Lifebuoy

Дима случайно простудился. Вышло и правда очень неловко, потому что когда Миша сказал ему надеть что-то потеплее, он кинул что-то вроде: «Я же только в магазин, все нормально». Вот тебе и «нормально». Миша ничего не говорит насчёт этого, хотя имеет полное право. Просто копошится с лекарствами и по максимуму следит за больным. — Дурак ты… — лишь единожды вздыхает он, когда очередной раз видит на градуснике «тридцать восемь и четыре». Вызвал доктора, тот прописал какие-то антибиотики и просил не волноваться так сильно, но что поделать? Волнение само собой как-то происходит. — На самом деле, мне просто обидно, потому что я всегда нуждаюсь в людях больше, чем они во мне. Я люблю за двоих, я беспокоюсь, когда они не рядом, и думаю, что они чувствуют то же самое. Знаешь, как в итоге получается? Оказывается, что где-то там есть кто-то лучше, кто сильнее, у кого больше сердце, кто за руку крепче держит. И ты не знаешь, куда себя девать. Неужели это ты такой маленький, ненужный, что отдавая всего себя, всё равно получается недостаточно? Когда понимаешь, что никому не нужна твоя любовь, закрываешься внутри себя на все замки и больше никого к себе не подпускаешь. Потому что это больно — чувствовать, что ты не смог спасти человека своей, казалось бы, громадной любовью. Зачем ты здесь вообще нужен? Кому ты нужен, если не умеешь лечить? — Ты нужен мне. — Миша сказал это невольно, случайно, чем сильно испугал даже себя, — На самом деле… У меня нет никого дороже тебя. Ты остался со мной даже, когда я послал тебя нахуй и сказал, что не верю тебе, не могу доверять. Ты остался и помог мне. — У тебя нет больше никого… Вот и вся проблема. — Дима чуть раздраженно выдохнул, но вскоре понял, что сказал, резко повернувшись к Мише, которого явно задели эти слова. Опущенная голова, поджатые губы, тяжелое, сбитое дыхание. — Прости… Я не… — Ничего. Всё нормально. Ты сказал правду и… — он повернулся, слабо улыбаясь, — ты прав. Диме уже лучше, но он всё так же лежит в постели, набираясь сил, чтобы сделать что-то большее. хХх — Я готов рвать свою глотку на миллион разных кусков, готов рыть себе свою собственную яму, в которой будут лежать мои останки, которые на том этапе будут полезны лишь насекомым. Готов ломать свои кости, пытаться выдрать свой же позвоночник, дабы скормить тебе. Я хочу чтобы ты почувствовал меня, почувствовал хотя бы таким способом. Я хочу, чтобы ты осознал, что сделал со мной и что можешь ещё сделать. Мне нравится думать о том, что после этого тебе станет так же больно, как и мне. Я готов ощущать на своём мертвом теле твой тяжёлый взгляд, который в последствии скроется под пеленой слёз. Готов ощущать твои лёгкие касания, которые будут говорить о том, что ты пришёл. Пришёл, чтобы попрощаться. Пришёл, чтобы поставить точку и попытаться отпустить. Но запомни, втяни информацию в свою маленькую голову, на которой красуется небрежная копна тёмных волос, пахнущих мятой. Ты никогда не сможешь забыть моё имя. Ты всегда будешь вспоминать обо мне, проходя мимо наших общих мест. Всегда будешь думать о том, что могло бы получиться из «нас». Будешь вспоминать очертания моего лица, мой тихий и бархатный голос, который так часто шептал тебе о любви. Ты никогда не сможешь оставить нашу историю в прошлом, потому что я постоянно буду находить лазейки и заставлять тебя вспомнить обо мне. Заставлять тебя вспомнить о тех поцелуях под звёздами, тех крепких объятиях, которые я дарил тебе каждое утро, дабы твой рабочий день был полон умиротворения. Никогда. — Даня… ты… Ты пьян. Господи, прекрати. — Миша тихо плачет на балконе, жалея, что вообще ответил на этот звонок, — Ты сам виноват в этом. Не я начал встречаться и трахаться со всеми подряд, пока ты смиренно ждал