Усыпанные черным снегом
4 мая 2019 г. в 16:32
На первом этаже что-то грохотало, яркими отзвуками исчезая в лабиринте темных коридоров. От сильных сквозняков свечи потухли, а мрачные белые лица на картинах злобно скалились, наводя ужас.
Неизвестность пугала Майкла и Элис больше темноты и белых лиц. По тайным проулкам, по незапертым второстепенным комнатам они пробежали до первого этажа, держась друг за друга и веря, что все, что происходит — это сон. Точнее, им хотелось бы верить, но верилось с трудом.
Почти все непрошеные гости уже были в особняке и начали вытворять нечто несусветное, но очень громкое, когда друзья оказались прямо у черного входа, маленькой дверцы для прислуги. Выбежав в сад, и спрятавшись за первым же мокрым кустом, они, тяжело дыша, прижались друг к другу.
Из окна верхнего этажа, откуда-то слева, где была спальня графини Эклиптии, послышался срывающийся крик. Элис вздрогнула и уткнулась лакею в плечо, сжав его ладони в своих. В её груди что-то сжималось каждый раз, когда она слышала, как кто-то кричит, жутко смеется или как что-то разбивается. Слезы сами собой появлялись, застилая глаза и обжигая горло, которое и без этого будто обхватила обручем недолгая пробежка, не давая вздохнуть полной грудью.
— Тш, angel, не бойся, — пробормотал Майкл, сжимая виконтессу покрепче. — Все будет хорошо.
— Что будет хорошо?! — тут же вспылила девочка, резко подняв голову, да так, что у неё даже шея хрустнула. — Что будет хорошо?! Особняк грабят, ты говоришь, что все будет хорошо?! И.! — Элис хотелось разрыдаться, но чувствовала, что сейчас этого делать не надо, и от этого чувства ей становилось еще хуже, чем есть. Нам всегда хуже, когда мы не можем сделать что-то невероятно важное для нас. И девочке оставалось лишь чувствовать, как редкие соленые капли стекают по щекам к краешкам губ, давай морской, грустный привкус.
— Да тихо ты! Глупая! Я знаю, что нужно делать!
В отличие от Элис, Майкл всегда знал, что нужно делать. Он был очень умен и хорошо соображал, умел подстроиться к любой ситуации и привлечь на свою сторону любого человека, ну, почти, — любого, кроме графини Эклиптии, хотя и та относилась к нему более милостиво, чем к своей дочери.
— Д-да? — растерянно спросила виконтесса и шмыгнула носом, стараясь вытереть рукавом своей рубашки щеки. Только слезы не хотели останавливаться, они лились и лились, и убрать их никак не получалось.
— В саду, в белой беседке ведь есть телефон! Мы можем добраться до туда и позвонить в полицию, они приедут и помогут нам! — лакей чуть привстал и потянул девочку из-за куста. — Ну же!
— Михаил, Томас отключил телефон! Дождь же! — она затянула друга обратно.
— Точно, — Майкл шлепнул себя по лицу и затих, сосредоточенно думая.
Все больше окон в особняке загорались, все больше дом заполнялся звуками, все громче дождь барабанил по крыше, деревьям, дорожной плитке, все сильнее ветер завывал в облаках.
— Можно пройти к черной калитке, — пробормотала Элис растерянно, дрожа от страха и холода. Слезы, наконец, начали останавливаться. — Попробовать дойти до перекрестка, там же всегда полиция дежурит.
— Да! — воскликнул юноша. — Вперед! — он выглянул из-за куста, посмотрел, нет ли кого, и вылез, не переставая оглядываться на лес. Что-то его там волновало, но что именно — он бы навряд ли смог сказать.
Небо пронзила первая молния. И секунды не прошло, как землю сотряс гром.
— Она же совсем близко! — Майкл помог девочке вылезти. — Бежим, скорее!
До калитки было рукой подать, метров десять, но путь до неё был заросшим, ведь ею никто не пользовался, а ключ был утерян в веках.
Возможно, когда-нибудь я смогу рассказать вам о нем чуть больше.
По грязи они добежали до клубы и скользнули за неё, в тернии высокой травы. И как раз вовремя: из черного входа вышло несколько человек и начали о чем-то оживленно разговаривать, через слово вставляя какие-то такие слова, которых Элис не знала. Зато их знал Михаил — знал и помалкивал, ибо негоже в приличном обществе.
Лакей остановился и отдернул девочку, знаками показывая ей сидеть тихо. Даже в темноте эти люди могли заметить, что трава шевелится, и отнюдь не от ветра, значит, нужно было затихнуть на время, пока они не уйдут, и тогда друзья смогут продолжить путь.
Виконтесса примолкла, стараясь не двигаться.
Дождь прекращался.
Сквозь шум Майкл силился услышать, что там говорят у входа, но никак не мог, слишком уж большое расстояние.
— Идем, — шепнул лакей, едва только те мужчины ушли, не переставая о чем-то громко говорить.
Элис кивнула, и первая чуть приподнялась и, вполовину согнувшись, начала тихонько шагать сквозь частые кусты к калитке, а Майкл следом. И, кажется, вот-вот уже калитка, вот-вот уже помощь, и все хорошо, однако…
— А ну стоять! — послышался недалеко насмешливый голос.
