Post Mortem

ПРОЛОГ И ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

— Черт возьми! Девчонка в свитере задыхалась, в дрожащей руке тряслась бутылка открытого пива. — Черт возьми, черт возьми! — повторяла она, не замечая, как по лицу струится пот. — Ты вся бледная, господи! Выпей. Сделай глоток, — подруга указала на бутылку светлого слабоалкогольного, — Давай. Станет легче. Та послушно приложилась губами к горлышку, сначала сделав неуверенный маленький глоток, а затем еще три больших и жадных. Капли пива потекли по подбородку и затерялись в складках безразмерного свитера. Безумные глаза моментально застлал туман хмеля. — Ты бы видела себя. Бледнее трупа. А в зрачках ужас, — тихо констатировала вторая, с сестринской нежностью убирая прядку волос за ухо подруги, — Садись, — приказала она, подводя Лиис к ступенькам. Молодые немки сидели в подъезде жилого дома, слабо освещенного мерцающей лампой. В ледяных пальцах Лиис, не успевшей прийти в себя от шока, подрагивала сигарета. На обоих руках, запятнанных разводами грязи и крови, тускнели маленькие рубцы - доказательство последней битвы за жизнь. Под короткими обломанными ногтями забилась чернота. — Не молчи. Крепко сжалась рука на плече. Лиис еще раз надрывно выругалась. По щеке побежала слеза, но лицо казалось мертвецки мраморным и статичным. — Что я должна думать?! Мы расстались в четыре часа дня и ты казалась мне самой счастливой девицей на свете! Вся сияла и искрилась от радости, ехала на концерт своих блядских «Раммштайн». А полчаса назад позвонила, захлебываясь в плаче, и не могла двух слов связать. Объясни же наконец! — не выдержала Майя. — У меня эта сцена будет до конца жизни перед глазами стоять. Я этого не забуду. Я никогда этого не смогу забыть, богом клянусь! До конца жизни… Губы девушки задрожали, снова эхом разошлись раскаты рыдания. — Не знаю, что произошло. В голове сумбур и каша. Началось все славно - огонь и драйв. Гитары трещали так, что в животе пульсировало. Толпа зверствовала, само собой. Впрочем, как всегда. Лиис выровняла дыхание и сделала еще несколько неторопливых глотков пива. Лихорадка прошла. — В один миг все накрылось. Люди запаниковали, девчонки завизжали. Все посходили с ума! Людей начали давить, топтать, сбивать. Ты попадаешь в одну волну, едва выбираешься оттуда, а тебя накрывает второй - в два раза сильней. С каждой секундой жаркий воздух становился тяжелее, гуще и удушливей. Шум ора вибрировал повсюду настолько громко, что уже не замечался. Люди теряли сознание, но не падали, переносимые плотным потоком человеческой массы. Вряд ли в фан-зоне, под завязку набитой десятком тысяч фанатов, когда вместительность её составляла максимум пять, можно было найти хоть одного трезвенника. Даже я мгновенно надышалась спиртом, пропитавшим воздух, и уже не могла с точностью ответить, трезва ли. Выбраться было невозможно. Нет пути назад. Нет и вперед. Ни влево, ни вправо. Со всех сторон в тело вжимались локти. С каждой секундой давка становилась все страшнее и безумней. Чувствовались лишь передавленные органы внутри собственного тела. Раскаленный воздух позволял делать череду коротких обрывающихся вздохов. Я жадно хватала его иссушенными губами, но когда из зала выпустили первую партию «беженцев», началась слишком разьяренная борьба за места. Толпа сужалась и сдавливала подобно двум массивным плитам. Медленно, но неизменно, давая понять о каждой секунде твоего плачевного положения. Давая в самых ярких красках представить исход этой феерии… Глаза девушки снова заблестели от слез, но голос оставался ровным. Жалость к себе, ужас от увиденного и осознание пережитой близости смерти выбивали из колеи, но она продолжила. — Мне хотелось кричать. Бить всех