дома и плакал по ночам от одиночества. Не ты страдал и боялся каждого шороха в доме, вернувшись в отцовский, потому что «хозяйка против постоянных гостей». Не я предложил «остаться хотя бы друзьями», когда ты оповестил о расставании. Нет! Даня, ты, блять, последний мудак, раз считаешь меня виноватым. Я ничего не делал, это ты. Ты делал всё, что заставило меня бросить тебя. — Ты сделал это холодно, размеренно, будто ты маньяк, который расчленяет очередную жертву. Ты был слишком спокойным… — Я увидел тебя в нашей постели с каким-то парнем. Этого не достаточно, чтобы быть шокированным? Трех месяцев ежедневных слёз не достаточно, чтобы быть опустошённым? — Нет, конечно! Нет! — Даня звонко смеётся в трубку, а Миша не выдерживает и сбрасывает. Выключает телефон. Оставляет его на балконе и тихо входит в комнату. Дима уже сидит на кухне, и Миша молит всех известных ему богов, чтобы он не слышал разговора, потому что дверь была открыта. Дима не слышал или старательно делал вид. Полчаса. Ровно тридцать минут после разговора. Звонок в дверь в чертову половину третьего ночи. Оба парня поднялись с места и пошли к двери. Кто бы мог подумать? Даня. — Какого хуя, блять? Нахера ты припёрся сюда среди ночи? — Миша недовольно ворчит, надеясь, что нежданный гость скоро уйдет. Дима совершенно ничего не понимает и внимательно смотрит на обоих парней, что с такими разными эмоциями молча смотрят друг на друга. — Ми-иша, такой хороший и добрый мальчик, которого так и хочется приютить. Щеночек на заснеженной улице. И Да-аня… Жестокий человечишка, который выкинул верного друга. Да? — он обратил свой взгляд к Диме. Трезвость ума давно осталась в одном из баров Питера. Или даже не одном. — А ты знаешь, что делал этот… Щенок? Знаешь? Конечно, нет, он не расскажет. Никогда. Это слишком испортит твоё мнение. Да? Я прав? — Дань, иди проспись, а утром поговорим, ладно? — Дима говорит спокойно, не смотря на Мишу, он чувствует, что сейчас это будет лишним. Будет тем, что сломает его. И он снова прав. Миша отошёл назад, облокотившись на небольшую тумбу в коридоре. Он понимал, о чем говорит Даня. Понимал, что тот никому не рассказывал. Выполняет обещание. Честный. Понимал, что если Даня продолжит, то он расплачется, расскажет всё, потеряет единственное, что стало ему дорого. — Что же ты молчишь, а? Полчаса назад ты был смелым. В разговоре ты мог привести аргументы, а сейчас? Что сейчас? — Даня был слишком пьян, но явно пытался вывести Мишу, заставить его рассказать что-то важное, какой-то секрет. Дима обещал защищать его. Обещал. Дима выполняет своё обещание, пытаясь выгнать Даню из их квартиры. Ничего не выходит. — Слушай, проваливай отсюда. Ты меня уже искренне заебал. Я устал от того, что ты постоянно на глазах. Постоянно пытаешься что-то испортить, рассказать лишнего о нём. Мне без разницы кем он был до того, как я забрал его от тебя. Ты оставил его в том блядском коридоре, когда он пришёл просить о помощи и ТЫ пытаешься доказать, что он хуже? Что он плохой? Нет, Даня. Никакой поступок «до» не испортит его в моих глазах, зато ты уже знатно всё запорол. — Дима указывает на прикрытую дверь за Даней. На самом деле, ему стало интересно о чем они оба знают. Что-то плохое. Интересно, но стоит или оно того? — Да пошли вы, шлюха и доверчивый долбоёб! Миша садиться на пол, закрывая лицо руками. Дима на секунду обернулся, но, кажется, зря, потому что в этот момент его сильно толкают. Он едва удерживается на ногах, стараясь не ударить Даню в ответ. — Дань, пожалуйста, иди нахуй и не возвращайся, — Малинов выталкивает парня на лестничную площадку, за что тут же получает неслабый удар по лицу, — Я всё сказал. Он заходит в квартиру и хлопает дверью. Слишком миролюбивый для всего этого.