В тусклом, мерцающем свете

От автора: Я далека от мысли, что все читатели изучали историю Америки, так что изложу основные факты вкратце. Американская Гражданская война началась в апреле 1861 года после выхода одиннадцати южных штатов из Союза. Если бы кто-нибудь спросил их, почему они это сделали, ответ сильно варьировался бы в зависимости от политических взглядов отвечающего, но в данной истории я исхожу из предположения (щедро подтвержденного историческими документами), что первопричиной стало рабство. Так что если вас это каким-то образом не устраивает, советую не читать, потому что в споры я вступать не стану. Северные штаты были известны под названием Союз (также федералы или янки), и их солдаты носили синюю форму, тогда как южные штаты образовали Конфедерацию (их еще называли конфедератами или мятежниками), и их форма была серого цвета. Большинство сражений произошло на двух театрах военных действий: Восточном и Западном. Эта история фокусируется на Восточном, где Северовирджинская армия (под командованием генерала Роберта Ли) сражалась с Потомакской армией Союза (под командованием вечно меняющегося состава, до тех пор пока Улисс Грант, до этого возглавляющий Тенессийскую армию на Западе, не взял на себя руководство всеми армиями Союза в мае 1864 года). «В тусклом, мерцающем свете» начинается накануне битвы при Геттисберге. В июне 1863 года Ли, решивший сразиться с врагом после двух лет столкновений на южной земле, повел свою армию на север, в Пенсильванию. Потомакская армия под командованием недавно назначенного генерала Джорджа Мида также двинулась на север через Мэриленд, и две армии сошлись в маленьком городке Геттисберг в решающем сражении, продолжавшемся три дня. Оно остается одним из самых кровопролитных на американской земле, происходившем в месте, которое было (и остается) столь же прекрасным, сколь сама битва была ужасна, но в конце концов ее результат стал переломным для хода всей войны. Полк Малдера и Скалли, 83-й Пенсильванский, существовал на самом деле и принимал участие в сражении под Геттисбергом на том самом месте, где это указано в данной истории, но сходство между историческим полком и моим на этом и заканчивается. *** 1 июля 1863 года Западный Мэриленд, окрестности Вестминстера       Раннее июльское утро выдается жарким и сырым – плотная влажная дымка стелется по мэрилендским полям, скрывая из вида все, кроме ближайших палаток лагеря. Восходящее солнце, скорее всего, уже в ближайшие часы выжжет этот туман, но пока что кажется, будто не существует ничего за пределом круга палаток, расположенных вокруг оставшихся после вчерашнего ужина тлеющих угольков костра. Протирая заспанные глаза и оглядывая раскинувшийся вокруг белый мир, капитан Фокс Малдер надевает китель, рассеянно застегивает его и размышляет над тем, стоит ли приготовить кофе. Опустившись на корточки рядом с костром, он касается угольков и со вздохом решает подождать и вернуться, когда какой-нибудь другой офицер снова разожжет огонь.              Чего Малдеру действительно хочется в этот момент, так это побыть в хотя бы подобии одиночества. Он, конечно, наслаждается роскошью отдельной палатки, но холщовые стены не в силах сдержать храп спящих неподалеку мужчин, и в пределах лагеря он никогда по-настоящему не может остаться один. Полк вскоре тронется в путь – их передвижение на север через Мэриленд происходит в спешке – но сейчас Малдеру хочется выкроить всего пару минут для себя, прежде чем придется маршировать во главе его роты.              За пределом внешнего круга палаток раскидывается пшеничное поле, через двести метров упирающееся в ряд деревьев. Малдер знает об этом, но не потому, что может различить их в утреннем тумане: он заметил это еще при лунном свете, когда полк разбивал лагерь прошлой ночью. Он бредет через поле (изо всех сил стараясь не наступать на засеянные борозды: армия и так уже изрядно потоптала земли этого бедного фермера) к кромке леса.              Как любой хороший фермер этот тщательно расчистил поле от камней перед посевом, сложив их все под деревьями. Малдер взбирается на особенно крупный валун, который, должно быть, передвигали с помощью нескольких лошадей, и глубоко вздыхает.              