настолько сильно, насколько можно было. Расталкивать и… И больше всего хотелось выбраться. Один парень, напившийся в дерьмо, раскурил косяк и пустил обильное облако терпкого дыма. Пьяному море по колено. Он, кажется, вообще не врубался в происходящее. Совсем перекрытый! А мне хотелось визжать, словно поросенок, к брюху которого приставили холодное лезвие разделочного ножа и который в холодном поту увидел в острие этого самого лезвия свою скорую смерть. Хотелось просить о помощи. Хотелось выбраться и… Жить. Больше всего хотелось жить! Потому что самое страшное, когда смерть не мгновенна. Обстоятельна, по-перфекционистски неспешна, последовательна и с каждым мгновением дает тебе понять, что ОНА ЗДЕСЬ. Уже пришла за тобой. Понимаешь?! И я кричала. Постоянно кричала. Маленькое тело в толпе, которого не видно. Я плакала. Задыхалась. Молила о помощи, молила о том, чтобы мне дали хоть каплю свежего воздуха. И возможность его вдохнуть. Молила о грамме воды, смочившем бы горло. Молила о возможности пошевелить любой из конечностей. Вряд ли кто слышал. Всех интересовало одно: как бы сохранить собственную задницу. Когда вторую кипящую партию людей благосклонно соизволили пропустить, я в первую секунду была подхвачена всеобщей волной и подумала, что это конец. Морально я все еще была готова драться. Бороться. Я понимала, что сильней. Выдерживала и выдержу еще не такое. Но ноги подкосились, ватное тело обмякло. Дальше - обморочное забвение и совершенно черная пустота. Озверевшее месиво двинулось вперед и не слышало, как хрустят кости под их ногами. Ни черта не помню, как выбралась. Скорее всего мое тело просто перенеслось вместе с толпой. Даже если бы я хотела упасть, то не смогла. Некуда. На выходе меня подхватил охранник. Дал пару раз по щекам, вернув в сознание, а после оставил на лестнице. Я просидела порядком сорока минут, не в силах пошевелиться. И просто дышала. Отрывисто, с острой болью в груди на каждом вдохе, в поту и чернотой перед глазами. Дышала. Дышала, потому что могла. А люди по-прежнему не замечают тебя и, пожалуй, вообще перестали быть людьми. Совсем ничего не видели. Ничего не понимали. Никто не помог. Черт возьми, никто не помог! Лиис прорвало на исповедь, но она тут же сорвалась и снова расплакалась. Майя сидела в застывшем недоумении. Через минуту она произнесла почти шепотом: — Что произошло? Подруга не успокаивалась долгое время. Потом быстро и самозабвенно осушала бутылку пива. Слезы высохли на ее лице и оставили после себя припухлость под красными глазами. Изнеможденная, Лиис опустила голову на плечо подруги. Так они просидели несколько минут в безмолвии. Когда Майя подумала, что Лиис заснула, та едва слышно произнесла хриплым голосом: — Фанат. Фанат прямо на сцене… Во время шоу… — Что он сделал? — Сгорел. *** Все шестеро вошли в комнату, где их уже ждало столпотворение народу: журналисты, фотографы, криминалисты и даже полиция. Тут же загудела общественная масса, замерцали вспышки камер. Якоб Хелльнер стоял в самом конце комнаты позади СМИ, оперевшись о стену и скрестив ноги. Они столкнулись с Тиллем взглядами, но задержали его друг на друге не долго. Лицо продюсера было серым и едва ли что-то выражало. На лбу залегли морщины, глаза красные от недосыпа, в пальцах прослеживалось нервное подергивание. Линдеманн подумал, что за годы сотрудничества Хелльнер мог трижды полностью поседеть или вовсе облысеть. Ни того, ни другого с ним почему-то не произошло. Но увидев его сейчас, Тилль понял, что это последние дни, когда бессменный Якоб является продюсером группы. Страшно представить, какая вонь должна подняться вокруг коллектива. Их будут мучить, ненавидеть, испытывать. Уничтожат все, что достигалось адским