…каждому рано или поздно понадобится свой человек…
Тишина. Темнота. Холод. Тихая речная гладь изредка подёргивается дуновением лёгкого мартовского ветерка. В некоторых местах река разрезана тонкими покровами льда. Зима покидает нас. Удивительно, но я сейчас не только о времени года. Наверно, в жизни каждого человека рано или поздно возникает момент, когда его личная, персональная зима оставляет его, дарит весне возможность войти в его жизнь. Эта зима суровая, холодная, жестокая, безразличная ко всему на свете, выраженная лишь в одном белом цвете берёт и… молча уходит, оставляя за собой маленькие короткие холода, и те со временем пройдут, ведь солнце станет греть землю с каждым днём всё сильнее и сильнее. Снежные сугробы таят, оставляя после себя куски сырой и промёрзшей, голой земли. А потом земля даёт первые ростки. На ней появляется шелковистая травка, блестящая в лучах весеннего солнца, на голых ветвях деревьев набухают почки, превращающиеся в яркие листья, вскоре и цветы начинают цвести миллиардами красок. Жизнь вновь становится яркой, красочной, наполненной радостью и счастьем. Нужно лишь переждать зиму. Да, она наступит снова, рано или поздно. Но её отвратительность зависит лишь от самого тебя. Ты можешь превратить зиму в чудо, а можешь превратить её в проклятье. Выбор за тобой. Но факт один. Как и дождь, как и грозы, как и всё в этом грёбанном мире, зима тоже проходит. В воздухе стоит аромат бензина, табака, моих собственных духов и морозной вечерней свежести. Снег под моими ногами тихо скрипит, когда я присаживаюсь на корточки. Изредка на ветках деревьев звонко поют птицы. Вдалеке, в лесу, ухает сова и шумят лесные звери. Языки пламени лижут моё лицо на старой фотографии с матерью. Огонь, исходящий от костерка, который я развела, приятно обжигает моё «настоящее» лицо. Вдыхаю запах тлеющей бумаги и дерева, исходящий от фотографий и вещей, которые горят в огне. Серые фотографии отца и матери, мои детские и подростковые фото, общие фотографии нашей «семьи» (я, мама и отчим) медленно превращаются в пепел. Мой детский паровозик, в красно-жёлтую полоску, который отчим испортил, туша об него сигареты, превращается в пепел. Мой маленький мишка Бука, пузо которого мать вспорола, когда мне было пятнадцать, превращается в пепел. Рваная одежда, которую нередко рвал на мне мой отчим, превращается в пепел. Старая, испортившаяся косметика превращается в пепел. Мои рисунки с изображением девушек, режущих самих себя и курящих сигареты, превращаются в пепел. В пепел превращается вся моя прошлая жизнь, которую я исковеркала сама, сваливая проблемы на отчима и мать, на ужасных одноклассников и скучную школу. Крепко сжимаю в руке фотографию, на которой изображён красивый, высокий мужчина с копной русых волос. Густые волосы закручены в смешные завитушки у висков. Яркие зелёные глаза смотрят прямо в камеру, лучезарно улыбаясь. Хотя губы мужчины сложены лишь в скромной полуулыбке. Он одет в простую белую рубашку. На его сильных и больших руках сидит пузатая годовалая девочка, у которой едва начали расти тёмненькие пряди волос. Её большие глаза смотрят с любопытством куда-то в сторону, не в камеру. Она показывает кому-то свой маленький язычок. Противная. И родилась она такая. Противная, вредная, смешная. На этой фотографии я и мой отец. Лишь этот человек всегда верил в меня, всегда верил во всех людей, какими бы отвратительными они не были. Он всегда всех прощал, мог и ударить, мог и отомстить, но прощал. Душой он всегда прощал каждого. И любил всех. Всех, без исключения. Для него никогда не было чужого человека. Он всегда свято почитал фразу «Все мы — братья», придерживаясь этого принципа всю свою жизнь. Тёплое прикосновение холодных ладоней заставляет меня слегка вздрогнуть от неожиданности. Кирилл поднимает меня с колен и обнимает со спины за шею, крепко сжимая в своих больших руках. Костёр начинает медленно гаснуть. Но он сжёг всё, что я хотела сжечь. Почти. — Ты больная, — по-доброму усмехается Кирилл, дыша мне прямо в шею. Чувствую, как по всему телу медленно распространяется приятное тепло. Я тихо прыскаю со смеху. — Выехать за город сразу после выписки, чтобы сжечь все эти вещи… — Ты ведь сам всё понимаешь, — тихо отвечаю я, зарываясь носом в ткань пальто Кирилла. Ощущения, посетившие меня в моей квартире, были далеко не из приятных, словно заключённого, честно отбывшего свой срок, снова вернули на зону, но на этот раз просто так, а не за преступление. Но, слава Богу, что, когда я приехала туда, чтобы забрать свои вещи и оставить чёртов букет от Владлена, матери и отчима не было дома. Между мной и Кириллом повисает короткая пауза, во время которой костёр окончательно гаснет, и весь мир вокруг погружается в ночную темноту. — Я пойму только тогда, когда ты осмелишься и будешь готова всё мне рассказать, — медленно говорит Кирилл, шепча мне прямо на ухо, словно боится, что сама природа может подслушать наш разговор. Я жду момента, когда смогу рассказать ему обо всём. О родителях, об отце и матери, об отчиме, о садистах-одноклассниках. Но сейчас я не могу этого сделать. Просто чувствую, что не могу. Не потому что я не доверяю Кириллу. Сейчас он для меня самый близкий человек. Но в жизни бывают те самые разговоры, которые ты до последнего откладываешь, поджидая лучшего для них времени. Я стою в объятиях Кирилла в лапах ночной темноты, в тихом поле, без лишних глаз и голосов, без лишней огласки и людей, и это лучшее, что случалось со мной когда-либо. Медленно поворачиваюсь к нему лицом и провожу ладонью по его уже начавшим заживать синякам и царапинам. Он в ответ, улыбаясь, проводит тыльной стороной ладони по моим ссадинам, уделяя особое внимание царапине, оставленной матерью, и рисунку в виде полумесяца на шее, вырезанному Пашей. Сердце снова начинает биться, как бешенное. Я закрываю глаза, собираясь обнять Кирилла, но он резко сжимает мой подбородок, из-за чего я поднимаю на него вопрошающий взгляд. В темноте мне тяжело разглядеть его глаза, но их блеск я замечаю сразу. Даже не вижу, а чувствую, ощущаю собственным телом. Его губы медленно тянутся к моим. Я шутливо отворачиваюсь в сторону, из-за чего Кирилл лишь слегка чмокает меня в щёку. — А ты хитрая, — улыбается он и крепко обнимает меня за талию, прижимая к себе. Ощущаю, как он медленно и осторожно делает это, чтобы не сделать больно моим ещё не зажившим ранам. И он делает это не только с моим телом, но и с моей душой. Кирилл не задаёт мне миллиарды вопросов. Он просто рядом, и этого более чем достаточно. Чувствую, как он носом зарывается в мои волосы. Чувствую приятный запах душистого мыла, табака и лёгкого одеколона, ненавязчивого и не приторного. Чувствую крепкие руки, в которых я сейчас надёжно укрываюсь от мартовского ветра и одинокого мрака природы. Чувствую, как мерно вздымается грудь Кирилла. Слышу биение наших сердец. Удивительно, но они будто стучат в каком-то едином ритме. Или же меня накрывает от капельницы, которую мне сделали всего час назад. — Слушай, — говорит Кирилл, слегка раскрывая объятия. Я удивлённо смотрю на него. Ну