Осенние воды

Стояло самое начало осени, когда деревья только тронула нежная позолота, а в парках и садах ещё царил аромат ускользнувшего лета. Мужчина среднего роста и крепкого телосложения остановился у ворот старого деревянного дома, ставни которого были плотно закрыты, придавая жилищу несколько тоскливый вид. С этим местом было связано так много, что Сергей на мгновение забыл как дышать. Прикрыв глаза, он прислушался к тому, что происходило вокруг. Хрустальная тишина. Как и раньше. Подумав об этом, Безруков достал из кармана ключ и отворил калитку. Войдя на территорию дома, он обратил внимание на то, что сад был в запущенном состоянии. Это было неудивительно — последние годы за ним никто не следил. Сергей поднялся на скрипучее крыльцо, открыл дверь, и шагнул в прохладу дома. Сени вывели мужчину на кухню. На столе стояла посуда и чайник, словно кто-то подготовился к чаепитию, и вышел на пару минут, быть может, нарвать смородиновых листьев к чаю, но так и не вернулся. Безруков втянул запах старости и сырости, который всегда царил в доме, что простоял закрытым долгое время, затем поставил чемодан на пол и принялся открывать ставни. Углич, один из старейших городов России, обладал величественной красотой, отражённой в зодчестве расписных домов и большом количестве достопримечательностей. Сергей всегда любил этот город. Ему нравилась пёстрая летняя листва на деревьях и осенний запах Волги. Если выйти из его дома и подняться на холм, то можно увидеть Богоявленский собор, купола которого переливались на солнце. Многие уезжали в крупные города за лучшей долей, а Безруков мог бы всю жизнь прожить в Угличе. Но судьба распорядилась иначе, и мужчина покинул город шесть лет назад. Когда с «оживлением» дома было покончено, полы вымыты, а печь растоплена, Безруков взял деньги и пошёл в ближайший магазин. За прилавком стояла незнакомая ему женщина, а когда-то здесь торговала баба Нюра. «Интересно, жива ли она?» — подумал Безруков, в нерешительности доставая купюру из кармана пиджака. — Вам чего? — спросила продавщица, упираясь руками в прилавок. — Тушёнку, хлеб, макароны, минералку. — Триста рублей, — невнятно произнесла женщина, подготавливая товары. — И пакет. — Три рубля. Безруков расплатился, сложил всё в пакет и вышел. Он шёл в сторону дома и смотрел под ноги, когда вдруг услышал, что кто-то окликнул его по имени. Обернувшись, Сергей увидел статного мужчину средних лет с усами и тёмно-голубыми глазами. Что-то в его облике показалось Безрукову знакомым. — Серёж, ты меня не узнаёшь? — чуть улыбнулся мужчина и подошёл ближе. Крупный нос с горбинкой выдал его. Сергей мгновенно вспомнил этого человека и взволнованно провёл ладонью по коротким волосам. — Саша? — Он самый. Рад тебя видеть, — Устюгов похлопал Безрукова по плечу. — Не сразу тебя узнал. Эти усы, — чуть улыбнулся Сергей. — Ты каким ветром? Мне говорили, ты уехал то ли в Казань, то ли Хабаровск… Никто толком ничего не знал. — Я был в Хабаровске, — кивнул Безруков. — Но теперь вернулся и больше не планирую никуда уезжать. — Как там, в Хабаровске? Они медленно двинулись в сторону дома Сергея. На Александре были джинсы, синяя рубашка и светло-коричневая кожанка. Безруков подумал, что рядом с этим представительным и пышущим здоровьем человеком он выглядит очень потрёпанным. На нём были чёрные джинсы, белая рубашка и серый пиджак. Все вещи были достаточно старыми. — Хорошо. Я полюбил этот город, — отозвался Безруков. — А почему решил вернуться? — внимательно глядя на своего спутника, спросил Устюгов. — Соскучился по дому, да и денег стало не хватать. — Знаешь, я часто вспоминаю наш восемьдесят девятый год. Многое бы отдал, чтобы вернуться в прошлое и… — Устюгов угрюмо замолчал, пряча руки в карманы куртки. — И? — Сергей достал из кармана пиджака пачку сигарет и зажигалку. — И не делать тех глупостей, что тогда наделал, — мрачно закончил мужчина. — Все мы по молодости совершали ошибки, что теперь, — устало заметил Безруков и смачно затянулся. — Значит, ты не в обиде? — Нет. Всё нормально. — Хорошо, — казалось, Саша находится в смятении. — А ты… ты чего такой понурый? Ничего не случилось? — Просто устал. Безруков имел в виду