трудом через пот и кровь, а потом устроят показательную казнь. Линдеманн поправил черные очки и уселся на свое место за столом, отмеченное невзрачной табличкой - между Флаке и Паулем. Он остро ощутил тепло, исходящее от последнего. Тепло и лихорадочный поток мыслей, который за долгие годы фронтмен мог понять на телепатическом уровне. Все шестеро морально подготовились к распятию. В общем и целом, каждый из них уже сам давным давно себя распял и изничтожил. Ко всему прочему, погибший оказался еще и несовершеннолетним, что подкидывало смачных дровишек в разгоревшееся пламя абсурда и вакханалии. Посыпались вопросы. — Вы встречались с матерью погибшего парня? — Как отреагировала полиция? Закон на вашей стороне? — Происшествие признано несчастным случаем? — Должна ли группа выплатить компенсацию семьи подростка? — Какие существенные меры предосторожности существуют у коллектива? — В конце концов, из-за чьей ошибки погиб несчастный мальчик?! — Какое наказание понесет техник, выпустивший столб огня? — Не находите ли вы надобности пересмотреть штат ваших охранников и пополнить его ряды более компетентными и исполнительными сотрудниками? — Чьё секьюрити обслуживало концертную площадку - ваше? Или оно предоставлялось администрацией зала? — Насколько реально продолжение вашего турне? — Что получат тысячи фанатов в компенсацию, если им придется сдать свои билеты на ваши предстоящие выступления? Голоса перебивали друг друга и казались огромной снежной лавиной, сметающей всякий здравый смысл. Поочередно отвечал Рихард и Пауль. Иногда вносил неуверенную лепту Шнайдер и еще реже - неохотно открывал рот Линдеманн. Остальные отмалчивались. Это не обсуждалось заранее, но являлось негласным соглашением, проверенным на опыте долгих лет. Говорит Пауль и Рихард. Первый общался со СМИ наиболее уверенно и даже умудрялся язвить, а второй напросто не болтал лишнего, говорил много и при этом никогда не давал точного ответа. Так сказать, обо всем и ни о чем. К слову, так Круспе зачастую вещал и в жизни. — Каждый из нас скорбит. Группа постарается сделать все возможное, чтобы облегчить состояние матери погибшего парня. Если это возможно, — со всей драматичностью вкрадчиво произнес Рихард. — Мы выступаем в течении долгих лет и на нашей памяти нет ни одного столь вопиющего случая, — подал голос Шнайдер, — Вся программа шоу будет в корне пересмотрена. Но, повторюсь, она априори не предусматривает посторонних лиц на сцене. Линдеманн сидел неподвижно, сцепив огромные ручищи в замок. Через непроницаемые стекла очков он уставился на Хелльнера. Так продолжалось больше десяти минут. Голоса слились в один монотонный шум и мужчина едва понимал смысл вопросов, пока один из них не выбил его из колеи. — Как вам будет спаться? Тилль выпал из оцепенения. Он посмотрел на журналиста. Коренастый рыжий парень с вьющимися волосами, редкими усиками и влажными яркими губами, растянувшимися в наглой самодовольной улыбке, испытывающе смотрел прямо ему в глаза через стекла очков. — Что, прошу прощение? — Как. Вам. Будет. Спаться. Ночами, — повторил журналист, выделяя каждое слово. Ему не было жаль ни парня, ни его мать, ни кого-либо еще. Он пришел за сенсацией. Он пришел за славой. Он пришел для издевок. Чтобы выжать из придавленных артистов последнюю каплю сока. Вампир. Ублюдок. — Что вы, черт возьми, имеете в виду, — через зубы процедил Тилль, неопределенно махнув головой. Его голос оставался тихим, но очень четким и раздраженным. — Я имею в виду, что ваша и без того скандальная группа не просто подмочила репутацию, а окончательно искупала себя по уши в дерьме. На ваши концерты проходят несовершеннолетние. Это что, погоня за деньгами? Впрочем, неудивительно. Альбомов у вас не