногда по округе проносился дикий крик, который приходился рядом с ухом чувствительного драконоборца. Он терпел. Терпел и продолжал гладить по голове и прижимать к себе, зная, что это нужно просто выплакать. Реветь не переставая, отпустить всю боль от одиночества и потери последней частички родной семьи. Выпотрошить остатки души, заливая внутрь океан одиночества и горечи. Крики становились более хриплыми, а девушка бессильно уже лежала полностью на Громовержце, продолжая истошно рыдать.       Лексус чувствовал её потерю. Пронизывал через себя, содрогаясь каждый раз, когда сердце больно отзывалось при очередном вскрике блондинки. Она такая слабая. Слабачка.       Пальцы уже онемели, сжимая в руках его рубашку, а солнце давно закатилось за горизонт, выпуская на волю свежий ветер и слепящие сумерки. Нарциссы чуть подувяли без воды, медленно умирая на могиле вместе с детством Люси. Теперь они оттеняли белоснежным с сизыми тенями на рябчатых лепестках.       — Попрощайся, — поднимая за собой волшебницу, которая еле стояла на дрожащих ногах, сказал Лексус. — Ты сюда больше не вернёшься, — мужчина крепко держал блондинку за плечи, позволяя ей опираться на себя. Она сильнее залилась жгучими слезами, падая на колени перед портретом Джудо.       — Прости меня, отец, я не смогла тебя увидеть, — тихий хриплый шепот будоражил острый слух мужчины за спиной. Люси проронила несколько слёз на букет нарциссов, доверчиво следуя прочь с кладбища за Громовержцем. Порывисто вздыхая, девушка держалась за ремешок сумки на плече и цеплялась за руку Лексуса. Такой большой и грозный, с развевающимся подолом шубы.       Слёзы об отце были для Люси проявлением более интимного и доверительного характера, нежели обычные слёзы на поле боя. Блондинка смутилась и скукоженно сидела рядом на скамье в ожидании поезда. Нужно домой. В тот, который купил отец. Дёрнувшись от одной такой мысли, девушка плотно сжала веки. Нет. Дальнейшее проявление слабости перед Дреером грозило посмертными насмешками и презрением.       — Не бойся, я рядом, — опустив слащавое «навсегда», Лексус позволил девушке вновь упасть на своё твёрдое покатое плечо. От него пахло острым ощущением тепла и дома. Даже не терпкость и не слащавым одеколоном. Родным порохом, сладковатым озоном и приятной корицей.       Запах дома.       Запах отца, которому она оставила в последний дар нарциссы.