— Давай, давай! — лакей подтолкнул девочку вперед, и они оказались прямо у калитки.
Майкл взял виконтессу на руки, помогая перелезть. Элис спрыгнула с другой стороны каменного забора, юноша — следом, чуть не порвав себе штаны, зацепившись краем за острые прутья сверху.
— Я кому сказал «стоять»?! — заорал кто-то сзади. Уже не насмешливо. Уже с угрозой.
— Бежим, Михаил, ну же, — воскликнула девочка чуть не плача, видя, что её друг медлит, уставившись с каким-то невообразимым выражением лица на что-то у забора.
— Да, да, — он, с трудом оторвавшись от этого «что-то», схватил виконтессу за руку и потянул в лес, — бежим! — и снова оглянулся на забор, на его верхушку.
Я чуть сдвинула митенку с запястья и два раза коснулась пальцами стекла наручных часов. Майкл сглотнул, но тут же развернулся и побежал вглубь леса, что есть силы сжимая руку своей подруге.
— Я сказал стоять! — раздался отчетливый, даже в нечастом дожде, и очень громкий хлопок.
Майкл дернулся и споткнулся. Какую-то секунда, может две, три, а то и целую вечность, — девочка смотрела на эти удивительные моменты растерянности человека, когда он уже знает, что мертв, но все еще хочет что-то изменить. Элис показалось, что падал Майкл очень долго, хотя это произошло всего за мгновение. Одно мгновение, которое началось с часов, дула пистолета и грязи на ботинках, а закончилось кровью на темных волосах, медленным осознанием произошедшего и невыносимой боли.
— Михаил? Давай, вставай, бежим… — вскрикнула виконтесса и тоже упала, поскользнувшись на грязи. — Михаил?
Он не отзывался.
— Михаил! Михаил, что такое? — девочка подползла к другу и потрепала его. — Эй, ну ты чего?.. — она растерянно перевернула юношу лицом вверх. — Honey! Михаил! Вставай же!
Говорят, смерть не имеет цвета, не имеет запаха. Говорят, она мимолетна, и не состоит не из чего. Она просто есть.
Какая дурацкая мысль! Смерть — это все сразу. Почему нет цвета? Вот он, цвет смерти: оттенок между обычным серым цветом и ярким черным, который сейчас спрятался в стволах деревьев и поникшей листве, в траве, в грязи, смешавшейся с, на мгновение появившимся, лунным светом. Почему нет запаха? А как же вот этот: запах грязи, свежего ясного воздуха, еще не наполненного пылью, и еще один. Я бы назвала его запахом боли, но, боюсь, вы не поймете меня. Этот запах появляется вместе со следами пороха на пальцах, широко раскрытыми глазами, и неожиданной темнотой вокруг, за которой нас будет кто-то встречать.
Дождь стих. Причитания Элис были хорошо слышны в тишине. Она держала в мокрых холодных руках голову лакея и просила его открыть глаза, не замечая, что по её ладоням течет густая, горячая кровь, она смотрела на пустое выражение лица своего друга, она смотрела, держала, но ничего не чувствовала, будто и пальцы её, и глаза перестали воспринимать мир. Молчание звенело в ветвях. С листьев падали ледяные капли, разжижая грязь и пустоту аспидно-серого цвета, цвета одиночества. Память, — сотни чудесных событий, происшествий, самого прекрасного времени в жизни, — проскальзывала через глаза маленькой виконтессы и скатывалась по щекам.
— О, малышка, — похабским голосом сказал кто-то в темноте, с раздражающим шумом пробираясь между кустов — иди сюда, мы тебя не обидим.
Не сейчас. Зачем ты пришел сейчас, глупый человек? Когда горе — хочется молчать, хочется плакать, никому не хочется говорить с человеком, спрятавшим под рубашкой, полной пятен, пистолет. Зачем ты пришел? Не вовремя. Всему свое время — так вот сейчас явно не твое.
Элис молча подняла голову и посмотрела на говорящего стеклянным взглядом.
— Кто вы? — спросила она бесцветным голосом, сжимая окоченевшими пальцами темные волосы, будто спящего Майкла. — Это вы стреляли?
Человек в темноте замешкался.
Луна на мгновение снова выглянула из-за кучерявых туч и осветила поляну, где сидела на коленях девочка. Элис уставилась на белое лицо лакея, ставшее маской.
— Михаил умер, — сказала виконтесса и снова подняла взгляд. — Это ведь вы сделали?
— Х-хах, — издал неловкий смешок человек, — н-нет. Идем, — он вышел из темноты, и девочка увидела, что это был мужчина среднего роста, с блестевшей лысиной и большим мерзким животом, — нас очень ждут там.
Люди бывают глупы, бывают умны, но все они бессознательно понимают, когда их ждут для чего-то «хорошего», а когда — для «плохого». В этом есть разница, и ею нельзя пренебрегать. Вообще ничем нельзя пренебрегать — именно поэтому физика в мире людей еще только-только развивается.
— Я вас боюсь. Я не пойду.
Элис опустила голову. Что-то такое у неё было на сердце, тяжелое, грубое, но она не понимала что это. Будто вся кровь — её было немного, — которая была у виконтессы на руках, съежилась в один шарик и проникла в грудь, прилипнув к сердцу, мешая тому стучать.
