Ранение с сюрпризом, или Проект "Живая Гниль"

      Неделю спустя в подземной лаборатории Акон метался от монитора к операционному столу и обратно. Осознание полнейшего провала накатывало, как цунами. Он впервые за многие десятки лет готов был признать полное и окончательное поражение… — Акон… — Заходи, Нему, — обернулся ученый. Эту странноватую девушку он действительно рад был видеть, тем более при всей своей странности и нелюдимости Куроцучи-фукутайчо иногда заходила к нему в гости по собственной инициативе. К нему одному… Больше ни с кем лейтенант двенадцатого отряда не общалась, кроме как по делу. — Ты не занят? Я точно не помешаю? — точеная девичья фигурка скользнула в приоткрытую дверь. Нему как никто знала, насколько легко сбить учёного с мысли, и насколько опасно при этом попасть ему под горячую руку. На примере своего отца-капитана знала.       Акон беспомощно улыбнулся. Эта девочка родилась в результате эксперимента, остаётся экспериментом, прекрасно знает об этом и всеми силами старается сделать удачным отдающий безумием эксперимент, которым и является вся ее жизнь. Время от времени ей необходимо общение, и Акон — единственный, с кем Нему может действительно поговорить по душам, как бы абсурдно это ни звучало в Обществе Душ… — Все в порядке, — повернулся к монитору Акон, пытаясь взять эмоции под контроль. Увы, его лейтенанта этот маневр не обманул. — Когда у шинигами все в порядке, он выглядит по-другому, — тонкая ладошка легла на спину офицера. — Тебя что-то волнует, Акон. Расскажи?       Сопротивление бесполезно и бессмысленно, понял учёный, осторожно под локоток увлекая заинтригованную девушку в соседнюю крохотную каморку, где была оборудована микроскопическая кухонька. Третий офицер двенадцатого отряда жизни не мыслил без кофе, и работал с максимальной продуктивностью только там, где этот самый кофе можно быстро сварить. Крепкий, горячий, ароматный напиток частенько подхлестывал заблудившиеся мысли, не давал уснуть во время дежурства по отряду, иногда буквально воскрешал готового вырубиться прямо за столом учёного. Может быть, и сейчас поможет?.. — Так ты расскажешь, что тебя так угнетает? Я никогда тебя таким грустным не видела, — заговорила лейтенант, устроившись с кружкой за столом. Она очень любила слушать рассказы своего единственного друга, и всегда очень переживала за него.       Тонкости межличностных отношений Куроцучи Нему узнавала именно от Акона. Он был первым на ее жизненном пути шинигами, кто не посмеялся над ее абсолютной неопытностью, а поспешил объяснить, что такое «дружба», «любовь», «взаимовыручка», и другие не менее сложные понятия. Акон не жалел времени, благо, мог спокойно говорить, не отрываясь от очередного опыта. Эта его способность — уделять внимание Нему без ущерба для основной работы — и сделала именно его «главнянькой» для капитанской «экспериментальной дочери». Сам Акон был совершенно не против, девочка вела себя примерно, по мере сил помогала — элементарное «подай-принеси» начинаешь ценить, когда над сложнейшим экспериментом работаешь в одиночку! — а объяснить ребёнку важнейшие понятия было необходимо. В целом изначально хихикающие в кулачок при виде третьего офицера с «почетным караулом» в виде вышагивающей следом Нему в конце концов привыкли, сойдясь во мнении, что у Акона так родительский инстинкт проявляется. Самому ученому мнения младших сотрудников были неинтересны, в отличие от мнения самой Нему. Эта малышка в свои десять с небольшим лет на чью-то полуехидную реплику заявила, что Акон-сан ее друг, настоящий! И что своему другу она готова помогать столько, сколько потребуется. Всегда и во всем, вот!       