почему такой прекрасный момент был вынужден прерваться? — Я, конечно, понимаю, что весь этот атмосферный вид и обстановка за городом… Но ты уже замёрзла. И тебя едва выписали. И, кстати, врач велел мне тебя не выпускать на улицу ближайшие две недели. — А я-то думала, что ты из тех, кто нарушает правила и запреты, не задумываясь о последствиях, — разочарованно выдаю я, желая задеть Кирилла за живое. Но на удивление парень не кидает мне в ответ свои не менее язвительные реплики. Кирилл целует меня в нос. Моё шумное сердце с грохотом ухает в пятки, будто я срываюсь в пропасть. А Кирилл скользит губами по моей щеке, затем проводит носом по скуле, прислоняется холодными губами к моей дрожащей шее, прямо к полумесяцу. Прикрываю глаза, чувствуя, как кровь, словно нагретая на огне вода, закипает в жилах. Меня бросает в, как мне кажется лёгкую, дрожь. Слышу тихий шёпот прямо у меня над ухом. — Я обожаю нарушать правила. Но только не тогда, когда они касаются тебя. Хотя, твоё дрожащее тело в моих руках — это пик моей озабоченности. Я прыскаю со смеху. Я рада тому, что он понимает, что я пока не готова перейти к чему-то большему, чем поцелуи и взаимные поглаживания. И ещё больше я рада тому, что он способен смеяться над сложившейся ситуацией. Парень целует меня в губы, едва касаясь, будто ветерок прошёлся по моему лицу. Разочарованно опускаю голову. — Пойдём, — говорит парень и, убедившись, что костёр полностью догорел, берёт меня за руку и тянет к машине, припаркованной в десяти минутах ходьбы от опушки, где я развела костёр. Я, мысленно простившись с местом, где я рассталась со своей прошлой жизнью, уверенным шагом плетусь к чёрной BMW. В машине значительно теплее нежели на холоде морозной улицы. Я пристёгиваюсь на пассажирском сиденье и, сжав правую руку Кирилла, прислоняюсь лицом к мягкому креслу. Мои глаза наливаются свинцом. Скорее всего это лекарства, прописанные мне доктором, действуют так на мой организм. А может просто я не успеваю за стремительным потоком новой жизни, начавшейся так внезапно. Кирилл, понимая меня без слов, тихо включает в машине моего любимого современного классика. Музыка фортепиано заполняет тёплый салон машины. Я ещё сильнее сжимаю руку Кирилла, словно парень может куда-то испариться. Чувствую лёгкое прикосновение губ на своей ладони и проваливаюсь в сон.Chapter 1. Никто не посмеет обидеть (часть 2) Ева
Холодные струи воды, наконец, пробуждают мой остолбеневший от бессонницы организм. Упираюсь лбом на холодный и твёрдый кафель ванной комнаты. Чувствую, как струйки воды ползут по моему ледяному телу. Чувствую, как слёзы медленно сползают по моим щекам, смешиваясь с водой. Уже с трудом разбираю, где вода, а где слёзы. Медленно закрываю кран. Ещё пару минут стою в ванной, тупо пялясь в белоснежную стену и слушая звук звонко падающих капель. Заворачиваюсь в тёплый махровый халат и бросаю взгляд на большое круглое зеркало в золотистой оправе. Провожу ладонью по запотевшей поверхности, в ту же секунду ловлю взгляд потухших, полных боли и слёз, зелёных глаз, бледную болезненную кожу, неправдоподобно огромные синяки под глазами. Отвратительное зрелище. Но оно больше похоже на правду. Это вам не прикрытые под слоями косметики фальшивые пустые глаза, искрящиеся неискренним и притворным счастьем. Это не зажравшаяся деньгами родителей богатенькая сука, плюющая на всех кроме себя любимой. Это обычная девочка, запутавшаяся в себе и запутавшаяся в людях. Кого я обманываю? Я, якобы не зажравшаяся богатая сучка, уже неделю проматываю все свои сбережения, снимая себе люкс в одном из лучших отелей Москвы на Красной площади, заливаю в себя литры дорогущего алкоголя и выкуриваю элитные сигары, питаясь одними заморскими фруктами. Я не вернусь домой. Никогда больше. Туда дорога мне закрыта. Отец не ищет меня лишь потому, что точно знает, где я нахожусь. Мои кредитки отслеживаются всеми его каналами. Он знает о каждой потраченной мною копейке. Наверно поэтому я веду такой идиотский образ жизни. Я зачем-то заказала себе кучу шмоток, отправила почти две трети всех денег в благотворительные фонды, чего ненавидел делать мой отец без огласки в СМИ (все должны были знать, какой он щедрый, а иначе, на кой-чёрт нужна эта благотворительность), накупила Насте дорогой одежды, телефон и украшения, словно неосознанно пытаюсь сделать из девушки собственную копию. Даже не знаю, захочет ли она всё это носить. В номере пахнет знакомым табаком и алкоголем, пряными духами и мятой. Так пахло в тот вечер…*чуть больше чем неделю назад*
Сердце бьётся в груди, словно запертая кем-то птичка. Сжимаю ткань джинсов, смотря в зеркало заднего вида, пристально наблюдаю за двумя чёрными ауди, которые едут прямо за нами, но держат весьма приличную дистанцию. — Кирилл уже в больнице, — облегчённо выдыхает Герман на заднем сиденье. Накатывает волна облегчения, словно кто-то сбрасывает с меня один из тяжеленных грузов. Я оборачиваюсь, смотря на темноволосого юношу, нервно теребящего свои волосы и шумно выдыхающего дым тлеющего косяка. Раньше Максим никому не позволял курить в своей машине. Кладу свою ладонь на ледяную руку Германа. Парень дёргается. И по его взгляду я понимаю всё, о чём он так долго молчит. По телу бегут мурашки, а внутри что-то глухо отдаёт нарывающей болью. Герман тут же понимает, что только что он в буквальном смысле обнажил свою душу передо мной, едва знакомой девушкой. Парень крепче сжимает мою ладонь, опуская голову. Чувствую на себе чей-то пристальный взгляд. Макс прожигает нас своими голубыми, полными злобы, (это что ревность?) глазами. Делаю вид, что не замечаю этот странный взгляд, но бабочки внутри моего живота начинают клокотать с новой, свежей силой. «Мерседес» Макса останавливается около ряда новомодных многоэтажек в районе Садового кольца. — Держите меня в курсе, — говорит Герман, по-дружески щёлкнув меня по носу и похлопав Макса по плечу, выходит из машины. Внутри что-то болезненно нарывает, будто кто-то раз за разом теребит старую рану. Я должна была что-то сказать уже тогда, когда догадалась обо всём произошедшем. Но всю дорогу я молчала. — Я сейчас, — быстро говорю я, наблюдая, как тёмный силуэт движется к подъезду. Вылетаю из машины, словно дикая фурия, и бегу за силуэтом. Герман тут же оборачивается. Вижу замешательство и тень радости на его лице. Никогда не замечала, что парень такой высокий, он явно выше Максима и Кирилла на добрую десятку сантиметров. Тяжело дышу, сжимая ладони парня в своих ледяных руках. Герман прислоняется лбом к моему лбу, шумно дыша мне в лицо. Чувствую, как моё и его сердечко бьются в унисон, с одинаковым болезненным надрывом. — Я могла сразу догадаться, — нервно смеюсь. — Я такие вещи распознаю почти мгновенно. Но ты… даже меня смог обмануть. Герман натянуто улыбается. — Ты должен поговорить с ней, — говорю я, отнимая своё лицо от лица парня. Блестящие глаза Германа смотрят на меня со знакомым хладнокровным мужеством. Так почти всегда смотрит на меня Макс. Особенно, когда я начинаю плакать или переживать без повода. — Я знаю, — кивает Герман. Вижу, как