Поговори со мной

Несмотря на столь оптимистичное заявление, ситуация Лёшку всё же напрягала. Причём насколько именно, он понял лишь утром, обнаружив на лавочке у подъезда поджидавшего его Монгола. Будто лопнул стальной обруч, не дававший дышать свободно.  — Ты… меня ждёшь?  — Ага. Дело есть. Садись. — Булат хлопнул ладонью по доске рядом. Лёшка послушно сел, выжидающе глядя на него.  — Вы со Светкой точно разбежались? — Монгол быстро, как-то искоса глянул и тут же отвёл глаза.  — Точнее не бывает. А что?  — Тогда… Ты не против, если я… ну… Скажем так — попробую занять твоё место? Лёшка прифигел. Непрошибаемый Монгол умеет смущаться? И лишь потом до него дошло. Монгол и… Светка?! Да ну, нафиг! Что он в ней нашёл?! Хотя… М-да… Ведь когда-то и ему Светка казалась весьма соблазнительной.  — Да без проблем. Мне даже лучше: глядишь, быстрее отцепится.  — Вот об этом я и хотел попросить… Я тут подумал… Короче, давай тебе фингал нарисуем, а Светке скажем, что это я поставил. Ну, вроде как за неё… Месть свершилась и всё такое…  — В принципе, можно. Хоть Борова подзуживать перестанет. Впрочем, мне это мало поможет. Он-то свой вчерашний позор мне всё равно припомнит.  — А Борову я сказал, что у тебя дядька в ментуре работает. И за любимого племянника его из-под земли выкопает и с потрохами сожрёт.  — И что?  — Так у него уже были тёрки с ментами. Ему не понравилось… — буркнул Монгол. — Боров ссыкун. По мелочи гадить, конечно, будет, но серьёзных наездов можно не опасаться. Особенно если Светка в уши дуть перестанет.  — Ну, ладно. Давай. — Лёшка подвинулся ближе, подставляя щёку. — Только того… Ты не слишком увлекайся. Мне обратно в больницу неохота.  — Ты чего? — Искренне изумился Булат. — С ума спрыгнул? Я вообще-то сказал «нарисуем», а не «поставим».  — Я ж не художник. Да и за косметику свою мать меня быстрее Борова пришибёт. А так всё натурально.  — Да ну тебя с твоей натуральностью! А если не рассчитаю? У тебя что, зубы лишние? Или мозгам встряска нужна? А знакомый художник у меня есть. Так нарисует, никакая экспертиза не придерётся. Пошли! «Знакомый художник» жил на пятом этаже старой хрущёвки в трёх кварталах от Лёшкиного дома. Карабкаясь по истёртым ступеням провонявшего кошками и пригоревшей капустой подъезда, Лёшка с беспокойством подумал, что на первый урок они, похоже опоздают, хотя он и вышел из дому заранее, надеясь проскочить в класс до прихода Кабана. Впрочем, ради того, чтобы утихомирить мстительную парочку, он был готов прогулять хоть весь день. Дверь открыл… открыла… Блин, а какого пола это существо? Тонкие, но в то же время резкие черты лица могли принадлежать как парню, так и девушке. Коротко остриженные волосы выкрашены в ярко-сиреневый цвет. Серьга в одном ухе. Скрытое безразмерным балахоном тело вроде бы нигде не топорщится, но руки с длинными красивыми пальцами ухожены, на запястье тонкая цепочка браслета. Ну, а брюки уже полвека не являются идентификаторами пола.  — Э-э-э… Здрасте, — растерянно произнёс Лёшка и покосился на Булата, ожидая, как тот обратится к этому… созданию. Скажет: «Привет, Настя!» или «Здорово, Серёга!», и всё встанет на свои места. Или «оно» голос подаст.  — Привёл? Заходите. — Существо кивком пригласило их за собой и, шлёпая босыми пятками по истёртому линолеуму, потопало вглубь квартиры. М-да… Надежда на голос не оправдалась. Видимо, создание было изрядно простужено. Этот сиплый хрип и голосом-то назвать было сложно. Лёшка, не зная, как себя вести, в отчаянье повернулся к Булату: «Да представь ты нас, наконец!» Но Булат только усмехнулся и подтолкнул его по направлению к единственной комнате. Лёшка вздохнул и подчинился. Комната оказалась под стать своему обитателю — причудливой смесью нищеты и креативности. Весьма пожилой шифоньер, потерявший в неведомых катаклизмах дверцы, облезлый продавленный диван без одной ножки, заменённой стопкой книг, расшатанный журнальный столик застелен газетами… Но заменяющая дверцу занавесь на шифоньере штучной работы — цепочки крупных разноцветных бусин, образующих сложный узор, покрывало на диване — расписанный вручную