— Да кто ж тебя спрашивает, — прохрипел мужчина и, вразвалочку подойдя к Элис, схватил её за плечи. — Идем.
Девочка не сопротивлялась. Она чувствовала себя тряпичной куклой, с промокшими насквозь разлитой красной краской негнущимися руками и ногами. У неё не было сил двигаться. На её плечи навалилась усталость.
Знаете, лучше смерть, чем усталость.
Мужчина взвалил виконтессу себе на плечо и понес обратно. Элис так и продолжала висеть, прикрыв веки. В глазах у неё все плыло, то ли от слез, то ли от того, что внезапно все её тело потяжелело.
— О, этот нашел.
— Отлично, мы все сделали, идем отсюда.
— А с тем парнем что?..
Снова заморосил дождь. Прошла всего минута, и девочка вымокла до нитки. Её куда-то усадили, она сама уже не видела. Все вокруг стало темнее. Мир за секунды сузился до полуметра в радиусе вокруг девочке, и теперь состоял только из мокрой серой плитки, потрескавшейся от времени. Когда-то эта плитка видела, как Эклиптия Оллфорд выходила замуж, она видела, как Майкла впервые привели сюда, она видела, как Саймон Найт в последний раз уезжал из дома, она видела столько поворотов в жизни, сколько, порой, и мудрецы не видят. Теперь плитка смотрела, как один огонь затухал, а другой — разгорался.
Молния снова сверкнула.
Элис подняла голову. Капли падали ей на лицо, остужая его, горячее от незамеченных слез.
Она ничего не видела. Даже свет молний. Все черным-черно.
Прогремел гром. Что-то еще громыхнуло, вторя небу.
Потом прозвучали крики, чем-то похожие на карканье ворон. Кто-то кричал: много людей кричало, — девочка едва понимала что происходит. Для неё все было в отдалении, где-то там, все её не касалось. Она смотрела пустым взглядом перед собой, ощущая, как по её холодным пальцам стекает уже остывшая кровь.
Когда людям страшно, они могут не осознавать многих вещей.
Земля озарилась оранжевым светом — теперь его было видно. Он освещал кусты, плитку, освещал бордюрчики, освещал черные фигуры людей. Он дрожал, словно и сам боялся себя.
Виконтесса повернулась к особняку и застыла с отрешенным лицом, лишь её глаза на миг сверкнули паникой — да и та вспыхнула и исчезла.
Дом горел. Горел ярым пламенем, горели все письма, все книги, все события, воспоминания — все горело, трещало и грохало. Огонь сжирал все.
— М-мама? — тонко произнесла Элис, но тут же взвизгнула, — половина особняка за секунду обвалилась с жутким грохотом и прямо посередке дома теперь зияла дыра.
С трудом поднявшись на ноги, девочка растерянно смотрела на свой умирающий дом.
Он стонал, скрипел, оглушительно вопил, умоляя дождь погасить пламя, разжившееся в нем, — или это был лишь скрежет обваливающихся балок и шум коричневых в темноте деревьев. Где-то там, среди рушившихся стен, рушились и мечты.
Одна из них исполнилась, — вот же, нет особняка, нет клетки, из которой ты хотела сбежать, Элис, чего же ты плачешь? Чего же ты в рыданиях бежишь ко входу, чего же ты отталкиваешь темную фигуру, что держит тебя, чтобы ты не попала в огонь и ласково шепчет, чтоб ты успокоилась? Там нет и не было ничего, что удерживало бы тебя, Элис, так чего же тебя трясет, бедную, на плитке, среди черного горячего снега? Такой снег не стоит ловить ртом, — опалишь, а язык сварится вкрутую. Ты плачешь, рыдаешь кому-то в плечо, — ты даже его не знаешь, — а он сажает тебя на повозку, говоря, что все будет хорошо, а ты продолжаешь рыдать.
И я бы подошла, милая, поверь, я бы подошла, я бы погладила бы по голове, попросила бы не шептать мольбы о смерти, пообещала бы, что все будет хорошо. Но в чем же толк давать обещания, если не знаешь наверняка, сбудутся они или нет?
А Элис все продолжала что-то бормотать о скорой погибели, шепча предательски дрожащим голосом. Ей казалось, как это бывает почти со всеми, что нет ничего легче, чем умереть в ту самую минуту, когда что-то происходит не так, как мы планировали, как мы хотели. Но смерти не было. До её первого прихода из оставшихся шести, виконтессе еще нужно сделать то, что она никогда не делала и побывать там, где она никогда не бывала.
Шести. Я точно не ошиблась. Шести.
Девочка с трудом подняла голову и посмотрела куда-то в лес. Её глаза опухли от слез, а синеватые от холода губы дрожали, выдавая, что Элис находится на грани своего разума.
— Я так устала, — сказала виконтесса едва слышно, и упала без сознания.
Тебе всего одиннадцать, Элис. Ты еще слишком молода, чтоб уставать.
А вот я устала. Устала смотреть на бесконечное сборище красок, устала смотреть на то, как черное небо, совсем невысокое, задевающее деревья, игнорирует умирающий в огне особняк Найт, не давая ему достаточно дождевой воды, чтобы погасить все пламя. Ну же, дождь, уничтожь огонь до того, как он проберется в подвал. В подвал тайн, семейных тайн, где нет ни капли магии, лишь человеческая подлость, трусость и нахальство.
