Острые шипы

— Интересно. — Голос, холодный и густой, скользнул в пространство, а после слился с темнотой. Поставленный на место фолиант стал отправной точкой, от которой тонкие пальцы заскользили по корешкам книг, местами останавливаясь, оглаживая тиснение букв, впитывая прохладу кожаных обложек. Ей не нужно было открывать каждую из них, чтобы узнать, что они хранили в себе — сокровища, облачённые в слова.       Внезапно рука остановилась. Прямая линия рта изогнулась, складываясь в улыбку, а глаза зачернели провалами: она блаженно опустила густо накрашенные веки. — Мне льстит, что ты оцениваешь. — Сын Одина. Младший. Опальный. — Хела повернула голову в сторону поравнявшейся с ней фигуры. — Приёмный.       Иллюзия заулыбалась, разводя руками: — Но ты сама отметила наше сходство с отцом. — Верно. Хорошая библиотека.        Женщина двинулась дальше вдоль стеллажей, но уже медленнее, уделяя время и даря ласкающее прикосновение каждой последующей книге. Локи бесшумно последовал за ней. — Предания вайделотов. Металлы Свартальфхейма. Очерки о целительстве альвов. Оружие цвергов. Сочинения об огнях Муспелльхейма. История Асгарда и Мидгарда. — Взгляд её был направлен ровно вперёд, однако звучавшие названия книг совпадали с теми, что были выбиты на их корешках. — Почему отстал?       Ощутив пустоту за собой, она остановилась и, так и не услышав ответа на свой вопрос, лениво обернулась — отблески далёкого пламени впитались в волосы и плащ, но сделали различимыми цвета её одежды — зелёный и чёрный. Иллюзия Локи находилась в пяти шагах от неё, в той же позе и с тем же лицом, что было на фреске, тысячами обломков валявшейся теперь на полу тронного зала. — Откуда тебе известны эти книги? — А откуда ты узнал, что я вошла в эти покои? — Чары. — Для чего тебе чары на этих покоях? — Потому что они мои. — Именно.       Локи дёрнулся, однако мгновение, и прежняя невозмутимость вновь заслонила его.       Разбивая тишину ударами каблуков, Хела прошла мимо бога и опустилась в кресло. — Локи Лафейсон, — протянула она каждый звук его имени. — Зачем ты пришёл сюда? — Поговорить. — Неужели? Мне думалось — преклонить колено. Я разочарована.       Слегка приподнятая бровь послужила ответом усмешке, не сходившей с её лица, пока Локи устраивался в кресле напротив. Глаза в глаза: два взгляда проходились по находящимся напротив фигурам, замечая, читая, оценивая — оба навёрстывая упущение первой встречи. — Будешь смотреть и молчать? Возможно, похоже на тебя, но я ожидала другого.       Теперь была его очередь усмехаться: — Откуда тебе известно, чего следует ожидать? — Даже в том далёком месте, куда загнал меня Всеотец, водятся слухи о тебе. Столько славных историй. И доходят они не из одного только мира. — Голос, заиндевевший в начале, позже заскользил бархатом. — Льстит, должно быть? — Не может не льстить. Поведаешь?       Закинув ногу на ногу, Хела провела ладонью по подлокотнику, задумчиво впитывая взглядом своё движение, а после взглянула на Локи, подперевшего голову руками и чуть подавшегося вперёд — совсем готового слушать. — Что ж. Заведуя мёртвыми в течение тысячелетий, учишься не обращать внимание на их стенания: болезни и войны из-за клочка земли становятся скучны в первые двести лет. Но иногда я прислушиваюсь и, признаюсь, была впечатлена, когда в мои владения хлынул поток душонок из Мидгарда, блеющих и вопящих, как стадо разодранных овец. Все они говорили об угрозе, пришедшей с неба. Те, кто имели больше власти и знаний, называли твоё имя. Конечно, Земля — мелкая цель, но хорошо уже то, что ты, находясь здесь, — Хела презрительно обвела взглядом вокруг себя, — за пустой болтовнёй о милосердии и мудром правлении смог разглядеть нечто иное, к чему нужно стремиться.       Локи слушал её с выражением почтительной внимательности, но как только Хела закончила, расхохотался, откинувшись на спинку кресла. — Слышал бы тебя мой братец! — Тот тупоголовый болван, считающий себя воином, но которого я оставила безоружным в первую минуту? — Он самый, — остатки смеха растаяли на его губах. — Я действительно хочу поговорить. Расспросить вернее. Позволишь?       Хела кивнула, сделав приглашающий жест рукой. — Впервые по-настоящему я услышал о тебе незадолго до того, как встретил лично. Один назвал тебя самой разрушительной силой во Вселенной, а после — своей дочерью. Старшее дитя Всеотца, ты не упоминаешься ни в одной летописи, а книги говорят о тебе лишь как о властительнице Хельхейма. Эти стены не знают другого наследника, кроме Тора, — он не потрудился скрыть своего яда. — Так учили меня. Так думал и говорил всякий в Асгарде. Я хочу понять, почему Один не только запер тебя в другом мире, но и заставил сгинуть любое воспоминание о тебе?       