было уже много лет, пытаясь выжать по максимум из концертов. — Что за ересь вы, блять, несете?! — голос Тилля стал существенно звонче. Рыжий парень продолжал. — Но несовершеннолетний контингент, на котором вы навариваетесь, и невменяемые под алкогольным опьянением — это пол дела. Совсем другое — это то, что нет никаких адекватных мер предосторожности. Вы спокойно запускаете снопы искр, фейерверков и огня прямиком в зал и не… — Все оборудование проверяется неисчисляемое количество раз, инженеры и техники высчитывают каждый миллиметр. Мы знаем, черт побери, что делаем, и ни за что, никогда, ни при каких обстоятельствах не станем подвергать чужую жизнь хотя бы однопроцентному риску! — не выдержав, рявкнул Линдеманн. Повисло молчание. Затихли голоса и щелчки камер. — Тем не менее, вы подвергли, — тихо и уверенно произнес журналист. Тилль не знал, что ответить. Не знал даже Ландерс, вечно спасавший ситуацию. Молчание продолжилось и порядком затянулось. — По предварительным данным, — вдруг продолжал рыжий вампир, — в давке и суматохе, которые породило чертовски невразумительное проиществие на сцене, погибли порядком тридцати человек. Вслушайтесь. Вы представляете себе, что это такое? — вкрадчиво произнес парень. Фронтмена словно ледяной водой окатили. Что?!.. Это что, шутка? Почему ему никто не сказал? Почему ИМ никто не сказал? Какого черта он узнает об этих шокирующих событиях на блядской пресс-конференции?!.. Затишье разом прекратилось. Снова загудели голоса, снова замелькали в глазах яркие вспышки. Еще оживленней, еще остервенелей. Демоны уже увидели зрелище, теперь им подкинули хлеба. В их головах уже рождались пестрящие заголовки. — Так я повторю свой вопрос, — громко, со смешком и перебивая гомон не унимался журналист, — Как вам будет спаться ночью? — Слушай-ка сюда, кретин… Линдеманн встал, лицо его покраснело. Пауль, моментально отреагировав, изо всех сил вцепился в локоть фронтмена и потянул назад. — Не надо, Тилль… — прошептал Ландерс, — Держи себя в руках. Гнида того и добивается. Будь выше этого. Пальцы гитариста впились в руку вокалиста, но тот с силой одернул ее и… какое-то мгновение поколебавшись, сжав челюсти, медленно сел назад. И снова возникла гнетущая тишина. — Что ж, — хмыкнула «гнида», — я предполагал, что вразумительного ответа не получу. Ваши деревенские корни, Герр Линдеманн, отчетливо дают о себе знать — вместо конструктивного разговора вы предпочитаете агрессию дикого человека и шквал оскорблений. Надо заметить, когда поклонник вашего же творчества забрался на сцену, вы обошлись с ним по меньшей мере грубо и, я бы даже сказал, невообразимо жесток… Журналист не успел договорить. Вокалист встал и ринулся на парня. У того встала кость в горле: завидев приближающееся громадное тело и лицо, багровое от ярости, он отшатнулся назад. Все произошло чересчур быстро. Тилль, в секунду преодолев несколько метров, схватил парня за грудки и, не думая, со всей силы ударил его в скулу. Тот отшатнулся на несколько сантиметров назад, но остался держаться на ногах. Линдеман замахнулся и еще раз хорошенько треснул его кулаком в лицо. Все это время толпа из журналистов, БОльшую часть которой составляли женщины всех возрастов, оцепенела. Но после второго удара фронтмена захлестнул вихрь. Женские крики, ругань, еще больше вспышек камер, охранники, расталкивающие СМИ… — Жестоко?! Я покажу тебе, что значит жестоко! — орущему Линдеманну заломали руки и втроем пытались сдержать от очередного нападка на рыжеволосого интервьюера с рассеченной губой, приходяшего в себя на полу. Он зверски смотрел на вокалиста и вытирал пальцами кровь с лица. — Ублюдок! — плюнул он, ненавистно пожирая взглядом Тилля, — ты за это ответишь, мразь!