Marginalia

I am aware it's aggressive I am not here for acceptance I don't know what you expect here But what you expect when you walk in a therapy session?

Тэён любит побыть один. Даже если и не в одиночестве, то сам с собой. Когда не удаётся вечером сбежать в зал для репетиций или в студию, садится дома у зеркала и долго, тщательно снимает дневной мейк. Или наводит уборку на своей половине комнаты. Джонни привык и не лезет. Знает, что в такие моменты сосед вычищает не несуществующую пыль, а собственные эмоции по полочкам раскладывает. Выкидывает не якобы лишние мелочи, а избавляется от ненужных сомнений. Обычно получаса сосредоточенного копошения в тишине хватает. Но иногда, в особо переполненные стрессом дни, традиционные приёмы не помогают. Очень-очень редко, но не срабатывает ни один ритуал. И тогда... - Трахни меня. Когда Тэён первый раз выдал такое, Джонни откровенно оторопел и на секунду забыл весь выученный корейский. Он как раз валялся на своей постели и читал про установку экспозиции на сайте для фотографов, и телефон чуть не выпал из рук прямо на лицо. - Чего? - совершенно по-идиотски переспросил он. Не то чтобы сам факт того, что сосед не прочь поиметь однополый секс, удивил. Все и про всех знали - кто с кем, почему. При постоянном скученном проживании исключительно с парнями, недостатке женского общества была странной как раз закоренелая гетеросексуальность. Но чтобы вот так ни с того ни с сего... Как бы то не смотрелось со стороны, между ними никогда ничего не было. Да и при новом распределении комнат они с Джехёном специально по обоюдному согласию разъехались по разным соседям - нужно же хоть как-то высыпаться. А как выспишься, если в комнате не спальня, а трахадром? Короче, просьба оказалась дико неожиданной и не слишком воодушевляющей. И, судя по убийственно серьёзному лицу, Тэён не пошутить решил. - Трахни меня, - без сомнений, чётко и раздельно повторил он. - Мысли как по замкнутому кругу в голове, не могу, на стенку полезу сейчас. - И что? Мне их выебать из тебя что ли? - сознание всё же отказывалось поверить в происходящий сюр. - Именно. Дикость ситуации сгладилась тем, что на следующее утро и дальше ничего не изменилось. Тэён вел себя как обычно, не начал приставать усиленнее, не пытался предъявлять какие-то права и вообще очень долго ничем не давал понять, будто между ними хоть какая-то мелочь изменилась. До следующего такого сеанса терапии. Постепенно наступила привычка и к этому. Обыденность - передвинуть тарелку с едой, когда не дотянуться, передать бутылку с водой, сунуть лекарство, когда простуда, оставить в покое, когда нужно подумать, хорошенько трахнуть, чтобы уснуть при бессоннице. В ящике стола между их кроватями появились смазка и резинки. Следить за этим стало такой же прозаичностью, как заказать суши в соседней едальне. Очень не хотелось признаваться, что со временем ему самому стало подобных "лечебных сессий" не хватать. Потому что Дже - совсем другой и не позволяет делать с собой так, как фактически хочет Тэён. Длинный промоушен с альбомом подходит к концу. Устали все. Почти каждый перенёс простуду на ногах со всеми "прелестями" в виде саднящего горла, забитого носа, раскалывающейся головы и высоченной температуры. Чёрт знает как потом подобное геройство аукнется организму. Месяцы работы, подготовки, несбывшиеся надежды на награды. Всё приходится глотать, переваривать внутри и искать силы продолжать. Впереди японский дебют, поездки через половины мира в Москву и Америку. Сомневаться нельзя. Сомнения убивают кураж. Почти засыпая, отвернувшись к стенке, однажды ночью Джонни слышит звук чего-то, брошенного на постель рядом с подушкой, а затем матрас прогибается под дополнительным весом, без откинутого в сторону одеяла кожу пробирает лёгким ознобом. С какого-то неопределённого момента они перестали разговаривать в процессе. Да и какой смысл? Шептаться могут парочки, а их секс максимально обезличен. Тэён просто сразу работает руками, губами и языком, отлично выучив где и как нужно поцеловать и лизнуть, чтобы скорее довести до кондиции. Молча и не пытаясь посмотреть в глаза, проверить реакцию на собственные действия, стаскивает мешающее бельё. Засасывает ещё не полностью затвердевший