Выложенные в первую минуту намерения — слишком чистая игра для того, кто зовётся богом лжи, чтобы не пытаться найти за ней ловушку. Поэтому она могла бы разозлиться, но вместо этого заговорила, жарко и увлечённо, будто ей нужно было не отвечать на заданный вопрос, а вести за собой толпу: — Я стояла во главе его армии. Легионы Асгарда являлись в новый мир, орошая его земли кровью, а уходя мы уже называли его своим. Золото текло в сокровищницу, мощь асов росла, и каждый во Вселенной боялся одного упоминания о нас. Империя Всеотца раскинулась в Девяти мирах. И выкована она мною. Вся сила и величие, богатство и слава — ничего этого не было бы без меня! — гордость и самолюбование, небезосновательные, подкреплённые осознанием собственной мощи плескались в словах вместе с яростью. — Но в какой-то момент Один решил остановиться: завоевания показались ему достаточными. Он ушёл в дипломатию и политику, надеясь, что куском пожирнее заставит все подвластные ему народы забыть, как некогда едва не вырезал их полностью. Ослабив хватку, Всеотец дал волю другим мирам, и они вытеснили нас на задворки Вселенной. Я не желала мириться с этим, не хотела, чтобы мой труд сгинул из-за чудачеств старого лицемерного глупца. И как только мои намерения дошли до Одина, он решил заточить меня в мелком и ничтожном мире, поставив надзирателем над душами умерших.       Замолкнув, Хела выжидающе смотрела на Локи. Окружённые тенями, льдисто-серые глаза остро впивались в его лицо и не находили ничего: черты замерли в настороженной заинтересованности. Она чувствовала, как в нём роились мысли, которым он не давал выхода.       Хела наклонилась вперёд, чуть сузив глаза. — Знаешь, почему это было ожидаемо? — Локи промолчал и только вопросительно поднял брови. — У Одина никогда не хватало духу довести дело до конца. Какой бы ни была проблема, он решал её двумя путями: либо убирал долой со своих глаз… глаза, либо обращал в угоду себе — покупал за горсть золота, шёл на шантаж, обещая вывернуть наружу постыдные тайны неугодных, уверял в том, что нужно быть не соперниками, а друзьями, не бороться один с другим — объединять усилия. Однако не это — самая мерзкая ложь. Ведь он заставлял верить, и желаемое кем-то всегда на самом деле было нужным ему. Скупая похвала этого тщедушного старика заставляла вновь и вновь совершать поступки, которые позволили бы опять услышать от него пару добрых слов. Не хватает только виляющего хвоста, верно? Сколько верных псов вилось у его ног. Что делали они, стремясь получить признание — больше, чем другие. И что чувствовали, оставаясь в чьей-то тени. — Говоришь так, будто спрашиваешь, — бесцветно подытожил Локи и передёрнул плечами. — Тебе лучше знать.       За мгновение оправившись от опасной тени, притаившейся в твёрдой линии губ, женщина коротко улыбнулась. — Хорошо. Тогда поговорим немного о другом. Знаю, что тебе будет интересно. Понимаешь, истории женских трагедий похожи — все как одна. Но у меня есть любимая. Об одной асгардской женщине, которую звали Лаувеей. Во время пограничной стычки йотуны взяли в плен её, а в придачу ещё десяток асинь в дар своему правителю. Другим повезло больше, потому что они раньше отправились в моё распоряжение. Не знаю, почему Лаувейя держалась долго, но она столько раз становилась собственностью Лафея, что в конце концов понесла от него. — Хотя и до того Локи был недвижим, после последних слов фигура его заледенела. — Однако как только он увидел, кого она произвела на свет, то не помедлил убить прямо на родильном ложе: младенец был ничтожно мал для отпрыска великана. Лафей не хотел для себя позора и оставил его умирать. Как она сокрушалась! — Хела всплеснула руками. — Даже мёртвая думала о своём ребёнке.       Она склонила голову на бок — чёрные волосы упали на плечи, частично прикрывая её лицо и взгляд, направленный сквозь находившегося напротив Локи — на разворачивающийся за его плечами город, море и мерцание звёзд. — Не могу взять в толк, как матерям это удаётся. Она ведь даже не держала его на руках, а вой стоял на весь Эльвиднир. Все так делают? Или к плачу и терзаниям располагают лишь туманы моего милого мирка? Ответь, царевич, ты ведь всегда слыл знатоком душ: матеря о каждом своём ребёнке пекутся? Всякого вспоминают? А о чём думала она, когда стояла у порогов Валгаллы? И есть ли…       Звучный, рокочущий, истинно женский голос, оказался прерван тихим шипением: — Не смей.       На опасный прищур он не обратил внимания, искажаясь в лице и резко подаваясь вперёд, цепляясь пальцами за подлокотники, а взглядом — за такой же ненавидящий взгляд. — Не смей упоминать о ней! Не смей говорить о ней своим поганым ртом, от которого разит мертвечиной. Владычица разлагающихся трупов, тебя ведёт лишь жажда отомстить почившему старику. Но когда ты насытишься, всё добытое рассыпется в твоих руках, ведь от каждого твоего касания расползается гниль! — Проверим?       