плотно выстроенная стена непоколебимости и пофигизма медленно рушится в нём. — Он дорог ей, — тихо произношу я, пытаясь подбирать «аккуратные» слова, чтобы не задеть эту, и без того, израненную душу. — А она ему. Я почти наверняка уверена в своих словах. Я почти наверняка уверена, что Настя чувствует к Кириллу тоже самое, что и он к ней. Почти. Вижу боль в глазах Германа. Парень закусывает губу, видимо пытаясь сдержать порыв злобы и ненависти по отношению ко всему миру. — Я не хотел чувствовать это, — с надрывом выдыхает он. — Но она была рядом тогда, когда не было никого. Она… помогала мне. Терпела мои идиотские закидоны, выходки, пьянки. Терпела всех моих парней. Герман и я одновременно прыскаем со смеху. Парень поднимает на меня свои большие карие глаза. Ловлю в них ту знакомую, щемящую изнутри, ноющую и нарывающую боль. Это сердце. И оно разбито. — Она доверяла мне, как самому близкому человеку. Поверь, когда в тебя и тебе не верит никто, это доверие становится чем-то необходимым и жизненно важным. — Ты ведь не гей, — резко выдыхаю я. Герман слабо улыбается. — Нет. Просто, это было чем-то вроде эксперимента и вызова нашему гнилому обществу и… последней каплей терпения для моих родителей. Герман с грустью смотрит вдаль, восстанавливая события, которые ему явно не хочется помнить. Я ещё крепче сжимаю шершавую ладонь, переплетая наши с другом пальцы. — К тому же меня абсолютно не интересовали эти крашенные, все словно из-под конвейера… Даже язык не поворачивается назвать этих пустышек девушками. — На лбу у Геры начинает выступать вена. — Девушки были мне абсолютно не интересны, пока в моей жизни не появилась Настя. По началу она была зажатой и скрытной, как мышка, крадущаяся за сыром. Я даже подумывал о том, что она хочет ограбить мой тату-салон. Но она была настолько талантлива, что я не мог упустить такого художника. А потом… в один вечер… — тихо говорит Герман, всё больше и больше погружаясь в воспоминания и всё сильнее сжимая мою руку. Его зрачки сужаются, а глаза начинают по-детски блестеть. — Как-нибудь я расскажу тебе, что у нас с ней произошло или сама Настя тебе расскажет. Это, увы, не мой секрет. Именно в тот момент я понял, что я для неё единственный друг. А она, судя по всему, стала для меня кем-то вроде младшей сестрёнки. Я стал осознавать, что мои чувства к ней далеки от любви брата к сестре лишь спустя время. После того, как я увидел, как на неё смотрит Кирилл. Я узнал этот взгляд. Это был мой взгляд. Герман будто отрешается от окружающего мира. Он смотрит на невидимую точку за моей спиной. И мне до безумия хочется повернуться. Мне кажется, что Герман глазами воспроизводит всё, о чём говорит сейчас. Но я продолжаю стоять, боясь шелохнуться и упустить холодную ладонь в моих руках. Чувствую что-то мокрое у себя на щеках. Неужели сейчас пойдёт дождь? — Она не такая, как все. Она не зацикливается на своей внешности так, как зацикливаются едва ли не все девушки мира. Я понимаю, что этот критерий немаловажен, но, чёрт, каким-то образом этой девочке без усилий удаётся выглядеть, как супермодель. Пусть и в этих драных тряпках, с ужасным макияжем и причёской. Я по инерции улыбаюсь, припоминая тот отвратительный белый свитер в зацепках, в котором была Настя в день нашего знакомства. Удивительно, но я даже запомнила, что было надето на ней, хотя я порой забываю, что делала пятью минутами ранее. — Единственная, кто ещё сломал мои стереотипы о «сути девушек 21 века», это ты, Ева, — уверенно говорит Герман, смотря на меня с улыбкой. Но его взгляд по-прежнему остаётся серьёзным. Чувствую, как что-то внутри меня передёргивается, будто кто-то перерезает нить к моему сердцу. Это не связано с холодом на улице, не связано с болью из-за разбитого сердца, не связано с безразличием моих родителей. Герман. Он, помимо Макса и Кирилла, лишь он увидел во мне нечто большее, чем «богатенькую испорченную дочку миллиардеров». — Не говори, что я ношу такие же отвратительные вещи, как Настя, — притворно морщусь я. Герман слабо смеётся, поправляя чёлку на лбу. — Вы с ней разные. Вы, как бы я ненавидел это сравнение, похожи на пламя и лёд. Но… когда-нибудь и ты поймёшь, насколько вы близки с ней душами. — Голос Германа становится магически гипнотическим. Я внимательно слушаю его, ведь я сама чувствовала нечто подобное, когда только встретила эту забытую и брошенную всеми серую мышку. Герман проводит ладонью по моей щеке. — Ты плачешь? — тихо спрашивает он, почти дыша мне в лицо. Что? Плачу? Удивлённо провожу рукой по своей щеке и понимаю, что это действительно слёзы. Когда я успела расплакаться? Вижу страх, но не без понимания в глазах друга. Герман осторожно, но достаточно крепко обнимает меня. Я украдкой зарываюсь в его серый шарф, пахнущий знакомым дорогим одеколоном. Слышу тихий шёпот прямо у себя над ухом. — Спасибо. — Спасибо тебе, — тихо говорю я. Слышу громкий гудок машины и дёргаюсь от страха. Оборачиваюсь. Машина Макса стоит заведённая и уже готовая ехать. Да уж. За такую задержку он меня по головке не погладит. — Тебе пора идти, — буднично говорит Герман, отстраняясь от меня. Холод улицы становится невыносимым. Я чувствую, как моя кожа парадоксально горит от холода, словно миллионы иголок одновременно вонзаются мне в кожу. Зубы стучат, но я стараюсь сдерживать эту дрожь. Во время прощания с Германом я моментально подмечаю его метаморфозу. Пару минут назад парень был с головой поглощён воспоминаниями и болью, но сейчас он, как ни в чём не бывало, улыбается и сохраняет хладнокровное спокойствие. Маска. Ещё одна маска. Но маска Германа не лживая и лицемерная. Она его защита от внешнего мира, который имеет плохую привычку использовать наши чувства и нашу боль против нас самих. Быстрым шагом иду к машине. Но лишь в паре метров от неё понимаю, что сейчас мы с Максимом останемся наедине, впервые спустя с той ссоры, после которой я сбежала в «Облака». До этого с нами всё время был хоть кто-то, но не сейчас. Сейчас пришло время нам остаться вдвоём. От этой мысли по спине ползут мурашки. И мурашки вовсе не от холода. Сердце начинает гонку крови внутри меня. Его стук буквально оглушает тишину улицы. Я слышу его бешеные и громкие удары даже в горле. Я уже подумываю о том, чтобы вызвать себе такси. Но это глупо. Мне попросту некуда ехать. Путь домой мне закрыт. Во всяком случае до завтрашнего (а точнее уже сегодняшнего) утра, пока родители не уедут на базу компании. Нет уж. Я, Ева Морозова, ни за что не стану показывать свои слёзы. И уж тем более не стану трястись как осиновый лист из-за парня. Пусть и из-за такого сказочного, как Макс. Стоп! Я серьёзно сейчас подумала о том, что он сказочный? Убейте меня, и как можно скорее, прошу. Уверенной походкой прохожу последние два метра, отделяющие меня от чёрной BMW, и быстро погружаюсь в тёплый салон авто. В нос моментально ударяет знакомый запах. Запах табака, ментола и душистого мыла. Запах Макса. Пристёгиваюсь, откидываю за спину волосы, стараясь быть максимально сдержанной и спокойной. Хотя внутри живота мои бабочки пляшут лезгинку. Сердце