шёлк, а разноцветья баночек, флакончиков, баллончиков и тюбиков, заваливших широченный стол, достойно гримёрного столика примадонны столичного театра. Но самыми примечательными вещами в комнате по праву являлись две: новенькое роскошное офисное кресло на колёсиках и большая картина в шикарной резной раме, занимающая почти всю стену над диваном. Лёшка как вошёл, так и прикипел к ней взглядом, пытаясь разобраться в мешанине изломанных в жарком танце тел, завихрениях ярких юбок и блеске глаз, браслетов и бус, чей звон, казалось, вот-вот прозвучит наяву. Как заворожённый, он шагнул поближе… Никакого холста не было. Как и богатой резьбы на массивной раме. Впрочем, как и самой рамы. Всё — и легконогие танцовщицы, и глубокие тени во впадинах резных деталей, и чуть облезлая позолота — всё было нарисовано прямо на обоях. Причём зигзаги и разводы абстрактного рисунка обоев гармонично вписывались в изображение, подчёркивая складки юбок и изломы вскинутых над головами рук. Из ступора его вывел Монгол, осторожно подтолкнув к креслу со словами:  — Жень, только у нас со временем туго. Хотя бы на второй урок успеть надо. Существо только сердито фыркнуло. А Лёшка обречённо подумал, что последняя надежда определить его половую принадлежность лопнула, как мыльный пузырь. Потом-то можно, конечно, у Монгола спросить. Но сейчас-то как себя вести? Он послушно сел в кресло, напряжённо вытянувшись в струнку. Женя тут же деловито развернул его лицом к окну и взгромоздился… взгромоздилась… (да, блин, что же это такое-то, а?!) на жалобно скрипнувший журнальный столик, подобрав под себя ноги и подперев коленом подбородок. Пристальный немигающий взгляд светло-карих с желтизной глаз заставлял изрядно нервничать. Лёшка сцепил зубы и мрачно уставился в ответ, выдерживая характер и тихонько закипая. К счастью, эта игра в гляделки продолжалась недолго: «оно» неожиданно выбросило руку и резко дёрнуло кресло на себя.  — Глаза закрой, — услышал он прямо над ухом и, едва успев выполнить указание, ощутил влажное прикосновение к векам. ***  — Это как это ты не знаешь?! — Лёшка ошарашенно уставился на Булата. — как можно разговаривать с человеком, не зная, парень он или девушка?  — Спокойно. — Монгол был, как всегда, невозмутим. — Ты же его не в постель тащишь. И морду бить, вроде, не собираешься. Так какая разница?  — Что значит, какая? Ладно, если это девчонка, а если нет?!  — И что?  — Да ты видел, как он одет?! И волосы крашеные! Наверняка из этих… ну… «заднеприводных».  — Он тебя что, лапал? Или глазки строил? — Прищурился Булат.  — Ещё чего! — Возмутился Лёшка. И тут же отметил. — Ага! Всё-таки «он»!  — Лично мне проще считать его парнем — не надо лишний раз менуэты вытанцовывать и политесы разводить. А ты, если тебя это так напрягает, можешь записать е ё в девушки. Хватит психовать! Ты же не на свидание собрался. Ещё пару раз встретитесь, и всё, забудешь, как страшный сон. Так какая тебе разница?  — Встретимся? Зачем? — Лёшка даже остановился.  — Здрасте! Ты что, собираешься завтра прийти в школу «а-натурель»? Светочке будет весьма любопытно узнать, какими припарками можно так подстегнуть регенерацию. Так что наведаться к Женьке придётся. Только приходи пораньше — он терпеть не может работать в спешке.  — Бли-и-ин! А просто оставить как есть нельзя? Уж ради такого дела можно денёк и не умываться…  — Ты что, не слышал, что он тебе говорил? Ну, ладно, ладно — она.  — Не до того было… — Мрачно буркнул Лёшка. — И что?  — На ночь обязательно смыть. Иначе к утру глаз не откроешь. Да и цвет фингала со временем меняется. Уж тебе ли не знать! Завтра окраска нужна другая. Лёшка даже застонал. Ну, почему они не затеяли это на недельку попозже — пофорсил бы пред Светкой денёк и слинял на каникулы.  — А ты не сможешь?..  — Нет, завтра я занят. — Покачал головой Булат. — Да чего ты переживаешь? Не бойся, Женька только рычит, да фыркает страшно, а на самом деле белый и пушистый… Во всяком случае, на моей памяти никого ещё не сожрал. Пошли лучше скорей, сейчас второй урок начнётся. Лёшка скривился и обречённо поплёлся за ним к школьным воротам.