Так и повелось… Нему, уже повзрослевшая, ставшая вторым офицером в отряде, по-прежнему время от времени бегала к своему лучшему другу поговорить. Только ему она не боялась задавать вопросы, и только ей — ну и Шухею, с некоторых пор — Акон мог спокойно рассказать, над чем работает, и что не получается… — Я в тупике, Нему. Я вижу и знаю механизм действия созданного мной препарата, но его антидот, проверенный и работающий, на одном из, так сказать, опытных образцов сработал нестандартно, и я не знаю, чем ему, этому самому образцу, помочь… — Помочь… образцу? Не понимаю… — Этим неудачным образцом оказался мой единственный друг за пределами отряда, и помочь ему избавиться от действия созданного мной же препарата для меня дело чести. — Образец — друг? Как это… — Ты его знаешь, Нему. Хисаги Шухей, лейтенант… — Девятого отряда, конечно, знаю! Я часто сажусь рядом с ним на собраниях, с ним… спокойно. Он всегда в курсе событий, если я чего-то не знаю, потихоньку объяснит, и всё, что обсуждается, для газеты конспектирует… Я иногда не попадаю на эти собрания, или ухожу раньше, если Куроцучи-сама нужна моя помощь в лаборатории. Он мне сразу сказал, если что пропущу, можно к нему обратиться, он все перескажет, по пунктам. — Он мой «добровольный подопытный», и один из моих экспериментов Шухею вышел боком, в самом буквальном смысле. — Боком… В смысле, все пошло не так? — В смысле, у боевого офицера разошлась уже зажившая травленая моим экспериментальным ядом рана, превратилась из мелкого пореза в рваную на полспины. И нет никакой гарантии, что не разойдется ещё раз! Акон вскочил на ноги и принялся мерить шагами крошечную комнатушку. Озадаченно глядящая на него лейтенант предупредительно поджала ноги. Немного сбросивший пар учёный рухнул на стул, уронив голову на руки. — Я не знаю, что мне делать, Нему. Будь это кто-то другой, я бы отнесся намного спокойнее. Но знать, что по моей вине Шухей не спит ночами от боли и рискует ежедневно порвать себе спину по всей длине шва… это невыносимо. — Он тебя в этом обвиняет? — участливо положила ладонь на чёрную растрепанную макушку друга девушка. — Что тебе грозит, может быть, я смогу помочь? Поговорить с Куроцучи-сама? Он же сможет тебя защитить… — Да как раз мне-то ничего не грозит! — вскинул голову Акон. — Он же отстрадает молча, и не скажет никому! Пока от потери крови не рухнет, и хорошо, если будет, кому его откачать… Нему, как ты не поймешь?.. — Я пытаюсь, Акон. Ты хочешь, чтобы он выжил и выздоровел, но не знаешь, как это сделать? Попробуй подумать вслух, иногда это помогает. — Согласен, мозговой штурм дело полезное… Вот смотри… пострадавших от яда двое. Первым попал Хисаги… — Акон, про какой яд идёт речь? Они же у тебя настолько разные, даже капитан иногда удивляется! — свела бровки к переносице лейтенант. — Ксо… Про Живую Гниль. Яд, поражающий занпакто, — офицер отхлебнул кофе и снова уронил голову на стол. — Я про него тебе рассказывал, помнишь? — Да, сейчас… Вспомнила, — лицо Нему словно ожило. — Интересный состав, крайне интересное действие.       Ну ещё бы, как мог Куроцучи-тайчо не оценить настолько опасную дрянь?! А авторство выданной Нему характеристики не вызывало сомнений… — Так вот от него пострадали двое шинигами. — И их занпакто. — Да, и их занпакто тоже… Была оказана помощь, по-разному, но различия не столь существенны, чтобы ТАК повлиять на результат. — В чем различия? Это тоже может быть важно! — Может… а может и не быть… — Акон дотянулся до торчащих из мерного стакана листочков для заметок, тоже притащенных с грунта неугомонным Шухеем, с тоской вспомнилось ему, и принялся расчерчивать схему. Девушка умолкла, краем глаза поглядывая на художества друга. Тот, казалось, полностью ушёл в себя, то задумчиво покусывая карандаш, то снова принимаясь что-то зарисовывать. Поняв, что это надолго, Нему с теплой улыбкой погладила окончательно утратившего связь с реальностью учёного по волосам, налила ему ещё кружку кофе и потихоньку вышла из лаборатории.

