ИК. Только знай...

      Дорога до аэропорта заняла совсем немного времени, скоротать его помогли разглядывание уже привычного пейзажа и непринужденный разговор с водителем. Осталось только наскоро расплатиться с пожилым афроамериканцем за такси, пройти через регистрацию на долгожданный рейс до российской столицы, пару минут на автобусе — и вот перед тобой уже трап, а следом и удобное пассажирское кресло.       Выдохнуть.       Кацалапов покидал Детройт без сожаления, с чувством выполненного долга, поездка сюда дала возможность кое-что хорошенько обдумать, взвесить все «за» и «против», и, что самое главное, — разобраться в себе. Поэтому, если бы в эту секунду какой-нибудь журналист да или разве что прохожий подошел и напрямую, без прелюдий спросил о том, что ему, Кацалапову, нужно взять от этой жизни, и где парень видит свое место, то получил бы ясный и точный, развеивающий любые сомнения ответ. Не от того человека, совсем недавно выигравшего золото и бронзу на олимпийских соревнованиях, только приехавшего сюда, окончательно потерянного, дезориентированного, но от решительного фигуриста, который точно знает ради чего и непосредственно кого он это делает. В родных стенах было чересчур комфортно, и это определенно сбивало, спускало все попытки понять сложившуюся ситуацию на «нет». И ведь не стоит скрывать, что главной причиной внутренних терзаний была именно Она.       Тяжелый воздух Мертвого города отрезвил и одновременно гибельно-тяжелой ледяной волной окунул в реальность, суровую и мерзкую, ту, что он выбрал сам. Да, теперь он понял все, ощутил на себе это шипящее дикой кошкой одиночество без такой незаменимой моральной поддержки, но какой ценой? Предательством. И, не зная ее характер, не помня какой стержень представляет из себя Лена, каких усилий ей стоят и широкая улыбка, и горячие слезы, каждый мог ощутить тепло и доброту, исходящие от этой необыкновенной девушки. Но, несмотря на все это, он ушел, оставив Ильиных после себя только грязно-белые воспоминания от подаренных моментов полетов и падений, вылившихся затем в несколько откровенных интервью фигуристки, так и не узнавшей, что тот самый Никита прочитал все от точки до точки…       Потеряв, он нашел ответ, словно хирургическим вмешательством по ошибке отрезав что-то настолько кристально важное, от чего жизненный цикл, казалось, замер на непозволительно долгое мгновение, а затем пошел под откос. Неспроста люди говорят, будто только теряя, начинаешь ценить каждое мгновение. Он не исключение. Огни одного из городов штата Мичиган остались позади, белый пассажирский лайнер рассекал предрассветное небо, постепенно отдаляясь из поля зрения, растворяясь в серо-голубой дымке.       Большинство пассажиров беззаботно дремали, ну, или хотя бы старались. Но у одного русского паренька была бессонница.       Сон к фигуристу никак не шел, возможно, что из-за внутреннего волнения, поэтому он просто предпочел смотреть в иллюминатор, предаваясь своим мыслям.       Поняв, что бежать пришлось слишком долго, Никита оставил все попытки забыть прошлое, частью которого был московский лед, редкие походы в кино после вечерних тренировок и восторженный девчачий голос — неделимое… И этот побег, если быть до конца честным, не имел смысла ни тогда, ни сейчас. Буквально, будучи от природы лидером: уверенным в себе, всегда четко раскладывающим планы по полочкам, ценящим свою свободу и независимость — он спасовал, испугавшись собственных чувств, его система самоуверенного мальчишки сломалась, искромсалась, раскрошилась в прах после встречи с ней, своей идентичной копией.       Он начал понимать это еще тем самым тринадцатилетним пацаном. Но хуже всего было то, что ему это даже нравилось: Ильиных стала его любимой привычкой, от которой он самолично отказался, скрипя зубами. И леший его знает, почему! Видимо, долгие годы лелеянное упрямство перешагнуть было не дано, подлость ведь всегда дается легче. Он не хотел видеть самого важного, считал, что так будет легче, проще для них обоих, но, как ни крути, забыться не получилось даже в чужой стране, даже на чужом льду, даже с чужим тренером и новой партнершей — не удалось. И пусть, совершив нисколько не мужской поступок в адрес своих экс-партнерши и тренера, наплевав на чувства Елены, абсолютно не представляя, как ей было тяжело, одной, под обрушившимся легионом папарацци, что она чувствовала все это время, но вносить исправления и падать ниц, прося прощения за тот свой минутный порыв, перетекший в чертовски долгих три года, он уже не мог. Момент был упущен.       «Разве можно такое простить…» — бессонными ночами вопрошал он в пустоту, сидя у окна в номере гостиницы и вглядываясь в беззвездное небо.       Тогда на что надеяться сейчас?       Размышления прервала бортпроводница с по-голливудски широкой улыбкой, протягивающая парню таблетку снотворного, которую он попросил минутой ранее. Простая принятая в Америке формальность, ничего личного. Он в ответ натянуто улыбнулся такой же дежурной улыбкой.       «А у Нее улыбка намного красивее этой… — невольно начал сравнивать Кацалапов. — И она радовала не только глаза, но и грела душу. С самого детства…» — парень чертыхнулся, опять он за старое, и надо же быть таким влюбленным идиотом, он мотнул головой, — нет. Еще слишком рано, нужно поберечь слова, чтобы они достигли своего получателя, вернее, одной сведшей с ума получательницы».       Взяв билет в один конец, возвращаться более он не планировал. Парень уверен, Лена даже слушать его не захочет, ей будет больно, но он просто обязан искупить вину, рассказать ей, как ошибался, поэтому больно придется сделать еще, на этот точно в последний раз. В глубине души он надеялся, что девушке хватит сил простить и поверить ему, а он в ответ больше не подведет, не отпустит — если она только пожелает…       На этом Никита закончил свои размышления, быстро расправившись с таблеткой и стаканом воды, и откинулся на мягкую спинку кресла. Сон, наконец, сморил его.