А виконтесса все продолжала непробудно спать. Долго, долго очень длился её сон, и Элис не замечала ни боли, ни холода, ни голода. Она тихо спала, плавая между смертью и жизнью, между черным и белым миром, и все быстрее её душа всплывала к черному. Но вот — мгновение, один щелчок длинных пальцев, — и цвета смешались, оставив океан гнить темно-серым цветом. «Давай, шептало что-то, — открой глаза, маленькая, посмотри на меня, посмотри, дай мне руку». Элис не слышала. Она плыла. И не знала об этом.
***
— Эй, ты. Да, ты, черноволосая, а ну вставай! — кто-то громко гаркнул виконтессе на ухо.
Та сморщилась и открыла глаза.
Было мокро — очень, — девочка все еще была в воде, но теперь рядом с её головой высился ровной линией берег. А над её телом, — «странно» — подумала Элис, — вился красный дым, искря редкими белыми блестками.
— Ничего странного! — прозвучало сверху. — Что ты, серомирных никогда не видела?
— Нет, — коротко ответила виконтесса, увлеченная вихрящимся дымом. Он её завораживал.
— А кто это?
— Где?
— Серомирные. Кто это? — спросила девочка. Не сказать, что её интересовал ответ, по правде, ей сейчас вообще мало что интересовало, но все-таки такое удивительное видение не лезло ни в какие рамки. Отражение в зеленом зеркале — глупость, по сравнению с говорящим дымом.
— Так, — дым переместился, повиснув над берегом, — ты хоть помнишь, как тебя зовут?
Виконтесса спокойно кивнула, чувствуя, как тяжелые мокрые волосы оттягивают голову:
— Элис.
Волны с тихим равнодушием плескались о твердый, такой же равнодушный, бетон. Кажется, и океан, и этот берег, они всегда тут были. Веками простаивали. От них так и веет древностью, хотя ни запаха пыли, ни этого тошнотворного вкуса старины на губах не было. Только свежесть, но настолько застоявшаяся, что стала неотделимой от бетона и серой воды.
— А фамилия? — спросил красный дым, делая вид, что он сидит на краю. Часть его была прямая, как спина у человека, а еще часть, будто ноги, в изгибе висели над водой.
— Найт. Кажется, Найт.
— Почему «кажется»? — дым завис над её лицом. Девочке вдруг стало интересно — а вот та часть, которой он сейчас на неё смотрит, этот дым, это его лицо? Хотя это же дым, у него нет лица. Но все же? Вдруг эта часть дыма, предположим, его рука?
— Потому что от моей семьи ничего не осталось. От семьи, от дома, — виконтесса почувствовала странную горечь во рту. — От фамилии. Тут только я, и больше ничего, — Элис закрыла глаза. Ей хотелось плакать, но слезы не лились, даже в глазах не щипало. Часто так бывает, не плакать больнее, чем плакать.
— Не страшно, — дым вернулся на берег, — всегда можно создать новую семью. Или иметь семью из одного человека. Не будь однотипной, семьи разные бывают, — он, кажется, насмешливо хмыкнул. — С разными флагами. А теперь вставай. Долго ты собираешься в этой грязи плавать?!
— Не знаю. Сколько нужно, столько и буду, — виконтесса уставилась на небо. Оно было темно-серым, таким же, как и океан, совсем неотличимым от него. Лишь спустя время Элис поняла, что небо было продолжением воды, и никакого неба, на самом деле, и не было никогда.
— Уже не нужно, — проговорил дым со скукой, — давай вылезай, если жить хочешь.
— А если не хочу? — спросила с надеждой виконтесса. Она ведь была не самой глупой девочкой, и прекрасно понимала, что если она находится в каком-то совершенно непонятном месте без неба и разговаривает с красным дымом, то это явно происходит не в реальности. Или же это реальность, но такая, из книжек, в которых рассказывается про магов, призраков, богов и вампиров — как в «Темных территориях». А раз есть такая реальность, значит, есть и тот мир, загробный, — почему маги есть, а загробной жизни нет? Такого не бывает, — и в загробном мире все можно будет начать сначала.
— «А если» оставь кому-нибудь другому, — отозвался дым. — У меня «аеслибы» долго не задерживаются, либо туды, либо сюды.
— А «сюды» — это примерно «куды»?
— Это «туды», только в противоположную сторону. Хотя тоже, смотря как взглянуть на путь. В любом случае, «сюды» тебе пока еще рановато. «Сюды» в другой раз придешь. Видишь, — дым указал куда-то вдаль, по пустому берегу, — тут скучно. А «там» еще есть смысл. Хотя мое «сюды» нередко пропускают, чтобы уйти подальше в «куды», хотя «куды», «сюды» и «туды» это одно и то же.
— Мне ничего не понятно, — сказала Элис, перевернулась в воде на живот, ухватилась за край берега и подтянулась, усевшись на холодный бетон. Её ноги едва доставали до серой воды.
— Тебе и не должно быть. Тебе должно быть ясно, куда идти — это одно, а вот что происходит — это совсем другое, — дым начал напоминать виконтессе Чеширского кота из «Алисы в Стране Чудес». Я думаю, это сравнение вам объяснять без надобности.
— А вы знаете, что происходит?