***

      В поместье Кучики всегда тишина. Невозмутимая тишина многовекового родового гнезда шинигами, чинная и благопристойная. Иногда обретающая зловещие нотки, иногда — печальные, но неизменно пахнущая цветущей вишней. Слуги поговаривают, что так влияет на поместье реяцу его хозяина…       Кучики Бьякуя в последнее время был несколько задумчив. Его приемная сестра, Рукия, заметно изменилась. Раньше она часто просила его о тренировках, смущаясь и спотыкаясь во время учебных боёв. Сейчас же ее стиль боя не похож на прежний, привычный для обладательницы кидо-типного занпакто. Появились совершенно новые движения, девочка стала смелее и как-то безрассуднее нападать. Само собой, как любой капитан, Бьякуя в совершенстве владел медицинскими кидо и мог любое случайное ранение залечить на месте, вплоть до среднего уровня тяжести. Но это же не значит, что можно бездумно лезть под клинок!       А ещё у Рукии появились в арсенале новые приёмы. Раньше она не раскручивала свою катану за ленту на конце рукояти. Теперь пробует, и у неё, похоже, начинает получаться. Подобных приёмов Кучики ни у кого из ее окружения не замечал, разве что у Куросаки, но так раскручивал меч только его Пустой, захватывая тело… С кем же тренируется Рукия, кто приблизился к ней настолько, что его недоверчивая сестренка пытается копировать чужой, непривычный для себя стиль боя?..       Осторожный допрос Абарая мало к чему привёл — лейтенант разве что поведал, что на офицерской тренировке в схватку младшей Кучики с Кирой-фукутайчо внезапно вмешался Хисаги и буквально похитил девушку, выхватив из-под удара. Но на следующий день Рукия как ни в чем не бывало вышла на службу, и вроде была в полном порядке…       Хисаги, значит… Сильный, выносливый, умелый боевой офицер, тянет отряд в одиночку, причём успешно тянет. Занпакто ветряного типа, цепные кусаригамы… стоп.       Бьякуя вскинул голову. А ведь логично, это в его стиле — раскручивать оружие на цепи! Нужно поговорить с Рукией, да и с самим Хисаги. Решено, сегодня же вечером… капитан неслышно вздохнул. Не то чтобы он был так уж против общения сестры с этим лейтенантом…       Вечером, после ужина, Кучики позвал сестру в сад, побеседовать. Мгновенно вспыхнувшее лицо выдало девушку с головой, за братом она шла, как на холм Сокиоку в день собственной казни. Привычно опустив ладонь на гарду своего меча, Рукия почувствовала явно ощутимую дрожь Соде-но Сираюки. Недоуменно покосившись на занпакто, девушка чуть не врезалась в спину неспешно шествующего впереди Бьякуи. Тот оглянулся. — Рукия?.. — Простите, нии-сама, я задумалась… — О чем же? — Соде-но Сираюки странно себя ведёт… Я никогда такого не чувствовала, словно она… едва сдерживает ярость и страх. Кучики замер. Он совершенно точно знал, отчего занпакто Рукии злится, говорить об этом не хотелось, но, видимо, придётся. — Я полагаю, она сердится на меня. У неё есть на то веская причина… — Я знаю, нии-сама, она мне рассказывала. Вы хотели со мной поговорить? — Да, хотел. Твой стиль боя меняется, Рукия, и меняется твоя реяцу. Я знаю, под чьим влиянием происходят эти перемены. В Сейрейтей только один офицер использует похожие приёмы. Я хотел бы узнать, почему именно Хисаги Шухей, Рукия?       