стучит так громко, что мне кажется, будто я дёргаюсь с ним в такт. Макс давит на педаль газа. Машина с обиженным рёвом бросается по дорожной глади. Меня резко кидает вперёд, отчего из моих уст вылетают отнюдь не слова настоящей леди. — Ты что творишь?! — взвизгиваю я, поднимая взгляд на Макса. Всю мою влюблённую взволнованность снимает как рукой. Парень нарочно делает вид, что не замечает моего раздражённого и ошарашенного взгляда. Он уверенно ведёт машину одной рукой, выжимая при этом 220 км/ч. Свободной рукой он беззаботно стучит по двери тачки, словно какой-то лондонский денди на прогулке, чёрт возьми. Я бы клюнула на эту небрежную беззаботность, если бы не знала этого парня так хорошо. Бледное лицо Макса слегка подёрнуто румянцем, значит, он зол. Желваки на его лице двигаются так, словно под лицом парня ползают змеи. Да он не зол. Он едва ли не в бешенстве. — Что с тобой, чёрт возьми?! — повышаю голос совершенно неосознанно. Мимо с сумасшедшей скоростью пролетают другие машины, тёмные улицы, парки, вдаль улетаю кварталы. Мне плевать. Я никогда не боялась огромных скоростей, напротив, я всегда была не прочь погонять по ночным трассам под звук громких басов, но не сейчас. Не сейчас, когда рядом со мной сидит взбешённый Макс. Он настолько редко злится по-настоящему, что, если он всё же находится в состоянии злобы, то хорошего не жди. Я тяжело хватаю ртом воздух, чувствуя, как лёгкие внутри горят пламенем, будто кто-то перекрывает мне доступ к кислороду. Максим бросает на меня беглый взгляд и прибавляет скорость. Это игра? Если так, то он не на ту напал. И он это понимает. — Остановись, — настойчиво, но с хладнокровным спокойствием говорю я. Макс в ответ лишь слабо и нагло ухмыляется, выжимая педаль газа ещё сильнее. Этот жест распаляет меня ещё сильнее. — Ты плохо меня слышишь?! — не повышая голоса, говорю я, царапая ногтями панель машины. Макса это бесит, ведь я порчу его драгоценную тачку. Мой длинный чёрный ноготь оставляет белую царапину на чёрном пластике. — Не боишься маникюр испортить? — язвительно интересуется Макс. Его голос. Мурашки. Дрожь внутри моего разгорячённого и уставшего тела не даёт мне мыслить хладнокровно. Стараюсь из-за всех сил сохранять спокойствие. Провожу ногтем по рычагу управления, оставляя ещё одну небольшую царапину. Парень сжимает скулы, но продолжает делать вид, будто он спокоен, и прибавляет скорость. Со страхом подмечаю, что машина скоро достигнет отметки в 300 км/ч. Что, чёрт возьми, мне сделать, чтобы этот взрослый ребёнок сбавил скорость? В голове мелькает далёкая от адекватности мысль. Ни за что. Это единственный вариант. Может стать хуже. С трудом останавливаю поток мыслей в своей голове. Только паники мне не хватало. К тому же в этом нет ничего из ряда вон выходящего. Я делала это пару раз, когда мне что-то нужно было получить от парней. Это всегда срабатывало, а сейчас дело в буквальном смысле касается жизни и смерти. Кладу руку на бедро Макса, отстёгивая свой ремень безопасности. Сигнализация машины начинает вопить, призывая меня пристегнуться, но меня это абсолютно не трогает. Я стараюсь не обращать на этот противный пищащий звук внимания. Макс испуганно дёргается и удивлённо смотрит на меня. Чёрт! Его глаза. Моё сердце с грохотом срывается в бездну. Но я уверенно продолжаю делать вид, что мне абсолютно наплевать на всю сложившуюся ситуацию. Во всяком случае, я стараюсь сохранять лицо уверенной в себе роковой женщины. Судя по всему, у меня получается. — Что ты делаешь? Пристегнись, — говорит Макс. Слышу в его голосе нотки гнева и страха. — Останови машину, — в ответ заявляю я. Зачем я прошу остановить машину? Я ведь хотела, чтобы он просто сбавил скорость. Как кстати машина едет мимо какого-то пустынного района со множеством безлюдных переулков, наполненных закрытыми магазинами и ресторанами. Но ведь этот упёртый баран не станет тормозить просто так. — И не подумаю, — усмехается Макс. Вижу, как его свободная рука подрагивает. Поднимаю руку выше. Моя ладонь ползёт по шершавой ткани чёрных джинсов. Макс начинает дрожать сильнее. Я сама едва удерживаюсь, чтобы не рухнуть в бездну. Моя голова кружится, а в глазах стоит пелена слёз. От него меня отделяют ничтожные сантиметры. Плевать на все правила приличия и морали. Мне нужно остановить машину! И только это! Я не хочу этого! Кого я пытаюсь обмануть? Я хочу этого больше всего на свете. Кладу руку на то самое место и прикусываю правое ухо парня, проводя по нему языком. Макс шумно выдыхает. Чувствую, как в моих руках нечто напрягается. — Сука, — шипит он. Машина резко притормаживает, сворачивая в темноту переулка. Ха! Он думал, что я сдамся? Не тот клиент, мальчик. Машина останавливается. Мотор и этот противный писк, призывающий меня пристегнуть ремень, затихают. Ева, очнись! Что ты творишь?! Мой внутренний голос и мой разум отчаянно пытаются вернуть свою хозяйку к реальности, охладить её горячую голову пустыми мыслями вроде, где мне ночевать сегодня. Но у них не выйдет. Ни черта у них не выйдет, ведь сейчас рядом находится Максим. Моя рука начинает медленно поглаживать его. Губами спускаюсь на горячую шею парня. Слышу, как громко бьётся его сердце. Или это моё сердце отчаянно вырывается из груди? Макс сжимает кулаки до такой степени, что у него белеют костяшки. Мы оба помним. Помним, что было полгода назад, тогда, на вечеринке. Но тогда мы оба были пьяны. Всё было по-другому тогда. И именно с тех пор всё изменилось. — Ты не хочешь этого, — шумно выдыхает Макс, когда я прикусываю его кожу на шее. Мои волосы полностью накрывают его торс. Он сжимает один из локонов. Его рука ползёт к моему затылку. — Останови меня, — шепчу я, едва отрываясь от его шеи. Но это обман. Меня никто не сможет остановить. Внутри меня всё горит яростным пламенем, сжигая каждую клеточку моего тела. Живот скручивается от приятной до наслаждения боли. Голова кружится так, словно я залпом осушила бутылку красного вина. Но моё вино на сегодня — это Макс. Адреналин ударяет мне в кровь. Мне до безумия нравится эта игра. Нравится чувствовать себя хозяином в этой машине. Он полностью в моих руках. Он никуда не уйдёт. Сажусь на Макса сверху, чувствуя, как между ног мне упирается нечто твёрдое. Откидываюсь слегка назад, скрещивая руки на груди. Его глаза. Такие голубые и глубокие сейчас блестят, как у ребёнка. Ресницы стыдливо опущены. Кадык слегка подрагивает. Но его лицо безмятежно спокойно. Нет никакой злобы и бешенства, которые были на трассе. Я едва не рыдаю от мысли о том, что он хочет этого не меньше меня. В упор смотрю на него, стараясь сохранять спокойствие. Но меня выдают подрагивающие от страха и желания руки. — Останови. Меня, — членораздельно говорю я. Слышу, как меняется мой голос. Он дрожит. И он стал ниже. Я говорю едва ли не шёпотом. Макс запускает ладонь в мои волосы. Прикрываю глаза, наслаждаясь, как его шершавая большая ладонь аккуратно погружается в тёмные локоны, запутывается в них. Он тянет мою голову к своей. Я едва могу дышать. Точнее я задерживаю дыхание. Наши взгляды встречаются, и я чувствую, как моя