***
Та карта Галактики, которая висела у него на стене всегда пугала той мыслью, что всё величественно огромное можно сжать до мало мальских размеров. Но я всё смотрел, как зачарованный на эту стену около односпальной кровати. Пол, кажется подумал, что мне безумно нравятся звёзды, и записал в романтики. Хотя, прошу заметить, я вовсе никогда не любил эти яркие точки на небе. Скорее боялся и ужасался той неизвестности. Так было и в тот день. Снова замечтался о чём-то своём, отдельном от разговора. Этим, можно сказать, всегда привлекал внимание. — Смотрю на твою рожу и не могу представить… как это любить одного человека так долго? Изнурительно же. Скукота! — Пол всегда говорил прямо. Пытался наставить на путь истинный. Истинный путь — лицемерный. Я бы, если честно, с радостью слушался, если бы не принципы, никому ненужная мораль. Принципы были такими: А — не изменять социальному бойфренду, бэ — никогда не задерживать свой взгляд на друге больше, чем на десять секунд. Парень валялся на кровати, лениво подтягивался, тем самым оголяя подтянутый низ живота. Иногда зевал, открывая свой рот так, что непроизвольно в голову начинали приходить не очень культурные мысли. Собственно, принципы я и нарушил в тот день. Если бы не Пол и его пшеничные волосы, лёгкая щетина, ясные глаза и милые, но мужественные черты лица, то я бы, честное слово, ответил бы призрением. — А ты пробовал, чтобы говорить? — Спрашиваю я с издевкой, прекрасно зная, что у Калпеппера тоже есть принципы, не менее дурацкие, более аморальные. Никогда не влюбляться. — В жизни нужно попробовать всё! — будто призывает он, а затем вскакивает и подходит ближе ко мне. — А что ж тогда с девочками только кувыркаешься? — Слышу свой голос, наполненный обидой. Смотрю на него с явным вызовом. Три секунды. — Легко исправить. Ради пробы, — принимает. Широкая, вместе с тем азартная улыбка появляется на лице Пола. Лучшая улыбка. Пять секунд. Точно не могу сказать, почему же именно в этого полудурка (читать как мачо) я безответно влюбился. Был, правда, один парень в сети. Не поймите неправильно, для прикрытия. Как нынче говорят? Цель оправдывает средства? Так вот. Восемь секунд. А Калпеппер, словно знающий о моих принципах, явно наслаждался моей язвительностью, иронией и обидой в словах. Смотрел, так скажем, сверху вниз. Обдумывал вместе с тем, как сделать ещё больнее. И он видел, что я хочу почувствовать эту боль. Десять секунд. Помню следующие две секунды смазанно. Впрочем, как и сам тот неловкий поцелуй. Да, мне нравилось то, как мой друг искусно пользуется другими людьми, заставляет чувствовать ту боль невзаимности слишком необходимой. Нравилось до мурашек по загривку. Его кожа бледная, нежная. Поэтому я, Эллери, желавший получить большего тепла, почувствовать каждый дюйм красивого тела подушечками пальцев, проскользнул руками под его теплый бордовый свитер, наконец ощутив напряженный накаченный торс. Такое вошло в привычку. Наши поцелуи. Секс. Из этой ситуации я извлёк два вывода. Первый — повторение и привычка ничего не доказывают. Второй — я, бесспорно, влюблён.***
Никто ещё не понял, что уехал я навсегда. Даже Пол. Как оказывается, Я более не Я. Может и я, но не тот, который уехал. — А ты изменился, — подвёл итог Мерли, притворяясь то ли слишком сухим, то ли напротив, слишком счастливым. Не мог уловить эту тонкую грань. Мой отец всегда был таким. Непонятным. Смутным. Круглые очки, новые седые волоски в его, наполовину лысой, шевелюре, увеличенное пивное пузо — составляющие его изменений. Многое произошло? Не колышет. Правило нашей семьи было таковым: «Никто не лезет в личные дела друг друга!» Мерли лениво зевает и чешет брюхо. Зевает мужчина противно, не то что мой любимый Пол. Не вызывает дурных мыслей. Лишь единственное желание, чтобы слюнявая пасть поскорее закрылась. — Похорошел. Выпрямился. Возмужал. Так приветствовать принято? — Добродушно хмыкает, жестом приглашая нас внутрь. В зале стало тесно от обилия вещей. Видимо, готовились к переезду, никак не ожидая приезда блудного сына. Я умудрился споткнуться об некоторые незаметные вещицы пару раз, прежде чем дойти до своей комнатушки. Потому что было слишком темно. Окна, не пойми зачем, занавесили хиппи-шторками. На кухню идти не хотелось. Не важно, что гостей нужно угощать. Я же, в конце концов, здесь тоже гость. По внешнему виду комнаты никак нельзя было определить мои наклонности. Ясно было лишь то, что я особый любитель домашнего уюта. На подоконнике лежал забытый мною блокнот. Тахта у стены была завалена коробками. На маленькой полочке стояло несколько пыльных книг. Со стен глядели цветные фотографии с Таней, лучшей подругой с девятого класса. В углу комнаты, рядом с грязными, повалившимися набок ботинками, стоял ореховый стул. По-другому шкаф. Благо, Пол Калпеппер никогда не обращал внимания на беспорядок. Причина крылась в его бедном происхождении. Не особо важно. Главное, что довольствовался он тем, что имел. Вполне-таки привлекательная черта для старого меня. И всё же обратил на спасителя своё драгоценное внимание, лживо улыбаясь. Искреннюю улыбку не хотелось дарить. Пусть довольствуется этим, говорю я про себя. Тот же сразу, как я понял, заметил это и удовлетворенно, с толикой превосходства, ухмыльнулся. «Лишь бы не безразличие, да, Пол?» — вспоминаю слова друга, а в голове уже созрел план бессмысленной мести. Ненужной ни мне, ни ему.Мне кажется что я живу не так, Не с тем, не там, Дышу себе не в такт. И голос мой, как будто бы не мой, Кричу, но в тоже время я — немой. Смотрю на мир и мира в нем не вижу Люблю, и в тоже время ненавижу. Я добрый, но мой враг так не считает И злее меня на свете не бывает. Мне кажется, что я живу не так… Смеюсь, хоть разрыдаться был бы рад. Я честный, хотя сам себе не верю, Ведь вру себе, как только врать умею Я умный? Нет, скорее я глупец Большой, но несмышленый, как юнец, Которому пора бы научиться, Что когда кажется, то надо бы креститься…