Вдали от лагеря единственными доносящимися до него звуками становятся щебетание птиц в кронах деревьев у него над головой и шелест листьев, производимый белками и бурундуками, занимавшимися своими утренними делами. Он замечает жирного бурого кролика, который мчится по кромке поля прямо перед ним, совершенно не обращая внимания на присутствие человека, и скрывается в безопасном укрытии подлеска.              - Надо было его подстрелить.              Малдер испуганно подскакивает при звуке высокого звонкого голоса позади себя и поворачивается так быстро, что едва не падает со своего насеста на вершине камня. Узнав невысокую худощавую фигуру в темно-синей форме, материализовавшуюся из тумана подобно миражу, он вздыхает и расслабляется. Снова пристроившись поудобнее, он ощущает, как сердечный ритм постепенно возвращается к норме.              - Ты двигаешься неестественно тихо, - ворчит он.              - Если бы ты подстрелил его, у нас было бы рагу из кролика, - продолжает новоприбывший, не обращая внимания на замечание Малдера. – Куда как лучше, чем бекон и галеты.              - У нас, скорее всего, не хватило бы времени на то, чтобы как следует приготовить его перед возобновлением похода, - резонно замечает Малдер. – А мы не можем позволить себе отравившихся непрожаренным кроликом накануне сражения.              Молодой солдат останавливается рядом с валуном и, обдумав сказанное, пожимает плечами.              - Ну, держи хоть это, - говорит он, бросая что-то Малдеру, который почти рефлекторно ловит этот предмет. Им оказывается персик – сочный и только что сорванный; он ощущает мягкость его кожицы своими загрубевшими, покрытыми мозолями пальцами. Молодой солдат вскарабкивается на камень рядом с ним, также сжимая в руке персик.              - Где ты их взял? – спрашивает Малдер.              - По ту сторону этих деревьев сад, - отвечает солдат. – Для персиков немного рановато, но несколько спелых все же можно сорвать.              - Не следует воровать у фермеров. Тем более что мы и так причиняем им неудобства, расположившись на их полях, - журит его Малдер. Его собеседник спокойно встречает его взгляд, после чего вгрызается в персик, позволяя соку стекать по подбородку. Малдер вздыхает и смотрит на фрукт в своей руке. Он уже сорван, решает Малдер, так что ничего не остается, как только его съесть. Не оставлять же его гнить. Он тоже вонзает зубы в сочную мякоть и блаженно закрывает глаза, как только позабытая сладость наполняет его рот. Когда он вновь открывает их, то видит, что другой солдат дерзко усмехается ему. – Заткнись, - ворчит Малдер.              - А я ничего и не говорил, - отвечает тот.              - Я слышу, как ты думаешь, - возражает Малдер, и солдат разражается высоким беззаботным смехом.              Рядовому Дэниелу Скалли семнадцать лет от роду, и он преисполнен типичной для его возраста самоуверенности. Вот уже почти три месяца, как он поступил в полк и был назначен в роту Малдера. Учитывая его низкий рост, хрупкое телосложение и симпатичные, почти женственные, черты, он поначалу был объектом поддразнивания со стороны других мужчин – до тех пор, пока они не увидели, как он стреляет. Скалли один из лучших снайперов из всех, кого Малдер видел в своей жизни; он способен поразить движущуюся мишень при плохом освещении с абсолютно неправдоподобного расстояния.              Но что даже важнее, чем меткость, так это его поведение в бою. Самые лучшие снайперы бесполезны, если цепенеют под огнем противника, но Скалли невозмутим и непоколебим, словно у него иммунитет к страху. Поддразнивания со стороны его сослуживцев мгновенно прекратились, как только они стали свидетелями подобного хладнокровия в первом же его бою.              Малдер и Скалли сдружились вскоре после прибытия последнего, когда обнаружили, что разделяют любовь к чтению. В полку, где стоящая литература на вес золота, а с образованностью у солдат дела обстоят еще хуже, двое бывших школяров сошлись весьма быстро. Малдер учился в Гарварде, когда началась война, тогда как Скалли, обучавшийся на дому из-за того, что его отец счел качество образования в местных школах не соответствующим интеллекту его сына, также намеревался поступить в университет. Он разбил матери сердце, сбежав в армию, тем более что его отец и оба брата уже покинули дом, чтобы отправиться на флот.              