душа покидает тело. Моё сердце прекращает свой сумасшедший ритм, замедляется или вовсе останавливается, не понимаю, но оно и не важно. Его лицо всего в сантиметре от моего. Я могу разглядеть каждую деталь. Маленький шрам над правой бровью. В детстве он упал с качелей. Шрам на подбородке — последствия драки в 11 классе. Ещё не зажившие до конца синяки и царапины — память о дне, когда они вызволяли меня из «Облаков». В моей голове сразу всплывает наш диалог, когда он отчитывает меня при Кирилле за безрассудство, глупость и вспыльчивость, как он едва не ударяет меня за то, как нагло я отвечаю ему, как мы потом не разговариваем, хотя он и говорит Кириллу, что разговаривает со мной, как он смотрит на меня после всего случившегося, совсем иначе, не так, как смотрит до этого. Всё это так далеко сейчас. Тонкая линия идеально ровных, слегка розоватых, чуть обветренных губ. Бледная кожа с едва заметным румянцем. Серёжка со скромным чёрным камнем в правом ухе. Светлые, чуть вьющиеся волосы, как у ангела. И эти большие голубые глаза, похожие на бездну. Бездну, в которую я упорно собираюсь броситься сломя голову. Я не хочу думать о последствиях сейчас. Этот момент слишком прекрасен. Он прекрасен также, как Макс в темноте машины. Тень уличного фонаря бросает лёгкую тень на его правую щёку, словно разрезая нежную кожу на части. Не отрывая взгляда от его глаз, запускаю руки в его волосы. Они такие шелковистые и мягкие на ощупь. Ни у кого из всех парней, которых я знаю, нет таких волос. И никто из них не пахнет так… по родному. Табак, мята, дешёвое, но вкусно пахнущее душистое мыло. Теперь этот запах смешан с моим, и вместе они дают неплохое сочетание. Макс медленно сглатывает, разглядывая моё лицо. — Я не смогу, — шепчет он. — Не сможешь что? — шепчу в ответ. — Остановить тебя. Губы, похожие на самый сладкий в жизни сон, накрывают мои. Моя кожа начинает гореть фантомным пламенем, будто кто-то поджигает её факелами. Голова идёт кругом, будто я под действием какого-то тяжёлого наркотика. По венам кровь бежит с такой бешеной скоростью, что мне кажется, будто я умираю. Впервые мои руки дрожат. Они дрожат, когда я обвиваю его шею, прижимаясь к нему всё сильнее и сильнее. Его ладони тут же отвечают на каждое движение моего тела. Одной рукой он придерживает мой затылок, словно знает, что моя голова сейчас кружится так сильно, что я не могу держать её в одном положении. Вторая идеально вписывается в изгиб моей спины, словно две частички одного целого вдруг находят друг друга. Моё сознание мутнеет, когда я чувствую его язык внутри своего рта. Он что-то вырисовывает им, но мне слишком сильно не хочется разгадывать эту загадку. Я просто наслаждаюсь этой приятной дрожью в теле, этим теплом чуть ниже живота, этим «вином» в моей пьяной голове. Эти ощущения мне не знакомы. Я не ощущала такого ранее. Конечно, было приятно раньше, но сейчас это больше похоже на… блаженство, на полёт, хоть это и всего лишь плотские удовольствия. Не хочу думать о таких вещах в такой момент. Быстро стаскиваю с Макса бомбер, пока он опускает сиденье под собой. В один момент я уже не сижу на нём, а лежу сверху, оставляя дорожку кровавых засосов на его горячей шее. Мне нравится, что он стонет от моих прикосновений. Ему приятно, значит и мне тоже. Удивлённо ахаю, когда он резким движением переворачивает нас, и я оказываюсь под ним. Не успеваю ничего сделать, как он заводит мои руки над головой, сжимая запястья своей ладонью. Вторая рука скользит по животу к ширинке на джинсах. Закрываю глаза от наслаждения, когда его губы начинают посасывать кожу на моей шее. Когда его губы возвращаются к моим, слегка прикусываю его нижнюю губу, из-за чего он улыбается прямо мне в рот. Тысяча мыслей проносится в моей голове и исчезает, когда его рука оказывается в моих трусах. Его дыхание смешивается с моим. Он едва проводит пальцем там и спускается ниже, из-за чего я не могу сдержать стон. Ногтями впиваюсь в ткань его белой футболки и слышу, как она рвётся. Боже, Ева, что ты творишь?! Стягиваю с него футболку. И эти секунды, которые требуются, чтобы стянуть её, невыносимы, потому что приходится прервать поцелуй. Поцелуй, от которого внутри меня взрываются сотни мин. Наконец, его губы возвращаются к моим. Пока он двигает пальцами вверх-вниз, я дразню его, играя языком у него во рту и кусая его губы. Провожу ладонью по горячей мужской груди, прямо по знакомым чернильным рисункам. Мои стоны, конечно, только подстегивают его самолюбие, но сейчас меня это не волнует. Я не позволяю ему довести меня до пика и переворачиваю его, вновь садясь на него сверху. Стаскиваю с себя куртку, уже начинаю стягивать футболку, но его руки останавливают меня. Макс приподнимается, не сводя взгляда с моих глаз. Это сумасшествие. В его небесных глазах горит что-то, что-то яркое, мне не знакомое, но до дрожи приятное и родное. Он медленно, мучительно медленно скользит ладонями по моему телу, стягивая с меня футболку. Когда вещь, наконец, улетает в неизвестном направлении, он продолжает свою грязную и мучительно-приятную игру. Его губы спускаются с моей шеи на грудь, медленно приближаясь к животу. В этот момент я едва не теряю сознание от пьянящего удовольствия. — Макс, — выдыхаю я. Парень удовлетворённо улыбается, продолжая свою сладкую пытку. Звонок телефона заставляет меня дёрнуться от страха. — Сука! — не сдержавшись, шиплю я. — Спасибо, — смеётся парень, заглядывая в мои глаза. Смотрю на него сверху вниз, спрятанная в ореол его крепких рук и собственных волос. Прикусываю губу, смотря на то, как капелька пота медленно ползёт по его виску. Мы не самым деликатным образом разглядываем друг друга, но чёртов телефон не даёт продолжить то, что мы начали. Слезаю с парня, усаживаясь на пассажирское сиденье и натягиваю на себя одежду, хотя, видят небеса, я так не хочу этого делать. — Да, — отвечает Макс. Крик на другой стороне телефонного провода кажется мне оглушительным, раз даже я его слышу. С удивлением бросаю взгляд на озадаченного Макса. Он явно испуган. Неужели что-то с его мамой, или с Кириллом, или с Настей? — Я понял… Понял… Сейчас буду. — Что случилось? — спрашиваю я без лишних прелюдий. Сердце вновь начинает бешено колотиться в груди от страха. Это сегодня вообще кончится? Макс быстро натягивает на себя футболку, попутно поворачивая ключ зажигания и возвращая водительское кресло в нормальное положение. — Проблемы с одной девушкой, — бегло говорит он, старательно избегая разговора между нами и моего взгляда. Внутри снова обрывается какая-то жизненно важная ниточка. — С той самой, с которой ты был в тот день? — спрашиваю я, едва сохраняя спокойствие и делая откровенный акцент на слове «тот». Макс виновато опускает голову, выводя машину из переулка. — Да. — Вы… встречаетесь? — будничным тоном интересуюсь я, хотя внутри меня всё сжимается от боли, а в горле щиплет от набежавших слёз. Ненавижу себя за подобную реакцию, ведь не происходит ничего смертельного, а моя глупая горячая голова увеличивает всё до масштабных размеров. Макс бросает на меня быстрый взгляд, из которого я