О чем скулит злая собака

      Она хотела услышать… Что? Исповедь? Признание? Что ему действительно очень жаль, ведь из-за его чрезмерного научного любопытства погибли ни в чем неповинные люди? Наивная… Такие, как он уверены в своей абсолютной правоте, даже если факты говорят об обратном. Ольха смотрела на профессора и искренне желала ему смерти. Она ненавидела его. Ее взгляд сосредоточенно следил за темной, как чернила, струйкой крови, которая сочилась из его носа, стекала по подбородку и густо капала на грудь. Но мужчина этого не замечал. Не зная того, что уже приговорен, он увлеченно рассказывал младшей научной сотруднице о том, как долго и упорно искал уникальный артефакт. Сахаров неоднократно посылал группы прочесывать лес. Раз за разом, год за годом: до выброса, после и в периоды долго аномального затишья. Он поклялся сам себе разузнать все об артефакте, который скрупулезно уничтожал «Долг». Но Зона оберегала свои секреты не хуже бойцов клана. «Они могли не найти его, придя на день позже или раньше, или вообще оказаться в другой части Рыжего леса, и все остались бы живы», — вдруг со злостью подумала Ольха, с силой сжав челюсти, рискуя раскрошить белоснежные зубы. Но Брук учуяла аномалию, а потом они нашли кровавую сферу. Не будь с ними собаки, они так бы и вернулись — не солоно хлебавши. Это всего лишь череда случайных событий, будто кто-то специально расставил силки, в которые она угодила и теперь отчаянно барахтается, пытаясь освободиться. А петли затягиваются все туже и туже. Профессор уже хрипел и грудью навалился на столешницу. Кровь пошла горлом. Ольха брезгливо отодвинулась и приподнялась из-за стола. И тут она услышала тоненький, на гране человеческого слуха, вой. Так жалобно мог скулить потерявший маму маленький щенок. «Не может быть…» Сердце сталкерши учащенно забилось. Она отчаянно завертела головой, ищя глазами источник звука. И вот перед ней не столовая укрепленного бункера, а мрачный сырой подвал полуразрушенной постройки. Но она — не Зверобой. Она не может видеть в темноте. Девушка вытянула перед собой руки и осторожно пошла вперед. Плачь не стихал, но стал как будто удаляться от нее: щенок не хотел, чтобы двуногое чудище его нашло. — Пожалуйста, пожалуйста… Ольха не знала, кого и о чем она просит. Шаг. Еще один. И еще. Ее растопыренные пальцы наткнулись на что-то теплое и живое. Она с удивлением посмотрела на свою сжатую в кулак ладонь. Круглов тоже глянул на скомканный рукав халата, но не сделал попытки освободиться. Марионетка терпеливо ждала, когда хозяйка сама разожмет свои сведенные судорогой пальцы. Ни слово ни говоря, сталкерша отпустила профессорский локоть и выключила конфорку под закипевшим чайником. За ее спиной зашелся сухим кашлем Сахаров. «Еще бы чуть-чуть…» Сталкерша поняла. Она чуть не стала тем монстром, которого так испугалась маленькая Брук. Ее девочка, где бы она сейчас не была, сумела пробиться к ней сквозь толщу слепой ненависти и отчаяния, в которой увязла Ольха. — Алексей Юрьевич, помогите ему привести себя в порядок, и принесите мне ручку и блокнот, — бесцветным голосом произнесла она, стараясь не смотреть на людей, которых минуту назад собиралась убить.       Ольха закрутила хромированный вентиль крана. Серебряная цепочка капель оборвалась, и в душевой сразу же стало тихо. Девушка двумя руками отжала холодную воду из длинных волос и прислушалась. Она кожей ощутила легкое, как вздох, движение воздуха, которое робко прокатилось по пустым коридорам и коснулось ее обнаженной спины. Торопливо натянув на мокрое тело чистую футболку, взяв ее из стопки выстиранной и отглаженной профессорской одежды, Ольха осторожно выглянула за дверь. Безлюдные темные коридоры бункера, подсвеченные красными лампами, пульсирующими на потолке, выглядели непривычно пугающе и зловеще. На верху что-то происходило, но что именно, сталкерша не могла разобрать. Все звуки словно тонули в этом призрачном красном свете, только где-то под полом, словно большой сытый кот, урчал генератор, а над головой надоедливо жужжала тусклая лампа. Этот отвратительный еле слышный звук преследовал ее с тех самый пор, как включилось аварийное освещение. Наверное, именно он был источником ее головной