Hot summer days, rock and rol, l Жаркие летние деньки, рок-н-ролл The way you’d play for me at your show. Ты играешь на своих концертах для меня одной, And all the ways I got to know И я до конца познала Your pretty face and electric soul. Твое красивое лицо и наэлектризованную душу
Lana Del Rey — Young And Beautiful
Америка оккупирована золотой лихорадкой. Люди богатели, а выпивка дешевела. Вечеринки становились пышнее, наряды ярче, а люди напрочь забывали о существующих моральных принципах. Здания становились выше, а акции падали. Нью-Йорк ждал молодых и амбициозных, талантливых и привлекательных. Именно таких, как Лиам Данбар. После того, как юноша вошел в свой коттедж, за восемьдесят долларов в месяц, он пролежал в своей постели чуть ли не весь день. Он был в край измотан, а те дешевые таблетки от боли в голове перестали давно уже работать. Лиам переводит свой взгляд на уже готовый ужин, который остывает на столе и чистый холст. Но выбрал юноша сон. Ближе к полуночи он проснется. Босыми ногами медленно поплетется на кухню, где съест остывший мясной пирог и выпьет холодный чай. Затем снова бросит косой взгляд на холст, тяжело вздохнет и отправится заново в постель. И как бы не пытался объяснить свое нынешнее состояние, Лиам Данбар никак не смог дать ему определение. Похмелье уже прошло, но это паршивое самочувствие никуда не желало убираться.***
Лиам проснулся рано. Солнце еще только показывало свои лучики на горизонте, а легкий приятный ветер пробирал до косточек. Он лишь в одних пижамных брюках и расстегнутой рубашке выносит холст и коробочку угольных карандашей на террасу с видом на океан. К тому времени, как он нашел все необходимое и более менее начал соображать, солнце достаточно поднялось и освящение было вполне приемлемым для рисования. Данбар вдыхает мягкий влажный воздух и…ничего не чувствует.
Шум прибоя больше не умиротворяет его. А чистое бескрайнее небо больше не напоминает ему холст, где облака подобные маленьким карикатурам, которые художник намерен разгадать: где слон спорит с рыбой, а где та же рыба танцует балет с лошадью. И… И еще сотни подобных… абсурдных и противоречивых, но лезущих все время в голову. Теперь, для Лиама Данбара, небо — это небо, а облака — уже давно не карикатуры. Все утратило смысл (?) или нет… Все не имело такого смысла, который обрело только сейчас, с переездом. Юный художник-аматор больше не рисует тех прекрасных пейзажей, ведь окружающий мир отнюдь не беспокоит (больше) его. Он уже не замечает как летят часы, дни, недели, а то и месяцы. Теперь юноша читает замудренные книги, одолженные мистером Стилински, играет в поло с МакКоллом. Да, он имеет ту самую жизнь от которой бежал всеми силами. Он забыл о своей цели в жизни и просто слоняется от места к месту. Посидит с тем, а то с этим. Выпьет с этим, а потом и с этим. А время идет и идет, не желая остановиться, передохнуть. Дует легкий ветерок, предвещая о скорой осени; ветер расправляет расстегнутую рубашку парня, обжигает обнаженную грудь. Обычный карандаш с пометкой В мягко скользит по холсту. Художник делает набросок. Сначала это не похоже ни на что. Овал с полосками да дуги и больше ничего. Но затем творится своеобразная магия: дуга соединяется с другой, а из них получается другая; а овал теперь вовсе не овал — это смутно напоминает форму головы. Дуги напоминают спадающие локоны волос, а полосы на новой фигуре — острые скулы. Данбар выдыхает носом нагревающийся воздух и меряет набросок кончиком карандаша — замеряет пропорции. Скорее все, он рисует девушку с каре и, судя по примерным линиям на бывшем овале, выразительными бровями. Под острым, словно игла, карандашом появляются очертания глаз и зрачки в них, появляются густые ресницы, чудно торчащие. Под этими же глазами Лиам