ничего не могу понять. Вижу только, как напрягаются мышцы на его руках. — Нет, — коротко отвечает он. — Правду. Скажи мне правду, — требовательно говорю я, не сводя с него взгляда. До боли впиваюсь ногтями в собственную ладонь, сжимая руки в кулаки, чтобы не заплакать. Хочу ли я услышать правду? Смогу ли я вынести её груз сейчас, после того как я в трезвом уме и твёрдой памяти едва не отдалась ему в машине? Макс смотрит на меня с сожалением. Только не жалость, чёрт возьми! Не смей меня жалеть! Я не настолько слаба, чтобы меня жалели из-за того, что я едва ли не в истерике из-за какого-то парня! — Мы встречались, — аккуратно поправляет меня Макс. — Только что звонила её сестра. С Региной что-то случилось, она в больнице, — быстро говорит он. Так значит её зовут… — Регина? — Да. Я завезу тебя к нам домой и поеду к ней. Нужно разузнать, как там всё, — коротко заявляет Макс и выводит тачку обратно на шоссе. Он прав. В такой ситуации так и стоит поступить. Но в это невозможно убедить мою разгорячившуюся голову. И тут я представляю перспективу этой ночи, а точнее утра, ведь солнце скоро начнёт вставать. Макс привозит меня в их с Кириллом квартиру. В квартиру, где каждый угол пропитан им. Где витает этот запах. Где повсюду его одежда и наши воспоминания. Нет. Это слишком даже для такой стервы, как я. — Высади меня, — резко заявляю я, натягивая куртку и разглядывая знакомые дороги за окном. Мысль о том, где я могу пожить, возникает у меня почти моментально, словно комета, пролетевшая в голове. Макс закатывает глаза. — Ева, я… — начинает он, но я бессовестно перебиваю его. — Плевать мне на тебя и Регину. Я просто не хочу жить в вашей вонючей холостяцкой берлоге, ясно? — Я пытаюсь выдать свою реплику как можно более спокойно и шутливо, но выходит это гораздо более резко, чем я того ожидаю. — Высади меня, — настойчиво повторяю я. Макс явно мечется. Он не может принять решение. Какая же я дура! Решила, что он влюблён в меня и всё, мы связаны навсегда. Да хрен там плавал! Ему бы в себе разобраться и со своей девушкой. Боже, какая же я наивная идиотка. Машина медленно притормаживает рядом с постом такси. Как заботливо со стороны Макса! Колёса BMW даже не успевают перестать крутиться, как я пулей вылетаю из неё. Макс что-то кричит мне вслед. Но я не слушаю. Сажусь в первую попавшуюся машину такси, говорю водителю адрес отеля и, прижавшись к окну лбом, даю волю слезам, затыкая рот кулаком.*настоящее время*
В ту ночь я видела его в последний раз. Да что уж там, в тот вечер я видела их всех в последний раз, всех: и Настю, и Геру, и моего шумного и бесшабашного братика не по крови Кирилла. Подхожу к большому окну в стиле «хай тек», в котором оформлен весь номер. Вид на ночной город, словно он у тебя на ладони, и ты можешь коснуться одного из миллиарда блестящих в темноте огней. Шум городской трассы, пролегающей прямо у меня под окном. По дороге проносится вереница охающих легковых машин, бесконечно сигналящих друг другу. Не приостанавливающийся ритм московской жизни и люди, постоянно хотящие чего-то и стремящиеся хоть к чему-то, — впервые всё это становится мне не интересно, скучно и в глубине души отвратительно. «Какой смысл спешить куда-то, что-то делать, если по сути это никого в этом мире не трогает? Ну, бежишь ты, копошишься, как муравей, пытаешься достичь чего-то, а ты попробуй остановиться и задуматься. В сущности, даже не это тебе нужно. Тебе необходимо нечто большее, чем просто заработок очередного капитала или достижение заветной цели. Это всё принесёт тебе удовольствие, временное. Но бесконечно счастлив ты станешь лишь с людьми, которые любят тебя, понимают и заботятся о тебе. Значит, ты постоянно вертишься, как заведённая юла, лишь в поиске людей». — Поток мыслей в моей голове стал тормозить и сходить на нет. — «Только вот людей ты, идиот, постоянно теряешь. Не можешь понять, где твоё, а где чужое. Так как же быть? Плыть по течению? Хотя, это, наверно, лучше, чем тонуть.» Мои философские размышления навязчиво и грубо прерывает мысль о том, какой сейчас день и который сейчас час. Из-за бессонницы я стала различать лишь утро и вечер по восходу и закату солнца. Поднимаю взгляд на электронные часы, стоящие на прикроватной тумбочке. Красные цифры 20:36 на фоне прикроватного беспорядка в виде грязного хрустального бокала с остатками красного вина на дне, бутылка полупустого виски, 2 бутылки красного «Кьянти» и апельсиновой кожуры выделяются, словно сигнал тревоги. Только вот я не понимаю, почему у меня резко в животе холодеет, а к лицу приливает кровь, пока рвотный позыв не становится совсем ощутимым. Бегу в ванную, закрыв рот рукой, и успеваю лишь в последний момент, больно плюхнувшись коленями на холодный кафель. Всё, что было в моём желудке, включая отвратительную на вкус горькую жёлтую жидкость, оказывается в элитном унитазе московского отеля. Вот такая ирония. Боль в желудке становится почти невыносимой. В глазах темнеет, ладони трясутся, по виску медленно стекает капля пота. Захожусь кашлем, от которого внутри взрываются атомные бомбы. Громкий стук в дверь вырывает меня из агонии, из-за чего я хмурюсь и удивлённо поднимаюсь с колен, чувствуя дикую слабость и головокружение. Кто это может быть? Холодок страха пробегает по моей взмокшей спине. Но стук настойчиво повторяется и, я слышу тихий мужской голос. Глупо конечно, но первый, о ком я думаю, это Макс. Но он не может меня здесь найти. Телефон я отключила ещё неделю назад, включая тот, который находится в номере. Единственные, кто знают, где я нахожусь, это родители. От мысли, что это могут быть они, дрожь пробегает даже по поему носу. — Сейчас, — кричу я и быстро умываю лицо и полощу рот прохладной водой. Даже не буду смотреть в зеркало. Не хочу я видеть себя с лицом месяц не бывшей в цивилизованном обществе девушки. Выхожу в прихожую номера к габаритной белой двери, выполненной в одном со всем номером стиле, и кладу ладонь на ледяную, обжигающую холодом, ручку. Поворачиваю замок, слыша, как колотится в груди сердце, и распахиваю дверь, уже готовясь увидеть там моего отца и его охранников. Но на удивление передо мной возникает низенькая, тощая фигура администратора отеля. Немолодой мужчина лет пятидесяти пяти с залысиной на тёмной шевелюре, смешной козлиной бородкой и длинными тёмными усами, красиво изгибающимися вверх. До сих пор гадаю, его ли это усы или всё же накладные для имиджа носит. Вся его фигура напоминает мне змея, едкого, изворотливого, жестокого и беспощадного. Серый, потухший глаз щурится, смотря на меня через монокль, словно администратор (я, кстати, даже не знаю его имени) подмигивает мне. — Мисс, добрый вечер, — галантно приветствует он меня. Я облокачиваюсь боком о дверной косяк, выразительно поднимая взгляд на шатающуюся на дверной ручке табличку с надписью «Не беспокоить!». — Добрый вечер. Но кажется я просила вас и персонал вашего отеля меня не беспокоить, — грубо выдаю я, не ожидая от самой себя такой наглости. Хотя, с такими, как этот тип, наглость не помешает. Администратор, сложив руки у себя на впалой груди