Сидя на валуне и наслаждаясь персиком, Малдер внимательно рассматривает молодого солдата. Его форма, как всегда, аккуратная и чистая, создает разительный контраст с непокорной, неровно постриженной шевелюрой ярко-рыжего цвета, торчавшей из-под кепи. Его лицо совершенно гладкое, щеки покрывает мальчишеская россыпь веснушек, и, поглаживая свою трехдневную щетину, Малдер уже не в первый раз задается вопросом, а насколько моложе рядовой Скалли того возраста, который он указал при вступлении в армию. Время от времени Малдер подумывает о том, чтобы сдать его, – в музыкальном корпусе было бы куда безопаснее для того, кому еще, похоже, нет и шестнадцати – но всякий раз, рассматривая этот вариант, он напоминает себе, как одиноко ему будет без его молодого друга рядом. Самому Малдеру, в конце концов, всего девятнадцать, и раз уж на то пошло, такая ли уж большая разница между девятнадцатью и пятнадцатью годами? Вербовщики не особо привередничают, когда дело касается возраста добровольных новобранцев, и Скалли определенно не единственный подросток, чье ничем не подтвержденное заявление о подходящем для вступления в армию возрасте было принято без лишних вопросов.              И опять же, вновь напоминает себе Малдер, внушительные навыки Скалли в качестве снайпера пропадут даром, если его низведут до барабанщика, помогающего другим маршировать. Скалли уравновешенный, зрелый, хорошо подчиняется приказам, и можно быть уверенным в том, что он отлично выполнит свою работу в бою, несмотря ни на что. Это далеко не о каждом мужчине вдвое его старше можно сказать, и Малдер вовсе не намерен жертвовать солдатом уровня Скалли, каким бы там ни был его настоящий возраст.              - Как долго, по-твоему, мы сегодня будем идти? – спрашивает Скалли, и Малдер пожимает плечами.              - До заката, полагаю, - отвечает он. – Прошлой ночью я спрашивал полковника Скиннера, куда нас ведут, и он сказал, что я узнаю об этом на месте, так что не стоит забивать себе этим голову.              Скалли смеется.              - Полагаю, он и сам не знает, - замечает он. Выкинув оставшуюся от персика косточку, он отклоняется назад на локтях и устремляет взгляд на лагерь, который начинает выплывать из понемногу рассеивающегося тумана. – Сегодня снова будет жарко. – Малдер кивает. – Как думаешь, сколько человек упадет в обморок от теплового удара, прежде чем мы остановимся на ночь?              - Уверен, что немало. Кстати, об этом, - говорит Малдер, пронзая своего подчиненного грозным взглядом. – Постарайся пить как можно больше. Мне от тебя пользы не будет, если придется тащить тебя на носилках за полком.              - Там слишком пыльно, - соглашается Скалли. – Плюс я не смогу раздражать тебя оттуда, верно?              Малдер фыркает.              - Это точно, - соглашается он, и они погружаются в уютное молчание, наслаждаясь постепенно прогревающимся утренним воздухом.              - Получил новые письма из дома? – в конце концов спрашивает его Скалли, и он кивает.              - Пару дней назад, от Дианы, - отвечает Малдер. Краем глаза он видит, что Скалли морщит нос, но притворяется, что не замечает этого. Он не знает, что в его фактически невесте не нравится Скалли, помимо того, что она южанка из Вирджинии... но так как Малдер и сам оттуда (хотя он и оставил свой дом и семью, чтобы сражаться за Союз), он не понимает, почему это имеет значение. Пока что он решает никак не комментировать реакцию своего друга.              - А что насчет тебя? – спрашивает он Скалли. – Ты наконец одумался и написал своей семье?              Скалли снова морщится.              - Чтобы моя мать примчалась сюда и утащила меня домой? – Он качает головой. – Нет уж. Я написал сестре в Нью-Йорк. Она даст остальным моим близким знать, что со мной все в порядке, не раскрывая мое местонахождение.              - Ты и вправду думаешь, что твоя мать приехала бы сюда за тобой? – спрашивает Малдер. – Не представляю, чтобы женщина в одиночку совершила подобное путешествие, да еще учитывая то, что мы будет в совершенно другом месте, когда она получит твое письмо.              - Ты не знаешь мою мать, - мрачно заявляет Скалли и погружается в угрюмое молчание. Они стараются избегать темы семей, в основном потому, что оба не согласны с тем, как другой обходится со своей. Скалли считает, что Малдеру не стоит раскрывать столько информации о передвижениях их полка в письмах к южанке (особенно той, что является приемной дочерью человека, вхожего в ближний круг Джефферсона Дэвиса (1)), несмотря на постоянные заверения Малдера в том, что Диана, которую он знает значительную часть своей жизни, совершенно аполитична и вряд ли передаст какие-то важные сведения отцу. Малдер, со своей стороны, не понимает, почему Скалли так уверен, что его семья приедет за ним, узнай они, где он находится. Многие юноши лгали о своем возрасте, чтобы им позволили сражаться, и он искренне сомневается, что раз семья Скалли – военные, то его родители или братья будут сильно против того, чтобы один сын пошел по стопам остальных двух.              С противоположной стороны поля доносится звук горна, означающий, что пора сворачивать лагерь и возобновлять путь. Скалли соскальзывает с камня, и Малдер неохотно следует за ним. Вместе они бредут на звук, чтобы поучаствовать в общих сборах, на неопределенный срок оставляя позади эту короткую передышку, продолжить которую они смогут, лишь когда вновь возникнет такая возможность.              Время для себя – почти непозволительная роскошь в полку, который постоянно либо занимается строевой, либо марширует, и Малдер должен был бы испытывать раздражение на Скалли за постоянные покушения на драгоценные минуты уединения, которые ему удается урвать… но, как ни странно, он ничего подобного не чувствует. Он не анализирует это, но каким-то образом общение с рядовым Скалли, наслаждение их тихой беседой успокаивает и придает ему сил так же, как и молчаливое сиденье в полном одиночестве.              По возвращении в лагерь Скалли вливается в поток людей в синем, а Малдер заходит в свою палатку, чтобы собрать вещи - вставленные в рамки фотографии Дианы и его сестры и письмо, которое он внимательно прочитал перед сном – и складывает их в свой ранец. Когда он выходит, закрепляя свою ношу на спине и убирая пистолет в кобуру, солдаты из его роты начинают собирать его палатку, оборачивая парусину вокруг колышков и закрепляя ее на месте ремнями, после чего забрасывают ее в следующие за полком телеги.              Рядовой Скалли вдруг снова материализуется справа от Малдера, как всегда, бесшумно, протягивая ему оловянную кружку с дымящимся кофе. Малдер с благодарностью принимает ее и делает глубокий глоток, сильно обжигая язык, но не обращая на это ни малейшего внимания. Стоящий рядом Скалли с его собственным ранцем, одеялом и мушкетом, закрепленными на спине, делает куда более мелкие глотки из своей чашки.              - Спасибо, - говорит Малдер, и Скалли молча кивает. Вместе они шагают к пыльной Ганновер-роуд, на которой солдаты собираются в строй, готовясь к продолжению марша на Пенсильванию. Они приближаются к полковнику Уолтеру Скиннеру, суровому и внушительному в своем молчании, который следит за процессией с высоты своего коня. Он сухо отвечает на приветствие, когда Малдер и Скалли отдают ему честь, и, поравнявшись с ним, двое мужчин заметно замедляются.              - Что-нибудь известно о том, сколько мы пройдем сегодня, сэр? – спрашивает Малдер, зная, что испытывает удачу, задавая тот же вопрос, что и накануне. Скиннер хмуро косится на него, но все же отвечает.              - Известно, что кавалерия Бьюфорда сражается с солдатами мятежников примерно в дне хода к западу отсюда, - говорит он, - в окрестностях городка Геттисберга. Основные силы Ли тоже недалеко, и генерал Мид хочет, чтобы большая часть Потомакской армии как можно быстрее прибыла туда. – Малдер и Скалли переглядываются, удивленно подняв брови. Вся Потомакская армия марширует на полном ходу, чтобы столкнуться с тем, что, вероятнее всего, представляет собой основные силы Северовирджинской армии. Что бы ни случилось потом, одной лишь перестрелкой из укрытий дело не ограничится.              20-й Мэнский уже выстроился перед их полком, 83-м Пенсильванским, занял передовые позиции и готов маршировать. Позади, дальше по Ганновер-роуд, 44-й Нью-Йоркский полк тоже уже почти готов. Малдер кивает Скалли.              - Пойдем, - говорит он. – Надо занять позиции. – Он переводит взгляд на пояс Скалли, за которым болтается его фляжка. – Сколько в ней воды, рядовой?              Скалли усмехается.              - Достаточно, - отвечает он.              - Я не шутил, Скалли, - замечает Малдер. – Меньше всего я хочу, чтобы тебе стало плохо из-за жары, особенно сейчас, когда нам предстоит крупное сражение. – Он окидывает другого мужчину строгим взглядом, изо всех сил пытаясь скрыть беспокойство, которое внезапно охватывает его. С тех пор, как его повысили до капитана, Малдер вел свою роту только в пару незначительных стычек. Это станет для него первой настоящей битвой во главе его людей.              Рядовой Скалли, разумеется, читает его, как открытую книгу.              - Малдер, - начинает он, опуская голос настолько, чтобы другие мужчины вокруг них не могли его услышать, - ты все сделаешь как надо. Перестань волноваться. – Скалли похлопывает его по плечу, подбадривающе сжимая его… и Малдер мгновенно чувствует себя лучше. Он понятия не имеет, что в уверенности Скалли в его силах помогает ему набраться храбрости, даже когда он не ощущает в себе достаточно мужества, но знает, что присутствие этого юноши значительно уменьшает его страх.              Последние отстающие заняли свои места, и впереди них ребята из Мэна уже готовы двигаться. Сквозь топот множества ног и тихие разговоры солдат Малдер слышит Чемберлена, полковника Мэнского полка, отдающего своим людям приказ маршировать. Вскоре Скиннер вторит ему, и позади них командир ньюйоркцев добавляет свой голос к этому зову. Музыкальный корпус заводит марш, и длинная вереница синих мундиров начинает синхронно шагать по дороге.              Малдер идет рядом со своей ротой, Скалли - по правую руку от него. Некоторое время назад он построил своих людей так, чтобы Скалли оказывался у дальнего левого края строя, что позволяло им проводить долгие часы в беседах. Остальные мужчины подкалывают их по этому поводу, а некоторые проявляют откровенную зависть к их дружбе, но по большей части никто не таит серьезных обид, не бросается обвинениями в фаворитизме. Время от времени марширующие рядом с ними мужчины присоединяются к их разговорам, когда затрагиваются темы религии, фермерства или военной стратегии, но при обсуждении более сложных, ученых тем, как частенько и происходит, остальные в основном перестают прислушиваться. Один из солдат шутливо заявил, что выучил больше из разговоров Малдера и Скалли, чем от своих учителей. Малдер не помнит, кто начал называть их Профессором и Доктором, но эти прозвища прижились.              Сегодня, однако, Скалли необычно тих – как, впрочем, и большинство мужчин. Слух о предстоящей битве распространился, и, внезапно столкнувшись лицом к лицу с весьма серьезной вероятностью гибели, мысли солдат обращаются к дому, к их семьям. Малдер и сам думает о своих родителях, о гневе отца и слезах матери, когда они узнали, что их сын решил сражаться на стороне Союза. Он думает о своей сестре Саманте, о том, как она гордилась им, признавшись, что ей хотелось бы родиться мужчиной, чтобы тоже иметь возможность пойти на войну.              И он думает о Диане.              Не было никакого официального объявления о помолвке, о ней не писали в газетах, и планов на предстоящую свадьбу пока не строили. Малдер даже не просил у приемного отца Дианы ее руки, хотя Чарльз Спендер явно одобряет союз между его подопечной и сыном его лучшего друга. Если уж о том зашла речь, то никаких произнесенных вслух признаний от Дианы он также не получал. Скорее, имело место соглашение, взаимное понимание между двумя семьями, что однажды их владения (и немалые состояния) будут объединены посредством их детей.              Малдер часто испытывает весьма противоречивые чувства по этому поводу.              Он знает Диану с тех пор, как ей исполнилось одиннадцать, а ему – тринадцать. Ее дядя удочерил ее после того, как ее родители и старший брат погибли при пожаре в Вашингтоне. Диана ему нравится; он полагает, что, при необходимости, мог бы даже сказать, что любит ее, хотя это чувство напоминает скорее то, что он испытывает к своей младшей сестре. Определенно речь не идет о всепоглощающей страсти из шекспировских сонетов, но Малдер сомневается, что такие отношения вообще существуют за пределами воображения авторов. Ничего подобного он уж точно не наблюдает между своими родителями или любыми другими представителями высшего общества, в котором вырос.              