Девушка опустила голову. — Я не уверена, что имею право об этом рассказывать, нии-сама. Это не моя тайна. Я могу лишь сказать, что мне грозила нешуточная опасность, от которой меня уберегло вмешательство Шухея, и сейчас я в полном порядке. — Какая опасность? Не молчи, говори же! — Все уже в порядке, нии-сама. Я уже вовсю тренируюсь. И да, тренируюсь с Шухеем, он знал, что мне нужно было какое-то время поберечься, и знал, чем помочь, если что.       Бьякуя прикрыл глаза. Сестра упряма, если она твёрдо намерена молчать и покрывать этого Хисаги, от неё лишнего слова не добиться. Она, правда, забывает об одном существенном нюансе — ЛЮБОЙ лейтенант выполнит приказ ЛЮБОГО капитана. Кучики поднял руку и сплел Тентейкуру. Чернокрылая вестница унесла приказ капитана шестого отряда лейтенанту девятого…       Рукия тяжело вздохнула. Иногда брат совершенно невыносим! Сказала же, все в порядке, так нет же, нужно непременно выдернуть со службы Шухея… Как же не хотелось создавать ему проблемы!       Буквально минут через пятнадцать напряженного неуютного молчания в нескольких метрах от обоих Кучики из шунпо вышел Хисаги, окинул взглядом ожидающих его шинигами и преклонил колено. — Кучики тайчо, вы хотели меня видеть?.. — Вольно, Хисаги-фукутайчо… Я полагаю, вы догадываетесь, зачем я вас позвал для разговора?       Лейтенант поднялся на ноги и смело посмотрел Бьякуе в глаза. — Вы хотите знать, что произошло с Рукией на офицерской тренировке. — Слушаю вас, Хисаги… — опасно сощурился Кучики. — Возникла опасность разрыва уже зажившего парного ранения, Кучики-тайчо, тем более что ваша сестра сражалась с Кирой-фукутайчо, для неё на тот момент самым неудобным противником. Проблем удалось избежать, Рукии была оказана своевременная квалифицированная помощь, процесс ее восстановления проходил под контролем специалиста, как и начало тренировок…       Иногда Бьякуя ненавидел собственное происхождение. Как часто вместо того, чтобы объяснить по-человечески, шинигами начинали с ним говорить витиеватым официальным языком… вот как сейчас. Хотя он сам виноват — подошёл бы к парню просто поговорить, может, и услышал бы нормальную версию, а не этот… отчёт. Не стоило его вот так, в приказном порядке, выдергивать. Кучики утомленно потер глаза. — Хисаги. Что было с моей сестрой? Что ещё за «парные раны»?       Рукия беспомощно смотрела на Шухея, явно обдумывающего, что можно сказать ее брату, а за что могут наказать уже не только его самого, но и его друга из двенадцатого. — Только не надо мне рассказывать про «чужие секреты»! — сверкнул глазами Кучики.       Резкий порыв ветра растрепал волосы капитана, поднял клубы пыли, свиваясь в воронку. В середине разыгравшейся перед шинигами миниатюрной воздушной бури возникла черно-алая фигура. — Хозяин, проблемы? — прозвучал дерзкий голос сквозь вой ветра. — Помочь? Только свистни… — Казешини… Зачем? — впился Шухей взглядом в спину собственного меча. — А для наглядности. Он же не поверит тебе на слово, напарник! Смотри, Кучики. Вот так выглядят парные раны, у занпакто и шинигами, — Ветер Смерти продемонстрировал онемевшему от такой наглости капитану свою спину. Шрам впечатлял — длинный, багровый и явно болезненный. — Если бы Хисаги не вмешался тогда в бой, подобная прелесть была бы у Рукии на руке! — Что это?!.. — Это долгая история, Кучики-тайчо…