боли, и он же не давал сосредоточиться на том, что говорил ей Сахаров, пока она сидела напротив него за обеденным столом. Вот и сейчас ее мысли метались в черепной коробке, как перепуганные бестолковые кролики, а тонкая струйка страха уже медленно растеклась вдоль позвоночника. Ольха не могла вспомнить, закрыла ли она за собой металлическую дверь, когда, пропустив вперед Круглова, очутилась в тамбуре. Но это уже было не важно. Пока она была в душевой, в бункер кто-то проник. Кто-то очень опасный. Неизвестный не тронул охрану и ученых: оба профессора были целы и невредимы. И ей на миг показалось, что этот кто-то (или что-то) пришел именно за ней.       Девушка на цыпочках кралась вдоль стены, придерживая задирающийся подол футболки, и то и дело оглядывалась через плечо. Добраться до столовой, где остался лежать на столе ее дробовик, нечего было и думать. Слишком далеко. Она не знала, за каким поворотом ее поджидает чужак. Он мог притаиться где угодно. А вот незаметно проскользнуть в свою комнату, в которой в тайнике под кроватью она хранила автомат Калашникова, стоило попробовать. Осторожно заглянув за угол и убедившись, что коридор впереди пуст, Ольха рванула с места и через секунду оказалась у своей двери. Желтый стикер, приклеенный на уровне глаз, с нацарапанным маркером «Не беспокоить» и улыбчивым смайликом вместо подписи вздрогнул и выжидательно замер. Она медленно повернула ручку. Лязгнул засов, и в ту же секунду девушка получила болезненный толчок в спину. Дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену, да так, что с полок на пол посыпались книги, а Ольха влетела в маленькую комнатку, по инерции перебирая босыми ногами, пытаясь сохранить равновесие. Зацепившись за край письменного стола, сталкерша наугад пнула нападавшего, но была тут же схвачена за ногу. Она даже не успела вскрикнуть. Чужак молниеносно выкрутил ей стопу и опрокинул навзничь. Ковролин смягчил падение, но все же от сильного удара головой о твердый пол у Ольхи на долю секунды потемнело в глазах и выбило дыхание из груди. В последний момент она успела перехватить руку с занесенным над ней ножом. Тонкое лезвие замерло в миллиметре от горла. Острие коснулось кожи, и мужчина внезапно отстранился, но остался сидеть на ней верхом, крепко прижав бедрами к полу. — Надо же, сопротивляешься. Хочешь жить… А я-то, дурак, было подумал, что ты уже твердо решила распрощаться с этим бренным миром. Даже прощальное письмо сестре написала. Ольха, распростертая на ковре, потрясенно молчала, пытаясь унять бешено колотящееся о ребра сердце. — Ну, и что ты выбрала: пустишь себе пулю в лоб или шагнешь в аномалию? — Зверобой?! — Да, радость моя. — Совсем спятил?! Нет, это действительно ты? Вместо ответа охотник стянул с головы балаклаву, взъерошив черные непослушные волосы, и, зажав ее в кулаке, скрестил руки на широкой груди. — Кто-то же должен вправить тебе мозги. — Как ты меня нашел? — Пришлось пару дней с ребятами побегать по Зоне. Ерунда. Мужчина острил, но в каждом сказанном им слове клокотала неприкрытая ярость. Он слез с нее и рывком поставил на ноги. — Какого черта ты творишь?! Охотник с силой встряхнул ее за плечи, и Ольха, глядя в его янтарные глаза, испуганно всхлипнула: — Не знаю… — губы девушки задрожали. — Я хотела убить их всех. Думала, что хочу. Но не смогла. Пожалела… Только стерла память… Охотник молча сгреб ее в охапку. Ольха с тревогой прислушивалась к его шумному дыханию, чувствуя, как под ее пальцами сердце «яростного» переходит со стремительного бега на размеренный шаг. — Я… — Помолчи, — шикнул он на нее. В проеме двери мелькнула фигура в серо-зеленом комбинезоне. Мерцающие в полумраке золотистые глаза мгновенно просканировали каждый сантиметр маленькой комнаты и задержались на контроллерше, которая, увидев во плоти еще одного бойца из легендарного клана, боязливо прижалась к Зверобою. «Так вот о ком говорил излом… " — Сток, все в порядке. Мы немного побеседуем и выйдем к вам. Да? Осознав, что последнее «да» адресовано ей, Ольха поспешно кивнула. Черная бровь на волевом лице командира квада скептически изогнулась, и он, так ничего и не сказав, удалился, и даже прикрыл за собой дверь, которая чудом не слетела с петель