Его чувства к Диане постоянные и нерушимые. Стабильные. Надежные. Она умная и привлекательная женщина, которая разделяет большинство его взглядов и которая родит ему детей, будет вести хозяйство и скрашивать его одиночество. Это далеко не любовь Ромео и Джульетты, но он постоянно напоминает себе, что в конце концов у этих героев все сложилось отнюдь не радужно.              А у них с Дианой все будет хорошо. Он понятия не имеет, почему рядовой Скалли относится к ней с таким неодобрением, тем более что они даже не знакомы.              Малдер краем глаза посматривает на Скалли. Лицо молодого солдата лишено каких бы то ни было эмоций - его выражение невозможно прочитать, и Малдер спрашивает себя, о чем тот думает. Его друг держит в строжайшем секрете некоторые аспекты своей жизни, и его семья как раз из таких. На данный момент Малдеру известно, что его отца зовут Уильям, и он строгий и требовательный, как и его старший сын Билл. Есть еще один брат Чарльз, который младше Скалли и чуть более легкомысленен, чем его близкие родственники, однако достаточно дисциплинирован, раз пошел служить на флот. Есть еще единственная дочь Мелисса - похоже, белая ворона в семействе, сбежавшая в Нью-Йорк и живущая там с друзьями, вместо того чтобы выйти замуж и обзавестись своим домом.              Малдер практически ничего не знает о матери Скалли, за исключением того, что ее зовут Мэгги, и она не одобряет того, что ее сын Дэниел стал солдатом.              - Что это ты вдруг затих? – в конце концов спрашивает Малдер, и Скалли, потерянный в своих мыслях, слегка подпрыгивает от неожиданности.              - Просто думаю о том, что ждет нас завтра, - отвечает он, пожимая плечами, - когда мы доберемся до места.              - А кто об этом не думает? – фыркает идущий справа от Скалли солдат, кузнец по имени Хелси. – Либо Ли отзовет своих парней, и все будет кончено еще до нашего прибытия, либо это будет чертовски жаркая битва.              - Ли не уведет своих людей, - отзывается Малдер, - пока не почувствует в этом необходимость. И если пока что он сталкивался лишь с кавалерией, можно смело поставить на то, что он будет использовать их в полную силу.              - Значит, битва, - заключает Хелси, и Малдер кивает.              - Скорее всего, - соглашается он. Хелси косится на Скалли.              - Слушай, малыш Дэнни…              - Не называй меня так, - ворчит Скалли, ощетинившись на это насмешливое прозвище, которое пристало к нему, когда он только присоединился к полку.              - Ладно. Дэнни. Доктор Скалли. Я подумал, не мог бы ты помочь мне сегодня написать пару строк? Чтоб было что послать жене и сынишке? Просто на случай… - он замолкает, не договорив.              - Разумеется, - отвечает Скалли. – Найди меня перед отходом ко сну. Я помогу тебе составить для них хорошее письмо. – Он похлопывает Хелси по спине – в той же подбадривающей манере, что и Малдера чуть раньше. – Тебе оно не понадобится, Хелси, но я все равно помогу его написать.              Хелси благодарно кивает, но выражение его лица остается напряженным.              Становится невыносимо жарко, когда солнце оказывается в зените, так что мужчины потеют и чешутся в своей шерстяной форме. Малдер регулярно отпивает воды, которая остается освежающе прохладной благодаря влажному шерстяному рукаву, в который вставляется фляжка. Он приглядывается к Скалли (и к остальным своим людям), но они, кажется, серьезно отнеслись к его приказу пить как можно больше. Однако даже принятие этих превентивных мер не способно помочь всем: по мере их медленного продвижения вперед некоторые солдаты из их полка начинают падать в обмороки. Их поднимают и относят в сторону, чтобы оказать первую помощь и определить в повозки, тянущиеся за полком. Полковник Скиннер отдает приказ отнести пустые фляжки к пробегающему рядом с дорогой ручью, чтобы наполнить их по новой.              Они продолжают путь, и вскоре Малдер обнаруживает, что выпадает из реальности, практически погружаясь в полудрему, полностью сосредоточившись на монотонном переставлении ног и предельно концентрируясь на этом ритме, так что остальной мир и даже удушающая жара начинает отступать. Единственное, что он осознает, помимо уверенных шагов - это столь же уверенное присутствие рядового Скалли рядом с ним.              