Один удар сердца — Хела оказалась подле Локи, обхватывая его горло длинными пальцами, из-под которых полился зелёный свет. — Юнец, я правила тенями на протяжении тысячелетий! Неужели не справлюсь с иллюзией одного мага? — прошипела она в удивлённое лицо. Свободной ладонью проведя по выпирающей линии скул, Хела вскинула рукой, и продолжением её пальцев в ней зачернел стилет. Но оружие было медленнее движений Локи: щеки Хелы он коснулся раньше, чем острое лезвие — его лица. Плутовская улыбка из былых времён играла на губах бога, пока он наблюдал, как удивление женщины сменяется растерянностью и как после короткого мига осознания ярость искривляет каждую черту её лица.       Иллюзия растворилась прежде, чем Хела нанесла удар, с истошным, полным злобы криком всаживая в кресло уже полноразмерный меч. Дрогнувшее пламя пускало по стенам трясущиеся тени, а упавшие на лицо волосы скрывали горящий взгляд. Быстро оправившись, Хела выпрямилась, с толикой высокомерия оглянулась вокруг и пошла к дверям, но остановилась, не дойдя до порога.       За ним змеился зелёного цвета плащ, тусклые отблески звёзд скользили по золотой пластине доспеха, а угольная кожа камзола впитывала темноту. — Я же убью тебя. — Не думаю.       Обернувшись чёрным вихрем, Хела, однако, медленно прошествовала через комнату к балкону, где над ведущей к морю пропастью её ждал Локи. — И почему же? — Ты хочешь дослушать меня.       Женщина лишь изогнула бровь. — Что ты будешь делать, когда девять миров падут к твоим ногам? — Девять? — Хорошо. Когда вся вселенная услышит о тебе, каков будет твой дальнейший путь? — Буду править. Восстановлю величие Асгарда, а найдутся недовольные — по несколько представлений Скурджа в каждом мире заставит их исчезнуть. — То ты есть сделаешь всё, что повергнуть его в ещё более бедственное положение, — желчно подметил Локи, спускаясь по ступеням с балкона, и направился к стеллажам. — Прискорбно.       Хела перебирала пальцами, но отнюдь не нервно — в руках обещало возникнуть новое оружие. Явно сдерживаясь, она процедила: — С чего ты взял?       Обернувшись на полпути, Локи бросил в ответ её же усмешку. У полок он взмахнул руками перед собой и, когда названия на корешках засветились, чему-то кивнул, а потом повернулся, заложив руки за спину. — Я хочу помочь. — Не дождавшись ответа Хелы на эти слова, он продолжил: — Тысячелетнее заключение даёт о себе знать: ты не в курсе всего, что происходит во Вселенной. Но если я не ошибаюсь в своих заключениях — а я полагаю, что ты достаточно умна — мимо твоего внимания не ускользнуло несколько явных вещей. Ты осознаёшь, что приближается. Шёпот, слухи и домыслы, но чаще всего напряжение и страх — вот чем в последнее время полнятся миры. Чернокнижники продают оружие и за деньги открывают тайные тропы, по которым можно попасть во всеми забытый, самый дальний уголок мироздания. Надвигается нечто. Или некто. Что бы это ни было, по воле судьбы о нём мне известно больше, нежели другим, и я готов поделиться с тобою своими знаниями. — Явно за что-то. — Верно, — согласился Локи. — Но маленькое одолжение, о котором я тебя когда-нибудь попрошу, — ничтожная плата за то, что ты можешь узнать.       Хела тихо рассмеялась. — Я богиня смерти, милый. На свете нет ничего, что может меня испугать, остановить или что я не смогу подчинить. Ты в том числе. Поэтому либо пади передо мною ниц, либо уходи сейчас, пока я тебе позволяю. — Не поверишь, значит, — с толикой разочарования подвёл итог Локи после недолгой тишины. — Но если передумаешь — дай мне знак, я явлюсь.       Зелень с золотом почти растаяла, уходя в ночную тьму, как раздался возглас Хелы: — Надо же, теперь в Асгарде не учат не только истории, но и этикету!       Когда иллюзия появилась вновь, женщина стояла лишь в шаге от Локи, чьи черты в тот момент выражали то же, что было на лице у Хелы, — предвкушение маленького обмана, в котором оба негласно согласились подыграть друг другу. — Прошу прощения, леди, — глубоким голосом пророкотал Локи, склонив голову.       Взявшись за женскую ладонь, он поднёс её к губам, и в улыбающихся глазах сверкнули лукавые искры — отражение того света, что затеплился под бледной кожей, стоило их рукам соприкоснуться.       Хела сделала реверанс и ответила в тон ему: — Вы так любезны, лорд. Однако осмелюсь предупредить: в следующую нашу встречу я убью вас. — О, моя дорогая сестра, — фигура его бледнела, но голос звенел весельем, — знала бы ты, сколько раз я слышал эти слова.