сегодняшний приезд и меры, проведённые для реанимации дома, но вдруг понял, что слой куда толще, чем может показаться на первый взгляд. Три года работы с беспризорниками, три года ударного труда на хлебзаводе — он действительно очень устал. — Если тебе какая помощь нужна — обращайся… — с чувством произнёс Устюгов. — Спасибо. А ты всё так же работаешь в полиции? — выпуская дым в сторону, спросил Сергей. — Да. Дослужился до майора, — не без ноток хвастовства отозвался Александр. — Мои поздравления, — Безруков широко улыбнулся, но его взгляд оставался потухшим. Они остановились возле дома Сергея. Он зажал сигарету в зубах и протянул Устюгову руку. — Ну до встречи. — Как-нибудь устроим вечер воспоминаний, нам ведь есть, что вспомнить? — пожав руку Сергею, Саша задержал его ладонь в своей дольше положенного. — Конечно, — ухмыльнулся Безруков и, отвернувшись, прошёл на территорию дома. Вымыв руки с хвойным мылом, мужчина занялся приготовлением обеда. Ему вспоминались те дни, когда мать или бабушка пекли пироги, и свежей выпечкой с мясом или ягодами пахло не только в доме, но и за его пределами. Когда по соседству жила семья Гуськовых, то те частенько приходили на чай. Безруков знал, что они больше не живут в Угличе, а их дом давно снесён, но, всё же, раздёрнул светло-жёлтые шторы и посмотрел туда, где раньше находилось их жилище. За разросшимися кустами смородины ничего не было. Пустырь. Пообедав макаронами с тушёнкой, Сергей прошёл в комнату родителей и провёл ладонью по книгам, стоящим в шкафу с выбитыми стёклами на дверцах. Через несколько дней дом снова приобретёт вполне уютный вид, а пока что он казался забытым и тоскливым. Отец Безрукова умер полгода назад. Об этом ему в письме сообщила Тамара Антоновна Бушкова, старая знакомая их семьи. Нельзя сказать, что Сергей особенно сильно расстроился — их отношения давно были просто отвратительными, но что-то неприятное всколыхнулось в душе. Когда-то Безруков любил отца. О, как давно это было… Сергей распахнул окно в спальне родителей и ушёл к себе. Проспав не больше часа, он вдруг захотел прогуляться к реке. Волга — это основная артерия города. Она и кормилица, и поилица. В детстве Безруков любил сидеть на берегу реки и мечтать о том, что когда-нибудь станет моряком. Теперь подобные мечты казались мальчишеской ерундой, тем не менее, Сергей слегка улыбнулся воспоминаниям. День медленно угасал, светло-персиковое сентябрьское солнце катилось к линии горизонта, освещая старинные деревянные дома Углича драгоценным золотым светом. Безруков втянул аромат речной воды, полыни и костра, в котором где-то неподалёку сжигали опавшие листья. Сергей сам не заметил, как свернул на знакомую улицу. К горлу подкатил ком, сердце забилось быстрее. Трёхэтажные дореволюционные дома всё так же стояли по обе стороны от широкой дороги, в их тёмных стёклах отражался осенний закат, а тополя и ивы тихо звенели листвой, пока ещё не тронутой желтизной. Хотелось зарыдать в голос и Безруков, скользнув взглядом по заветным окнам на втором этаже бело-голубого дома, развернулся и зашагал прочь. Словно забыв, как пройти к реке, он свернул на одну улицу, потом на другую, стараясь успокоиться. Вокруг было тихо и безлюдно. Безруков стоял напротив углового дома, недавно выкрашенного в нежно-розовый цвет. Старинные пузатые балкончики, просторное каменное крыльцо с белыми колоннами — это был один из тех домов, квартиры в которых назывались «сталинками» и были недоступными среднестатистическому горожанину. — Я не понимаю, от меня вы что хотите? — раздался мягкий, но вместе с тем уставший голос. Из подъезда вышел мужчина в чёрных брюках, рубашке и тёмно-синем пиджаке. Следом за ним спешила пожилая женщина, прижимая к груди поношенную сумку. — Прошу вас! Ну пожалейте вы его! Простите дурака! — Я больше не хочу говорить об этом, — надев солнцезащитные очки, мужчина двинулся в сторону припаркованного на другой стороне улицы, там, где стоял Безруков, автомобиля. — Поймите, он дурак малолетний! Глупый! Без матери растёт! Пощадите его! Теперь из-за глупости в колонию для малолетних? Ну нельзя же так! — казалось, женщина вот-вот расплачется. — Послушайте, я вам всё уже сказал! Прекратите