— Не всегда, — дым замолк. Элис тоже замолчала. Ей вообще вся эта беседа казалась очень странной: кажется, ни дым, ни она сама не понимала ни её сути, ни её темы. «Особенно глупо, — подумала девочка, — это странные «сюды», «туды» и «куды». — Хочешь чаю? — спросил вдруг дым, приподнимаясь над берегом.
— Чай? — виконтесса оторвалась от рассматривания своих босых ног и уставилась на нового знакомого, который все так же продолжал ниоткуда клубиться и шелестеть блестками. — Почему бы и нет. Давайте чай. Чай — это хорошо.
— Чай — это основа будущего, — ответил дым и издал звук, будто он пальцами щелкнул. «Но он же не мог щелкнуть, у него ведь нет пальцев» — решила Элис, даже не догадываясь, что щелкать может вообще все что угодно. И где угодно. И как угодно, стоит лишь захотеть.
В тот же миг, прямо на берегу, в трех метрах от их странной компании, появилось два кресла, — большие, бордовые, с клетчатыми пледами, прямо как в маленькой гостиной у госпожи Эклиптии, — маленький кофейный столик с подносом, на котором стояли две кружки и средних размеров заварочный чайник. Кроме всего этого, к некоторому удивлению Элис, появились напольные часы, раза в три выше самой девочки.
С серого океана поддувало. Виконтесса с ногами забралась на кресло и завернулась в плед, а дым просто повис над подушками, как плотное облачко, насвистывая что-то себе под нос.
— Так что, — произнес, наконец, дым, — ты знаешь куда идти?
Элис с самой большой печалью во взгляде, какая только может быть у девочки в её возрасте, уставилась на чуть волнующееся море и тихо ответила, что совсем ничего не знает.
— Что, совсем ни капельки? Ни крошечки не знаешь, куда идти? — поразился дым, разливая чай. При этом он даже не касался чайника, но Элис этому уже не удивлялась: черт побери, она где-то на берегу среди серого моря, в месте, где нет неба, и разговаривает с каким-то очень странным существом, — самостоятельно поднимающийся чайник уже не такое удивительное событие.
— Нет, не знаю, — она подняла голову к серому свету, — а что, я должна знать?
— Ну, не должна, конечно, — дым протянул (?) виконтессе чашку. — Я просто спросил. Ну, знаешь, чисто из любопытства. Я, думаешь, зачем тут нахожусь? Меня сюда прислал кое-кто, — не спрашивай кто, я все равно не скажу, — чтобы я тебе рассказал, как отсюда выбраться.
— Зачем этот человек хочет, чтобы я выбралась отсюда? Мне и тут неплохо, — ответила Элис. — Я не хочу обратно. Там нет никого, — она спрятала лицо в пледе. — Там страшно. Там гроза. И чайников летающих нет, — девочка грустно вздохнула, но тут же почувствовала, как на душе полегчало. Во-первых, она все же высказалась, а во-вторых, мысль о летающих чайниках смешила сама по себе.
— Так, — тут же встрепенулся дым, — вот чайники там есть, ты только найди того, кто сможет заставить его влететь! — Элис улыбнулась при этих словах. — А гроза — она и в Африке гроза, она всегда будет приходить, всегда будет уходить, глупо боятся грозы, — дым отхлебнул чая, и он исчез в глубине его паров.
— Я не грозы боюсь, — ответила девочка, думая, что, дым, наверное, считает её очень глупой из-за странных страхов. — Я боюсь того, что было во время старой грозы, и что может случиться во время новой.
— Тогда еще проще: это уже было, и это уже не исправить, а случиться или нет — это еще неизвестно. Нечего бояться того, что никогда не появится.
Элис кивнула. Хоть дым и говорил очень странными словами, а все равно разумно.
— Верно.
— На земле пять миллиардов человек, и ты говоришь, что там никого нет?
— Нет никого, кому я была бы там нужна, — девочка отхлебнула еще немного чая.
— Ой, как же ты ошибаешься, малышка, ой, ошибаешься. — Дым многозначительно хмыкнул. — Берешь ноги в руки и идешь наверх, поверь, если ты очнешься, тебя схватят под белы рученьки, зацелуют и на золотой трон посадят, так что очень ты там нужна. Определенным личностям.
— В жертву, что ли, хотят принести? — Элис посмотрела на своего красного нового друга со странной смесью ужаса и иронии.
— Фи, как банально. Нет, я на полном серьезе говорю, ну, может с легким преувеличением. Вот как ты думаешь, — дым отпил (?) немного чая (?) и тот исчез (???) в глубине его вихрей (????), — я существую?
— Ну, я вас вижу. Наверное, существуете, — виконтесса чуть склонила голову и, прикрыв веки, в задумчивости остановила свой взгляд на красных дымных вихрях.
— А может существовать что-то, чего ты не видела? — продолжил задавать свои вопросы дым, держа (?) на весу наполовину опустошенную чашку.
— Я же вас раньше не видела, а вы существовали. Почему нет? — несмотря на некоторые проблемы в учебе, к примеру, девочка мало что понимала в математике и иностранных языках, Элис была с логикой в ладах, и редко когда совершала странные или необдуманные поступки. Любовь к чтению книг сделала её разумной не по годам, а вера в исполнение мечтаний — способной к быстрому реагированию на все изменения вокруг неё.