и одёрнув без того идеальный чёрный костюм, слегка, но до тошноты наигранно, усмехается, пытаясь улыбнуться. — Да, но дело в том, что ваша недельная оплата услуг нашего отеля закончилась как раз семь минут назад. Ваш телефон выключен, дверь заперта, я не мог действовать иначе. А у нас, знаете ли, порядки весьма строгие, именно поэтому жизнь гостей нашего отеля всегда на самом высоком уровне, — деловым тоном говорит старичок. Интересно, стоит рассказать ему про мышку у меня под кроватью, которую я нашла, когда заселилась в их «отель со строгими порядками»? Облегчение накатывает на меня с ещё большей силой. Ничего страшного не произошло. — Конечно, сейчас я всё оплачу. Простите, что заставила вас так разволноваться, — фальшиво улыбаюсь я, уже собираясь закрыть дверь. Но старичок аккуратным жестом, подняв палец, призывает меня остановиться. — Мисс, если вы не против, я бы хотел сопроводить вас на «ресепшн». — На этот раз старик улыбается во все свои тридцать два. Ну, точнее во все десять, потому что остальные двадцать два зуба у него золотые, и это выглядит до жути пугающим. Даже отказать ему сил мне не хватает, тем более меня особо не волнует, с кем ехать до чёртового «ресепшн». — Подождите секунду, я возьму карточку, — видя удивление на лице администратора (он думал, что я захочу привести себя в порядок, потому что выглядела я в тот момент более чем странно для жителя элитного отеля: мокрые спутанные волосы, огромные фиолетовые круги, с мешками в придачу, под глазами, жуткая бледность и отёчность в придачу к «потрясному прикиду» в виде белого халата и тапочек), я быстро захожу в номер, хватаю с туалетного столика кредитку, беру ключ от самого номера и покидаю мою уютную «холостяцкую» обитель. Мы быстро пересекаем роскошный коридор, ведущий к золотым дверям лифта. По дороге встречаю нескольких дамочек в узких шёлковых костюмах и платьях со шляпами на крашенных головах. Они вместе со своими ухоженными кавалерами в дорогих цепях и рубашках смотрят на меня, как на умалишённую. От мысли, что эти зажравшиеся богачи глядят на меня во все глаза, будто я днём ранее сбежала из психушки, не выдерживаю и показываю одной, ну уж слишком наглой и любопытной парочке лет двадцати пяти, язык. От их реакции (девушка в страхе отшатывается, а парень выглядит, словно прибитый обухом по голове) начинаю звонко хохотать, чем вызываю улыбку у персонала отеля, притаившегося за высокой белой колонной недалеко от лифта. Администратор отеля недовольно смотрит на меня, но знает, что не может мне возразить. Я живу в одном из лучших номеров и плачу огромные деньги. Спускаемся на зеркальном лифте на первый этаж под звуки приятного расслабляющего джаза. Внизу, как и во всём отеле, царит аромат роскоши и огромных денег. Всё буквально блестит от изобилия дорогой мебели, золота, духов и снующих вокруг людей в богатой одежде. Яркий ослепляющий свет «ресепшн» ударяет в лицо с такой силой, что мне приходится прикрыть обзор рукой. За стойкой стоит девушка-администратор в белом брючном костюме. Её золотые волосы стянуты в красивый пучок на затылке. В первую секунду она смотрит на меня с отвращением, но, когда старичок называет ей цифру моего номера, притворная голливудская улыбка озаряет её красивое лицо. Протягиваю ей кредитку и прошу продлить срок моего проживания ещё на неделю. Надеюсь, что за это время я придумаю план дальнейших действий или хотя бы сниму себе квартиру. Но мои надежды на отсрочивание принятия следующего решения звонко рушатся, словно зеркало бьётся о кафель. — Девушка, ваша кредитная карта заблокирована, — говорит девушка-блондинка без тени сочувствия или злобы, или вообще каких-либо чувств в голосе. Чувствую, как в животе появляется знакомый холодок страха, пробегающего по жилам. — Этого не может быть, — Я поднимаю удивлённый взгляд на девушку. Та лишь пожимает плечами и возвращает мне кредитку, на которую я смотрю, как на инородный чужеземный предмет. — Э-эм, тут точно нет никакой ошибки? — Ева Александровна, — обращается девушка ко мне по имени. Взгляд её льдисто-голубых глаз становится жёстче. В голосе слышится металл. — - Прошу прощения, но у нас элитный сервис, и здесь редко происходят какие-либо ошибки. И это точно не тот случай. Я вынуждена просить вас покинуть наш отель сию же минуту или оплатить дальнейшее проживание. В противном случае, я буду обязана сообщить охране, а они у нас долго не церемонятся, — говорит девушка, упираясь в столешницу своими длинными красными ногтями. Вижу торжество и злорадство на её лице. Ну, я тебе устрою, милочка… Девушка, уже не скрывая фальши, широко мне улыбается, хлопая нарощенными ресницами. — Всего доброго, — говорит она и переключает своё внимание на мужчину в красном брючном костюме, желающим снять номер. Этот тип нагло оглядывает меня с ног до головы. — Я могу поселить мисс у себя, — улыбается он, приспуская круглые чёрные очки с молодого красивого лица, подёрнутого лёгкой щетиной. Усмехаюсь, надевая свой любимый «наряд» — маску надменной и циничной сердцеедки. Раз уж этот парень смог клюнуть на меня в таком виде, я наверно и правда ничего. — Я подумаю над вашим предложением, — улыбаюсь я и бросаю на ошалевшую блондинку победный взгляд. Самолюбие этой ухоженной крашенной цыпочки явно было задето тем, что такой красавец обратил внимание на такую замухрышку (ну, в данный момент я явно выглядела не очень презентабельно), как я. — Оскар, проводи девушку в её номер. Она сегодня покидает наш отель, — едва ли не рычит блондинка, за одну секунду превратившаяся из красавицы в злобную фурию. Метаморфоза всех существующих женщин. Ловлю себя на мысли, что блондинка напоминает мне мою мать. — Да, Оскар, проводи меня, — говорю я, щёлкнув пальцами перед лицом старого администратора. Он наблюдает всю эту сцену с немым безразличием. Но мой наглый жест явно выводит его из себя, хотя он не подаёт вида. Мужчина в красном усмехается, провожая меня взглядом. Уже в номере, грубо закрыв дверь прямо перед лицом старого Оскара, на меня накатывает осознание того, в каком положении я сейчас нахожусь. Удивительно, но я не испытываю страха, печали или злобы. Я не нахожу эту ситуацию безвыходной, хотя по сути она таковой и является. Я испытываю какой-то дикий прилив энергии. У меня за много дней впервые возникает бешеное желание действовать, а не сидеть на месте и горевать о том, как у меня всё плохо. Я сразу понимаю, что это отец заблокировал мою карту. Хватаю с тумбочки смартфон, включаю его, не обращая внимания на десятки пропущенных вызовов от Кирилла и Максима и СМС. Мне интересно лишь одно. Понимаю, что отец заблокировал абсолютно все мои кредитки, отняв у меня почти все средства на существование. Наличными деньгами у меня было около тысячи, не больше. Ну хоть на такси хватит. Быстро собираю все свои вещи в предусмотрительно купленный чемодан, благо одежды у меня не так много, а, если быть точной, то у меня лишь обновки, которые я бы оставила здесь с огромным удовольствием. Но большая часть всего этого хлама были подарками для Насти. Да, и оставь я всё это здесь, то одежды у