меня преследовать! — в голосе мужчины звучало раздражение. Он глянул на стоящего возле своего «Форда» типа и остановился. Казалось, даже осёкся. Сергей нахмурился и сделал шаг в сторону, но уже через секунду всё внутри перевернулось. Безруков узнал Хабенского до того, как тот снял очки. Годы сделали его более мужественным, но глаза… это были всё те же глаза. Сергей и Константин просто стояли и смотрели друг на друга. — Олежка не плохой, поймите! Ну пусть он работает на вас, пусть всю жизнь вам полы моет! Что угодно! — замолчав, женщина упала перед Хабенским на колени, тряся сомкнутыми ладонями так, словно молится. — Поднимитесь, — процедил Костя, сморгнув. Потерев переносицу, он обратился к Сергею тихо-тихо, почти неслышно: — Серёжа?.. Тот кивнул и улыбнулся, приглаживая пятернёй волосы ко лбу. Он вдруг подумал, что выглядит, наверное, помятым и даже бомжующим, чего нельзя было сказать о Хабенском, небольшая щетина которого придавала его образу стильность. — Костя… Привет, — хрипло отозвался Безруков. Женщина замерла и даже перестала плакать, навострив уши. — Ты как здесь? — взволнованно спросил Костя. — Я вернулся. Насовсем. А ты? Ты ведь, вроде, был в Москве… — Был, но… — Хабенский осёкся и недовольно посмотрел на стоящую на коленях Сафонову: — Фаина Дмитриевна, ступайте домой! В случае изменения решения, с вами свяжутся. Поднимитесь же. Та встала, но явно не собиралась уходить. Правда, уже не из-за некоего Олежки, а из-за интереса к этой встрече. Хабенский кивнул на автомобиль: — Тебя подвезти? — Ну… я… — Поехали, — решив за обоих, Костя открыл дверцу и сел за руль. Безруков в нерешительности последовал за ним. — Ну, рассказывай, почему решил вернуться? — выруливая со Спасской, произнёс Хабенский. — Работы стало мало, отец умер, дом пустовал. Я решил, что надо вернуться. А ты? — ощущая скованность, ответил Сергей. — Это долгая история, но если вратце… Я приехал сюда год назад, просто навестить деда. Директриса школы имени Ленина была уволена за вымогательство, узнав о моей деятельности в столице, попросили заменить её. На время. А потом как-то втянулся и решил остаться. Устал я от Москвы, видимо. Тут воздух вон какой свежий. Ты куда путь держишь, кстати? — Да к Волге хотел… — А мне надо в школу. Как раз по пути. — Ты теперь директор, получается? — тупо сморгнув, спросил Безруков. — Да. А ты когда вернулся? — глянув на Сергея, спросил Костя. — Сегодня, — устало улыбнулся мужчина. Оба испытывали и радость от встречи, и неловкость. В шестнадцать лет они безумно любили друг друга и были уверены, что это навсегда. А потом их разлучили. И сделали это родители. За это ни Костя, ни Серёжа, так и не простили их. Не было ни дня, чтобы они не вспоминали друг о друге. Это была их рана. Ввиду всех тех событий, что произошли в восемьдесят девятом. Раньше Безруков часто представлял их встречу. Он думал, что крепко обнимет Костю и скажет, как сильно он его любил и любит. И вот они встретились, а Сергей ощущал ужасную сконфуженность, даже двух слов связать не мог. Годы были не властны над его чувствами, теперь, увидев Хабенского, мужчина убедился в этом. Вот только как склеить хотя бы разговор, коль двадцать четыре года прошли порознь? Не прошли, а пролетели. — Я знал, что твой отец умер. Как только приехал, сразу к тебе, а он сказал, что вы не общаетесь, что ты уехал несколько лет назад в Хабаровск. Я рад… тебя видеть. Очень рад, — чувствовалось, что за спокойным баритоном спрятаны какие-то яркие эмоции. — И я рад, — тихо ответил Сергей. — Послушай, я освобожусь через полчаса. Может, посидим где-нибудь? — Хабенский произнёс это так быстро, словно боялся отказа. — Я в таком виде… — неуверенно хохотнул Безруков. — А что такого? Нормальный вид. Тут недавно открыли хорошее кафе. Пойдём? — Костя остановил машину перед лестницей, ведущей вниз, к городскому пляжу. От внимательного взгляда в свою сторону, у Сергея засосало под ложечкой. — Давай, — кивнул он как можно спокойнее. — Тогда через полчаса. — Буду ждать тебя здесь, — улыбнулся Костя. Безруков вылез из автомобиля и поднял на прощание руку. Хабенский пристально посмотрел в глаза мужчины и, кивнув ему, поехал в сторону школы.