— А что-то другое может существовать?
— Если вы намекаете на магов, демонов и ведьм — я не удивлюсь. — Элис чуть улыбнулась уголками губ. Сколько она уже мечтала о таком, о волшебном: годами, — и вот, кажется, дым подводит её к тому, что её фантазии — реальность, что есть еще мир, а может и миры, в которых живут магические существа и…
— Не удивляйся, — буркнул дым.
— Серьезно? — Элис приподняла голову. Как-то дым не выглядел сильно эпично для того персонажа, который должен рассказать ей о существовании потусторонних сил. Когда девочка об этом подумала, то тут же решила, что с дымом этим какая-то подстава. Во всех книжках к главным героям приходит некто невероятно важный: король там, какой-то очень сильный маг, а тут … Какое-то очень дерзкое существо, состоящее из газа. Что-то тут не так.
— Ты же сказала, что не удивишься, — он (оно?) снова отпил чая из чашки. Кажется, газ смотрел куда-то на море. — Дым говорящий, значит, тебя не удивляет, а наличие в мире существ, о которых люди тысячелетиями болтают — да?
Элис уставилась на дым, потом перевела взгляд туда, где, по её мнению, находился горизонт, потом обратно на дым, потом на чайник, снова на дым и, вздохнув, сказала:
— Не удивляет.
— Мало заметно, — отозвался газ со смешком.
— Да правда! — виконтессу неверие странного существа задело за живое. Говорить одиннадцатилетней, что она не верит в магию, это все равно, что говорить Микеланджело, что он не умеет рисовать. Все дети до тринадцати лет хотя бы подсознательно должны верить в магию, это их святая обязанность! Если они не верят — они становятся частью потерянного поколения. Но вот беда: магия-то бывает разной. В какую верили вы пока не поняли, что уже стали взрослыми? Или вы верите в неё до сих пор? — Тут чайники летают, конечно, я верю в магию! Если бы я не верила в магию, я бы, не знаю, — девочка вскочила с кресла, не снимая со своих плеч плед, — разбила бы этот чайник!
— А вот это уже совсем нелогично, — протянул дым, не переставая нахально хихикать. — Бояться магии и не верить в магию — разные вещи. Если бы ты разбила чайник, то это значило бы, что ты боишься магии, а не не веришь в неё. И вообще, чайник — это не показатель твоей веры в магию.
Элис снова уставилась на горизонт. «Черт возьми, — думала девочка, — а он прав!». Она начала лихорадочно мыслить, чтобы доказать свою веру в магию, но тут как-то остановилась и уставилась на дым, а тот вроде бы как уставился на неё.
— А я умею колдовать? — спросила она, не отрывая взгляда от красных вихрей.
— Нет. Но ты не спросила, можешь ли ты научиться, — дым снова отхлебнул чаю и поставил на стол уже пустую чашку.
— А я могу?
— Сейчас — нет. Но чуть позже, возможно, если тебе помогут… — задумчиво протянул дым и замолк. Будто начал что-то вспоминать.
— Кто поможет? — тут же спросила Элис. Сейчас ей нужно узнать как можно больше про волшебный мир и магию, потому что ну это же магия! Если она сможет научиться управлять магией, то станет волшебницей! Сможет сделать все, что пожелает! Читать мысли людей! Летать! Уметь совладать с огнем, водой, воздухом и землей, разве это не невообразимо здорово?!
— Да есть личности, которые могут тебе помочь… — дым вроде как нахмурился, заблестев черными искорками. — «Ангел в маскировке». Найдешь такого — и, считай, магия твоя.
— Серьезно? — Элис от счастья даже раскраснелась. Вся тяжесть в теле словно испарилась, а грусть, которая не давала спокойно раскрыть глаза без вероятности скорого пролива реки из слез, исчезла. Магия существует!
— Конечно, — дым хитро усмехнулся, — но для этого нужно вернуться обратно. «Туды», — Элис уже открыла рот, что бы задать миллионы вопросов, к примеру, как она найдет этого «ангела», если совсем никак не может перемещаться по миру, ей всего одиннадцать, да и не с кем, а одна она не выживет, но дым продолжил, — прям «туды». В этом «тудам» тебя будут поджидать два престранных существа, — твой демон-искуситель и ангел-хранитель. Они оба хотят тебе лишь добра…
— Даже демон? — перебила девочка. Как бы её отец не утверждал о глупости Библии, чтобы самой удостовериться, что содержание этой книги действительно глупо, Элис пришлось её прочитать. И демоны там выставлены не в самом лучшем свете.
— Даже демон, — дым сложил свои отростки завихрений перед собой, словно руки на груди скрестил. — Вообще-то разницы между ними почти нет, а демон тебя любит даже чуть больше, чем ангел, потому что твой ангел — это что-то похожее на бизнесмена без зарплаты, вечно в делах и заботах, а толку никакого. Так что давай, вперед.
— Куда вперед? — тут же переспросила Элис. Ей уже не терпелось познакомиться со своими хранителями, еще бы — иметь хранителей — это так чудесно! Иметь любящих хранителей — еще чудесней, жаль только, что мы не всегда можем узнать об их существовании. Элис повезло в этом смысле — она узнала еще до своего двадцатилетия.
