друзья не лгут

       Сто пятьдесят шесть.        Он устраивается под навесом, ткань не задёргивая, на одеялах, в свете ночника. Он вновь крутит рацию в руках, ловя далёкий сигнал, и раз за разом тешит себя надеждой, что в этот раз частота правильная. Он опять начинает что-то бессвязное говорить, что-то, смысла особого лишённое. Он говорит, что за день произошло. Он говорит, что скучает. Он говорит, что всё помнит и не собирается забывать.        «Пожалуйста, будь живой».        — Я не знаю, слышишь ли ты меня...        «Пожалуйста, услышь».        — ...но всё равно хочу, чтобы ты знала: я помню о тебе. Если ты в порядке, если ты жива, дай знать!        «Пожалуйста, ответь».        Но в рации лишь помехи слышны — пустая частота незначительных шуршаний, молчание мёртвой линии. Майк закрывает глаза, скорбным разочарованием наполненный, и откладывает аппарат; только вот антенну не прячет, надеясь всё ещё, что откуда-нибудь, в любой возможный момент придёт сигнал. Он всё ещё верит, что Оди ему отзовётся.        Даже если верит напрасно.        Сто девяносто девять.        Майк сидит, скрестив ноги, и барабанит пальцами по рации. Он рассказывает, что произошло за сутки, просто так, безо всякого повода; он спрашивает Оди — спрашивает то, что может ему откликнуться, — где она и что с нею стало.        Он помнит опустевший кабинет, замерший в безмолвной трагедии. По воздуху прозрачному стелющийся тихий пепел, последние крупицы двух тел, двух существ из разных миров, самого худшего, которого Майк видел, и самого лучшего. Майк вспоминает это с дрожью, стискивает руки в кулаки и отчаянно зовёт в пустоту, надеясь получить хоть малейший знак.        Но и сегодня его встречает тишина.        Ему, как говорят друзья, пора смириться со случившимся, пора принять, что Оди больше нет, пора дальше двигаться и вообще жизни радоваться. Вот только как это возможно? Майк смотрит на уголок, оставленный в память о бритой девочке с суперспособностями, и понимает, что некоторые вещи никогда его не покинут.        Её испуганный, растерянный, любопытный взгляд. Её неловкая, милая, прощальная улыбка. Всё, что за какую-то неделю он успел в ней полюбить — всё осталось с ним. Оно никуда не денется, оно не спрячется во тьму, на Обратной Стороне не скроется, в покое оставив мальчика, и точно не позволит ему однажды себя простить.        Да, по сути, он забывать и не хочет.        — Оди, если ты меня слышишь, подскажи, что с тобой!        Ему отвечает шебуршание бессмысленных звуков и полное отсутствие чьего-либо дыхания. Её с той стороны рации нет. Нет сегодня. Не было уже сто девяносто девять дней.        Майк откладывает рацию и проводит рукой по лбу, вздыхая и собираясь с новыми силами.        Ему невдомёк, что в этот же момент кто-то, совершенно неощутимый, миром не показываемый, в своём сознании закрытый, сейчас так же ему по лбу проводит и по имени зовёт грустно. Майк этого не знает.        Он не знает, что всё это время человек, которого он ищет, оказывается на расстоянии вытянутой руки — и в то же время несоразмерно далёк.        Двести восемьдесят четыре.        Очень долго. Так долго, что друзья уже всерьёз беспокоятся. Они таскают Майка по развлечениям, он с удовольствием живёт жизнью нормального подростка и перестаёт делиться с ними своей болью. Один Уилл хмурится недоверчиво: проницательный парнишка. Майк отговаривается, и об Оди больше не заходит ни слова.        «Смирись», — в насмешку ему твердит вся реальность, но Майк уже видел вещи, ей не подвластные. И так же он уверен, что Одиннадцать не подчиняется законам мира тоже. Потому что это она, было бы наивно забывать; Майк упрямо верит, что она из той ситуации выкарабкалась, и новым вечером настраивается на связь.        — Много времени прошло. Надеюсь, у тебя всё хорошо, но, пожалуйста, даже если это не так — пошли весточку...        Майк не чувствует к себе прикосновений. Он не слышит шёпота, его имя произносящего. Он не в курсе, что можно всего лишь пройти дальше в лес, где дом одинокий стоит, и в дверь постучаться условным сигналом — и всё станет хорошо. Майку, увы, никто не рассказывает. Майк живёт в неведении и оплакивает подругу, не подозревая, как близко она находится.        «Пожалуйста, будь в порядке».        — Приём!        «Пожалуйста, хотя бы будь».        На его слова не отзывается эхо, и молчит подвал, лампами освещённый, — маленький мир, в котором когда-то жила одна неприкаянная душа. Майк убирает рацию и со вздохом откидывается на подушку. Он всё ещё не теряет надежду.        Того, что кто-то невесомо его руки касается, он не чувствует.        Триста пятьдесят три.        Эй, Оди...        Я всё ещё жду тебя.