член, и это охренительное ощущение - когда тебя обслуживают. Он берёт глубоко, иногда чуть давится, замирает, но никогда не отстраняется, всегда продолжает, насаживается вибрирующим горлом. Намеренно делает себе неприятно, чтобы не думать ни о чём кроме растраханной гортани и скапливающейся слюны. Каждая его мышца напряжённая, зажатая рабочими переживаниями. Пока Джонни пытается хоть как-то подготовить, улёгшийся на спину Тэён накидывает себе на шею длинный ремень-чокер. Именно его он бросил рядом с подушкой, и перед глазами плывут радужные круги возбуждения от понимания к чему он это. Слишком быстро справившись с пряжкой, нетерпеливо ёрзает, требовательно приподнимает бёдра. Тело не готово, будет больно, но и это тоже способ забыть. Узкий, почти неприятно - Джонни толкается в него медленным, но единым слитным движением. Зубы Тэёна впиваются в заранее сунутый между губами длинный конец чокера, лицо мучительно кривится, заглушённый стон похож на скулёж. Страшно и неожиданно красиво. Хочется остановиться, но Тэён вцепляется ему в руки, обхватывает ногами, с силой сдавливая поясницу, и внезапно обмякает под ним. Сопротивление исчезает, ненужный ремень вытолкнут языком. Можно размашисто и резко трахать на всю длину, почти сталкивая с кровати, не рассчитанной на двоих. Тэён изгибается, голова свешивается с края, выпирающий кадык подрагивает над чокером в такт громким вскрикам. Он изменился, больше не похож на жертву голода, которого боишься переломить ненароком. Возбуждает, заводит сам по себе, не по необходимости. Не церемонясь, Джонни перекидывает его на постели, чтобы не свалился на пол окончательно, чуть приподнимается, высвобождаясь из непривычно крепких объятий, и берётся на ремень. - Смотри на меня! - нарушая все негласные правила, приказывает он. Тот послушно пытается удержать взгляд, на лбу бисеринки пота, грудь заходится в судорожном дыхании. Стоны из него вытекают рекой, тем сильнее, чем дольше смотрит. Ещё чуть-чуть, и на втором этаже услышит вся группа. Он затягивает чокер, тёмная кожа ремня впивается в шею, звуки глохнут, сменяясь шумными передавленными выдохами. Тёмные глаза затягивает безумной предоргазменной пеленой. Если бы Тэён был кошкой, располосовал бы ему все плечи. Он снова сжимается вокруг члена, пальцам становится больно от натянутого ремня, с распахнутых губ срываются хрипы. Но он не успевает испугаться, что сейчас попросту задушит лидера группы. Тэён умудряется сипло произнести: - Хён, да, заставь меня кончить. Их накрывает одновременно. Сначала кажется - он всё же потерял сознание от недостатка воздуха. И опять до того, как испуг возьмёт своё, Тэён подцепляет чуть ослабевший чокер и резко срывает его. Поднимается, снова не глядя и молча, и уходит в ванную, на ходу растирая шею. Смятение бьёт по голове не хуже, чем было после первого раза. Потому что всё получилось не так, как обычно. Очень... откровенно что ли. Тэён ему отдался. Не просто попользовался как живым вибратором, а подчинился, доверил жизнь, заговорил в конце концов. Хён. Он и в жизни его так практически не называл, а тут вдруг. Твою мать, Ли Тэён, что это было? Терапевтически сеанс или полноценный секс? Когда тот возвращается, Джонни так и не знает, как действовать дальше. Тэён же натягивает штаны с кофтой, в которых спит, забирается под родное одеяло и выключает лампу со своей стороны. Откашливается. - Больно? - с тревогой спрашивает Джонни. Не хватало только связки повредить. - Нормально, - бормочет Тэён почти в подушку. - Следы останутся? - Я и так всё время в чокерах, стилисты прикроют. Не переживай. В полутьме разглядеть его невозможно, из-под одеяла виднеется лишь светло-каштановая макушка. - Тэён, - начинает он. - Давай спать, - недовольно прерывает тот, - нам вставать через три часа. Ранним утром все восемнадцать человек собираются на запись очередного шоу. Обычная шумная рабочая обстановка. Легко и просто поверить, что ничего особенного вчера не произошло. Только гримёр, работающий с Тэёном, озадаченно поднимает брови, когда он усаживается в её кресло, и уходит пошептаться в угол со стилистом. Из необъятных закромов костюмеров появляется широкий блестящий чокер, который очень сомнительно вяжется с остальным тёмным костюмом.