во время их короткой «потасовки». — Значит, так, — вымолвил охотник, когда в коридоре затихли нарочито громкие удаляющиеся шаги. Ольха затаила дыхание. — Свое письмо ты не отправишь, во всяком не сейчас и не в такой форме. — Ты читал?! — возмутилась было девушка и тут болезненно поморщилась, когда охотник зло, до хруста в костях, стиснул ее в своих объятиях: — Да, читал. Я должен был знать, что ты задумала. Одной твоей прогулки по Рыжему лесу более чем достаточно: горы трупов, и ты — без пяти минут контроллер, — выпал он на одном дыхании, а почувствовав, что девушка молча пытается высвободиться, опомнился и чуть ослабил хватку. — Следующее, — продолжил черноволосый, — не знаю уж как, но ты восстановишь профессорам пробелы в памяти. О своих приобретенных способностях и об артефакте — ни слова. Старикам об этом знать ни к чему. Со Стоком я переговорю: вместе сочиним байку для генерала. Никто не должен знать, что случилось. Поняла? — А наемники? — Их связные погибли. Мы сравняли бункер с землей… Ты меня слушаешь?       Ольха слушала его и не слышала, машинально кивая головой, соглашаясь со всем, что он говорил. Девушка думала о белоснежном бумажном листке, выдранном из профессорского блокнота, на который она изливала свою душу, мучительно долго подбирая правильные слова. Чтобы быть честной перед собой и перед ним. До конца. Старательно выводила буквы и понимала, что в один клочок бумаги не вместить всю боль утраты и страх перед неизвестным. А если попробовать, то для светлого и хорошего, — а оно же было, ведь было? — не останется места. Поэтому, всего по чуть-чуть, а вместе — слишком много для нее одной: предательство, смерть и любовь. Он прочитал… И теперь знает, хоть она и никогда не говорила этого вслух — она любит его. Любит так, что если бы ей предложили пережить этот год заново, она бы согласилась, даже зная, что за то, чтобы быть рядом с любимым, Зона запросит неимоверно высокую цену… Лишь бы ощущать его запах. Согреваться теплом его тела. Чувствовать его пытливый, встревоженный взгляд и руки, которые медленно скользят по ее спине, безошибочно находя ушибы, на месте которых через некоторое время проступят багрово-красные синяки. Подушечки пальцев мягко поглаживали, притупляли боль. Яростный словно просил прощение за свою излишнюю грубость. — Что это? — Эй! Ольха попробовала воспротивиться, когда он бесцеремонно задрал подол ее длинной футболки, обнажая плоский живот, а потом и вовсе стянул ее через голову. Мокрые волосы плеткой стегнули по спине и прилипли к лопаткам. Девушка дернулась, но охотник, крепко удерживая за запястья, развел ее напрягшиеся руки в разные стороны. Потемневший взгляд скользил по гибкому телу, покрытому сетью глубоких лиловых шрамов. — Осколками посекло, — нехотя ответила она, с вызовом глядя ему в глаза, ни сколько не стыдясь своей наготы. Что с ним? Его руки дрожат, и смотрит на нее так пристально, не мигая, будто она вернулась с того света. — Уже не болит, а через день, думаю, и следов не останется. Я же теперь — монстр. Меня, наверное, и с гранатомета не убьешь. Во всяком случае, не с первого раза. — Глупая… И снова этот низкий тембр, лишающий воли, и невероятно нежные прикосновения… Ей страшно. Ей очень страшно. Такого парализующего ужаса она не испытывала ни в пещере, похищенная контроллером, ни тогда, когда поняла, что она больше не человек. Что, если это очередная безумная выходка ее воспаленного мозга? Сейчас она придет в себя, и окажется в своей комнате совершенно одна. Оденется, возьмет свое оружие и, уходя, найдет в столовой два окровавленных трупа. Потому что не было Брук, и Зверобой ей только привиделся… Но ее сердце, заглушая истеричный голос разума, все громче шепчет ей о другом: мужчина, от поцелуев которого пылают ее губы и плавится тело, живой. Настоящий. Он — единственный, с кем она не готова попрощаться и ради кого остается. Подрагивающий живот и распахнутые бедра настойчиво трутся о грубую ткань брюк комбинезона. Она чувствует приятную тяжесть его мощного тела и, полузакрыв глаза, лежа на узкой кровати, сама запрокидывает голову, подставляя обнаженную грудь и шею для поцелуев. Желание, сжигающее изнутри, становится просто невыносимым… «Я люблю тебя…»