— Куда хочешь, — ответил дым и испарился вместе со всей своей мебелью, будто бы его и не было никогда. Только аромат чая все еще предательски висел в воздухе.
Элис не удивилась. Удивляться дальше было уже попросту некуда, если бы ей прямо сейчас сказали, что один из её родственников — пеликан, другой птеродактиль, а третий — сын коровы по бабушкиной линии, она бы пожала плечами и ответила, что почти динозавр. Но это так, к слову пришлось.
Виконтесса принялась осматривать все, что было вокруг неё. Проблема только была в том, что вокруг неё ничего не было: только бетонный берег, на котором, как можно было видеть на многие-многие километры, ничего не было, и серое море, то с черными, то с белыми волнами.
Берег никаких особых подсказок, как выбраться «туды» не давал, поэтому Элис подошла к краю бетонной плиты, села на неё, свесив ноги, и уставилась в волнующиеся воды серого моря.
Прошло минут десять тщательного вглядывания в воду — и ничего не произошло. Но девочка была терпеливой: попробуй только ею не быть, когда нужно три часа стоять, не двигаясь, пока тебе подбирают платье! — и продолжала бесцельно смотреть в воду.
— Мда, — сказала Элис своему отражению, — если я и могу стать магом, то точно не самым умным, раз не могу вернуться обратно.
Отражение оставалось все таким же растерянным и одновременно напряженным.
Подсказывать девочке выход оно не собиралось.
Виконтесса задумчиво провела босой ногой по воде, подняла голову наверх и уставилась на водное небо. «Если это серый мир, — думала девочка, — то он находится между белым и черным. Но справа или слева нет ничего, так что, наверное, эти миры сверху или снизу. То есть, один мир — это вода внизу, а другой мир — вода наверху. Но вот откуда я приплыла?»
Элис этого никак не могла вспомнить, поэтому встала и принялась ходить взад-вперед по бетонному краю берега. Михаилу это помогало лучше соображать.
— Ну, — сказала девочка, — к небу я все равно подняться не могу, значит, нужно спускаться, — она снова подошла к краю и свесила ноги.
Какой умный ребенок, черт возьми!
Глубоко вздохнув, Элис скользнула в серую воду, зажмурив глаза. Ничего не произошло, — девочку это испугало, — и виконтесса открыла глаза, ведь передвигаться на ощупь очень неудобно. Она не могла дышать, и теперь находилась в чем-то сером, что уже не было похоже на воду, а скорее на разжиженное серое желе, явно неаппетитное. Элис сделала пару взмахов руками — всплывать, раз не получилось сразу, — но кромка серого моря будто затвердела и не отпускала её. Девочка тут же запаниковала.
«Не в вверх, так вниз», — пришла ей в голову мысль, и виконтесса нырнула еще глубже, со всех сил стараясь не вздохнуть. Воздуха не хватало. Кажется, еще секунда и…
Элис ухватилась руками за пленку — та мгновенно порвалась и девочка, начав кашлять, — хотя кашлять было совершенно нечего, вода вся словно испарилась, даже одежда была сухая, — оказалась в маленькой комнатке с черными стенами и белым полом и потолком. «Они тут хоть какие-то другие цвета имеют?» — подумала девочка, с любопытством оглядываясь. Все казалось таким нереальным, как в книге, и очень захватывающим. Интересным.
Посередине комнаты стояло нечто большое, круглое, Элис сначала подумала, что это просто большое зеркало, только на зеркало эта штука совсем не была похожа, и она отставила эту идею.
Протянув руку, виконтесса потрогала неизвестный объект. Тот был холодным, приятным на ощупь, и очень гладким.
— Ну, чего стоим? — послышался сверху дерзкий голосок красного дыма, и газ спустился непонятно откуда к девочке.
— Думаю, — ответила она и отняла руку, — а куда идти?
— Куда хочешь, — повторил дым и испарился. После него вокруг странной штуки образовался круг из красноватых блесток, которые, одна за другой, поднимались и входили внутрь «нечта».
«Он мне уже надоел», — подумала девочка, и шагнула вслед за блестками в никуда, зажмурившись в страхе неведения.
И тут же открыла глаза.
Голова тут же начала болеть, — да так сильно, что у девочки на глазах появились слезы. Тело совсем не слушалось, вокруг неё все было очень холодным, воздух, кажется, пришел прямо с улицы, игнорируя существование камином и батарей, а пол — насквозь промерзшая доска, — была едва теплой под окоченевшей виконтессой.
Элис, едва двигаясь, слегка приподнялась на локте. Жгучие слезы, — она не хотела плакать, это само получалось, — текли по ее холодным бледным щекам и беззвучно падали на пол. Все словно сковало, замерзло, — и ноги, и руки едва шевелились, а шея, казалось, и вовсе никак не двигалась. Извернувшись, — позвоночник пронзило той неприятной болью, когда долго-долго лежишь, и все тело затекает, — виконтесса огляделась. Чтобы это ни было за место, из него нужно выбираться и как можно скорее, или она здесь ноги от холода откинет. Буквально: они так замерзнут, что затвердеют и сами отваляться, — Элис читала, такое и вправду возможно.
— Elise? — позвал кто-то со странным, французским акцентом, с ударением на второй слог. — Милая!