Когда солнце садится за горизонт, наконец раздается команда остановиться на привал. Скалли исчезает в вечерних сумерках - вероятно, в поисках Хелси, чтобы помочь тому перенести на бумагу послание семье. Малдер, чья палатка уже установлена, опускает свои пожитки на землю, кидает сверху китель, разворачивает спальный коврик и дожидается возвращения своего друга.              Ему не приходится ждать слишком долго: очевидно, что что бы ни хотел рядовой Хелси сказать своим жене и сыну, слов ему для этого много не понадобилось. Скалли приподнимает полог палатки и заходит внутрь, пригнувшись (совсем немного – он и вправду низкого роста), после чего со вздохом опускается на траву рядом с вещами Малдера.              - Он на самом деле уверен, что не переживет следующую битву, - говорит ему Скалли, качая головой. – Убежден, что сегодня его последняя ночь на этой земле.              Малдер кивает, но предпочитает промолчать. Это не такая уж редкость – у солдат случаются внезапные тревожные предчувствия, что у них остается мало времени, и они ощущают сильнейший порыв убедиться, что все их дела в порядке, что письмо готово к отправке их семьям, и товарищи по оружию знают, какие личные принадлежности передать их близким.              - А что насчет тебя? – спрашивает он, оглядывая молодого солдата, растянувшегося на земле рядом с ним. – У тебя сегодня не было каких-нибудь видений будущего?              Скалли закатывает глаза.              - Помимо сильнейшего подозрения, что моя палатка сегодня ночью наполнится руладами храпящего Роулинга и ароматами расстроенного желудка Йоргенсена, как это было последние пять ночей? Нет, больше ничего подобного.              Малдер издает смешок.              - О, конечно, смейся – у тебя-то целая палатка в единоличном распоряжении.              - Так оставайся сегодня здесь, - зевнув, предлагает Малдер. – Я не возражаю. – Его предложение встречено молчанием, и когда он снова переводит взгляд на Скалли, то видит странное выражение на лице у молодого солдата – такое, которому он затрудняется дать определение. – В чем дело?              - Ты уверен, что так можно? – колеблясь, спрашивает Скалли – почти застенчиво, подумал бы Малдер, не знай он своего друга так хорошо.              - Конечно, можно. А почему нет?              Скалли медлит с ответом.              - Мне не полагается здесь спать, - в конце концов возражает он. – Я прикреплен к другому месту.              Небрежным взмахом руки Малдер отметает его доводы.              - Я твой командир, и раз я говорю, что можно, значит, можно, - заявляет он.              - А остальные не будут жаловаться? – уточняет Скалли, закусив губу.              - Не больше, чем обычно, - отвечает Малдер. – Все нормально, Скалли. Снимай свой чертов китель и ложись спать.              Скалли, однако, не раздевается, предпочтя лечь полностью одетым, сняв только кепи и позволяя своим непокорным рыжим волосам рассыпаться по руке, которую он подкладывает под голову в качестве подушки.              - Спасибо, - все с тем же странным выражением на лице говорит Скалли, улыбаясь Малдеру.              - Не за что, - отзывается тот, и, закрыв глаза, Скалли практически сразу же засыпает.              У Малдера же на это уходит куда больше времени, и когда он наконец оказывается в царстве Морфея, его преследует самый странный сон из всех, что он может припомнить за весьма долгое время. В нем он снова оказывается в Вашингтоне, вальсирует с Дианой на светском балу в переполненном людьми зале, как делал сотни раз до этого. Но на этот раз там присутствует кто-то, кого он не видит, кто-то прячущийся из виду, кто-то знакомый ему каким-то образом, и это женщина – женщина, наблюдающая за ним с явным неодобрением. Когда бы он ни поворачивал голову, чтобы хотя бы мельком увидеть ее, она исчезает, отступая за других гостей, скрывающих ее от его взгляда.              После нескольких неверных движений, вызванных отсутствием сосредоточенности на танце, Диане наконец надоедает его невнимательность, и она устремляется прочь, обиженно надув губы и тряся копной блестящих черных волос. Когда ее поглощает толпа, ощущение, что за ним наблюдают, снова усиливается, и, быстро развернувшись, Малдер видит рядового Скалли, стоящего на краю бального зала и снова смотрящего прямо на него с нечитаемым выражением на лице.              Которое выглядит так, словно он ревнует.