меня в принципе не будет, а денег на новую у меня нет. Натягиваю на себя белый свитер и джинсы. Накидываю пальто и влезаю в старые кроссовки. Обхожу номер в поиске забытых вещей, но, кажется, всё собрала. Я до сих пор не понимаю, куда мне ехать, но, надеюсь, что на улице решение придёт ко мне само по себе. За секунду до выхода из номера чувствую жужжание смартфона в заднем кармане джинсов. — Тьфу ты, — недовольно буркаю я и достаю телефон. На дисплее высвечивается SMS от незнакомого мне абонента со следующим содержанием: «Кредитки — это лишь начало. Твою машину забрали мои люди. Можешь больше не надеяться на хоть какое-то покровительство со стороны твоей семьи. Ты сделала свой выбор. Больше у тебя нет ничего: ни денег, ни машины, ни дома, ни твоей беззаботной и разгульной жизни. Если захочешь вернуть всё на круги своя (а я не сомневаюсь, принцесса, что ты очень захочешь вернуть всё, как только поймёшь, что в этом мире ты никому не нужна без моих денег), приедешь в коттедж и встанешь на колени перед матерью, моля о прощении.» Чувствую, как меня медленно поглощает бешенство. Принцесса! Только отец называл меня этим прозвищем! Сумасшедшая дрожь бьёт всё тело. Пот струится по лбу огромными каплями. Боль ядовитой стрелой пронзает сердце. Старые швы на ранах рвутся. Душа разлетается на осколки под шумный стук моего сердца. В глазах мутнеет из-за набежавших слёз. Молить о прощении на коленях?! Залетаю в ванную комнату, озираясь по сторонам так, словно вижу всё это впервые. Перед глазами пляшут языки пламени. Этот противный белый свет режет глаза, раздражает всё внутри. Ловлю своё ошалевшее лицо в отражении зеркала. Боже. Что с моими глазами? Я и правда похожа на сумасшедшую. Хватаю с ванной полки дорогую статуэтку в виде богини Виктории и бросаю её в золотую раму. Зеркало с громким звоном разбивается. Осколки усеивают белый кафель, будто красочные блёстки. Стараюсь дышать спокойно, но у меня ничего не выходит. Я едва не задыхаюсь от нехватки кислорода, жадно вдыхая окружающий воздух. Резко, как молния, перед глазами сверкает единственное возможное решение в сложившейся ситуации. Мгновенно успокаиваюсь. С хладнокровным спокойствием прикрываю дверь ванной комнаты. Кому я хочу сейчас насолить, так это той наглой блондинки на «ресепшн». Идея возникает у меня почти сразу. Злобно ухмыляюсь, опускаясь на колени перед кроватью. Беру с тумбочки кусочек сыра и заглядываю под своё белое ложе. Маленький розовенький носик тут же выбегает ко мне на запах еды. — Привет, малыш. Привет, скучал? — улыбаюсь я, беря мышку на руки. — Ты единственное живое существо в этом отеле, заслуживающее уважения и любви, хоть ты и мышь. Прости, что не могу взять тебя с собой. Белый комочек недовольно пищит, когда я прячу его в карман пальто. Но, как только я кладу туда ещё и кусочек сыра, он притихает. Молчал бы ты ещё до того, как я покину чёртов отель, малыш. Заглядываю в карман. — Обещай, что будешь сидеть тихо. Я тебя неделю тут кормила дорогим сыром и мирилась с твоим жильём в моём номере, так что… Дожили! Разговариваю с мышью! В лифте Оскар покидает меня, наконец, отвлёкшись на какую-то драку в номере банкира. Выхожу из лифта, покачивая бёдрами, с ослепительной улыбкой подходя к стойке «ресепшн». Мой чемодан звонко стучит по золотому покрытию пола первого этажа. Блондинка переводит на меня недовольный взгляд. Но она явно рада, что я всё-таки покидаю их «элитный отель». — Спасибо вам за прекрасный сервис. Кстати, в ванной я оставила вам небольшое скромное «спасибо» за такое вежливое и профессиональное обслуживание, — улыбаюсь я и вместе с ключом от номера из кармана достаю мышь. — Спасибо, что выбрали нас, — сухо бросает блондинка, даже не смотря на меня. Она слепо хватает со стола ключ вместе с маленьким белым тельцем. — Всего доброго, — говорю я, чувствуя, как внутри меня всё дрожит от смеха и злорадства. Отчаянный женский крик и отнюдь не женственный мат, раздающиеся у меня за спиной, заставляют меня расхохотаться ещё громче. Охранники с удивлёнными лицами бросаются в сторону «ресепшн». В это время я стремительно покидаю отель. Бедная мышка. Я отдала тебя этой злобной гадюке. Надеюсь, что тебе удастся сбежать. Ночная прохлада встречает меня острыми иглами мороза, впивающимися в моё тело. Но в голове тут же проясняется. По дороге к виднеющейся неподалёку машине такси слышу, как кто-то окликает меня сзади. Оборачиваюсь. Пара охранников орут мне что-то и машут руками, а перед ними стоит ухмыляющийся парень в свитере и джинсах. У меня всегда было снайперское зрение. Поэтому я с удивлением узнаю в нём того самого джентльмена в красном. Пересекаю знакомые до дрожи коридоры, подхожу к не менее знакомой чёрной входной двери. Только сейчас я осознаю, что буду вынуждена снова встретиться со своим прошлым. Делаю глубокий вдох. Ни черта не помогает! Нажимаю кнопку звонка. Слышу тихое пение соловья, раздающееся где-то в недрах квартиры. Лёгкие шаги по ту сторону двери. Странно. Они раньше ходили, как слоны. Дверь распахивается, и земля уходит у меня из-под ног. — Настя? — с отвисшей челюстью спрашиваю я. Девушка, не менее поражённая, стоит передо мной в знакомой белой рубашке, словно в платье. Русые волосы заплетены в небрежную косичку. На лице виднеются заживающие ссадины и синяки. — Ева? — в ответ вопрошает мне тихий низкий голосок. Я бросаю на пол свой багаж и заключаю девушку в крепкое объятие, давая волю слезам облегчения и печали. Максим назначает встречу в любимом уютном пивном баре недалеко от Третьяковки. Потягивая третью кружку светлого разливного, Макс напряжённо сверлит взглядом полупустые московские улицы, затянутые в ночную тень. Он выбрал одинокий столик в углу, подальше от надоедливых людей. «Где он застрял? Уже час прошёл» — мелькают мысли в голове парня. Спустя двадцать минут его оппонент, наконец, садится напротив Максима, принеся вместе с собой запах ночного города. — То есть дома мы поговорить не могли? — спрашивает Кирилл, делая свой заказ молодой симпатичной официантке с рыжими волосами, которая перед этим делает с братьями совместную фотографию. Максим, чувствуя дикую усталость, откидывается на кожаный коричневый диван. — У меня проблема, брат, — вздыхает он. — Я не хотел говорить при Насте. — И кто она? — усмехается Кирилл, откидываясь на диван по примеру брата. Кирилл хоть и шутит, но взгляд его глаз остаётся серьёзен, ведь он видит, что его брат действительно чем-то серьёзно взволнован и озабочен. Это выдают его синяки под глазами и количество алкоголя, которые он стал употреблять в последнее время. — Регина, — коротко отвечает Максим. Кирилл пару минут силится вспомнить, кто такая Регина. — Та, с которой тебя Ева застукала? — уточняет Кирилл. При упоминании девичьего имени оба напрягаются, ведь они тщетно пытаются связаться с подругой, которая, как в воду канула. Макс утвердительно кивает головой и кладёт локти на стол, приближая своё лицо к брату. — Регина беременна от меня. У меня будет ребёнок, — говорит Макс. Глаза Кирилла в удивлении расширяются. Весной московские ночи не такие одинокие…