Прямо рядом с девочкой, буквально в паре шагов, осветив прутья решетки неяркой свечой, появился мужчина, словно бы из черного воздуха возник. Без шума, без вспышки.
Элис вздрогнула и подалась к нему. Просто потому что больше некуда, — но тут же чуть не упала — слабые руки не хотели держать навесу даже такое порядком исхудавшее тело, как у неё сейчас.
Мужчина не подошел ближе. Он сел на корточки, прямо перед виконтессой, поставил свечку на пол и, будто стараясь успокоить своими движениями, показал ладони. Это у него старая привычка — мол, «я безоружен».
— Послушай, — едва слышным шепотом проговорил он, — я не могу подойти ближе. Здесь, — мужчина указал на небольшую задвижку на одной из решеток, — замок, отпереть его ты сможешь. Давай только скорее, — он настороженно оглянулся куда-то назад.
— Я не могу, — Элис начала плакать пуще прежнего. Такого страха она в жизни не испытывала: и тело, и разум, все почти против неё, хотя вот, буквально недавно все было так хорошо у серого моря! Зачем она вернулась только?!
— Можешь, давай, это несложно, — мужчина произнес это так сурово, что девочка разрыдалась в три ручья. Попробуй тут не разрыдаться, когда ты не можешь двигаться, ты замерз, голоден и на тебя давят, чтобы ты сделал хоть что-то, хотя хочется просто укрыться одеялком и получить немного тепла. Хотя бы физического, про душевное можно молчать. Уже не до душевного.
Элис протянула ослабевшую руку к щеколде и мужественно, со всех оставшихся сил, начала пытаться вытащить её, но то ли она напрочь заржавела, то ли просто ей сил не хватало, но щеколда едва двигалась, и никак не хотела открывать клетку, в которой оказалась виконтесса.
— Пожалуйста, помоги, — прошептала девочка, с мольбой в глазах смотря на мужчину.
Тот мигом изменился в лице: от суровости и следа не осталась, скорее, он стал выглядеть невероятно грустно и одновременно растерянно.
— Я не могу, правда, — он протянул руку, но буквально в тридцати сантиметрах от щеколды его пальцы натолкнулись на нечто твердое, — если б я мог, тебя бы уже давно здесь не было, клянусь, ты думаешь, я бы оставил бы гнить свою подопечную в этой яме?! Демон не может подойти к человеку, если человек сам к нему не пойдет, поэтому давай, давай, скорее, нужно вытащить эту, — Элис не знала такого слова, но, предположим, что с французского это можно было перевести весьма матерно, — щеколду, и просто дай мне руку. Я обещаю, — он с такой невообразимой тоской и жалостью в глазах посмотрел на виконтессу, что у той сердце сжалось, — я обещаю, я заберу тебя отсюда, просто вытяни эту чертову щеколду!
«Демон, — подумала Элис, — так он демон!».
Девочка со всей силы уперлась негнущимися ногами в пол, навалившись на щеколду всем весом. Та не выдержала: полностью проржавевший металл треснул, и щеколда отскочила. Решетчатая дверь с гулким скрипом отперлась.
Мужчина подал ей руку. Элис уставилась на неё, словно и не знала что делать. Страх, — а вдруг это все неправда? — вдруг змейкой проник в её крохотное замерзшее сердечко, да там и остался.
— Скорее же, милая, — с дрожью в голосе взмолил мужчина.
— Как ваше имя? — спросила виконтесса, прижав руку к груди.
— Себастьян, — тут же ответил демон.
Он был напуган. Растерян. В его глазах метался этот огонек: такой, какой бывает у тех, кто не нашел места в своей жизни, — но сейчас он словно заморозился, и
дрожащие, — от страха, от холода, — пальцы коснулись теплой ткани белоснежных перчаток Себастьяна. Тот с секунду, может, чуть больше, смотрел на хрупкую ладошку Элис, которая была раза в два меньше его собственной, но потом словно очнулся, задул свечу и прижал девочку к себе.
— Нужно бежать, — произнес Себастьян тихо, продолжая неподвижно стоять, смотря на тусклые, едва видные в темноте черные волосы его подопечной. Тяжко вздохнув, демон взял девочку на руки. Та вцепилась ему в шею, спрятав заплаканное в лицо в складках капюшона плаща своего хранителя.
Себастьян обернулся: ему все время что-то мерещилось в темноте, но он не понимал, сквозняк ли это гуляет по сырой комнате, или и вправду некто живой прячется там и следит. Нахмурившись, он быстро и бесшумно направился вдоль стены, следуя позыву ветра. И десяти минут не прошло как, никем не замеченный, демон вышел на промозглую улицу.
Сняв с себя плащ, Себастьян надел его на Элис. Девочка завернулась в него, как в одеяло, и комочком осталась сидеть на руках у хранителя. Она устала. Так бывает, люди устают.
— Не волнуйся, — сказал демон, шагая по скрипящему снегу, — мы скоро будем дома.
— У меня нет дома, — безжизненным голосом ответила виконтесса, дыша на свои руки.
Себастьян усмехнулся и покачал головой. Дом есть у каждого. Вопрос в том, известно ли, где он находится. Где можно чувствовать себя действительно свободным? Среди сотен полотен известных художников, среди деревьев в лесу или среди доверху заполненных книжных полок? Каждому свое счастье, несомненно. И за него нельзя порицать.