раскладывает тень более мягким карандашом. Сначала он планировал нарисовать портрет акварелью или же маслом, но старая подруга — лень одолела его. Скулы стали еще острее, а брови гуще и темнее. Ранее непонятные овальчики под забавным вздернутым носиком — губы. Пухленькие, а еще они самая бледная деталь в рисунке. По прорисованным деталям можно заметить, что девушка с картины уж часто кусает их. Данбар добавляет тень на мочках ушей самым твердым карандашом, в голове отмечая, что волосы нарисует углем. Блеск на подбородке и на лбу. Молодой художник отходит от мольберта, чтобы оценить свою работу. Девушка, которая смотрит на него не улыбается и не хмурится. Пребывает в спокойствии. Она немного выгнула брови, говоря этим: Я знаю то, чего не знаешь ты. Лиам Данбар рисует свою двоюродную сестру, которая живет по ту сторону бухты. Сам же творец кривится, не нравится ему. Берет в руки кусочек угля, понимая, что уже через минут семь его рубашку придется кинуть в стирку. Сделав первый мазок, он видит всю свою левую руку уже грязной. — Ты готов к партии поло завтра? — тихий хриплый голос над ухом вызывает мурашки по всей спине. Данбар резко поворачивается, задев что-то грязной рукой. Это что-то была шелковая рубашка. Самая что ни на есть шелковая рубашка. Сделанная из самого натурального из всех натуральных шелков по цене 97 долларов за метр ткани. На самом деле, если бы эта вещь принадлежала самому Лиаму, то он бы совсем не расстроился, если бы замарал ее в угле. Но… Но, на великий ужас Данбара она была Теодора. — Оу, прости! — громко вскрикнул Лиам и бросился тереть грязное пятно рукой, но лишь усугубил положение. — Прости-прости, я куплю новую. Обещаю! Данбар понятия не имел где бы взять деньги на новую. Но с приличия ляпнул.Мне придется продать душу дьяволу, плюс ещё и доплатить!
— попытался пошутить сам себе художник, но от этой шутки лишь брало в пот. — Ай, у меня таких с пары десятков! — Теодор отмахнулся от извинений Лиама и мягко улыбнулся. — Мне действительно не нужно ничего отдавать. Пустяки! — Рейкен проводит по грязному пятну на кремовой рубашки и достигает ее края. Зацепляется за пуговку, которая сделана из перламутровой ракушки и медленно расстегивает одну за другой по пристальным взглядом Данбара. Полностью сняв с себя шелковую рубаху, он вешает ее на плетеное из лозы кресло и (далеко не свойственно Тео) самодовольно улыбается, ведь взгляд Лиама полностью принадлежит ему. Лицо художника пунцового цвета, а голубые глаза бегают туда-сюда, не находя пристанища. О Боже! Это какое-то сумасшествие. Нет, этого не может быть. Я же избавился от этого два года назад. Только не сейчас. Боже, я не могу. Если об этом узнают остальные… о моих чувствах… Я чуть не поплатился жизнью, когда подобное испытывал к уже покойному Бретту… Я не хочу подвергать Тео подобной участи. Нет! Не его. — Эй, все хорошо? — Теодор машет перед Лиамом рукой, чтобы привести в чувства. Тот будто отключился от реальности и стоял как статуя минуты четыре. — Да-да, все… нормально. — пробубнил под нос Данбар и опустил глаза, чтобы не встречаться с обеспокоенными зелеными огоньками. Но стоит ему поднять взгляд на Теодора, как он видит что тот смотрит куда-то мимо его. На картину. Пустой и без эмоций. Рот приоткрыт, а лицо заметно побледнело. Воспоминания пятилетней давности загораются в его голове, заставляя сердце болезненно сжиматься. Тогда он был беден и в пору наивен. Глаза горели ярче прежнего, а душа жаждала любви. Он красив и по-детски доверчив стоит в офицерской форме на вечере у семьи Тейт и думает о своем. Он волен душой и его сердце свободно… Свободно до тех пор, пока не словил взглядом ее. Малию Тейт Тео простоит так минут пять, пока не оклемается и не поймет, что не один. Он что-то невнятное пробубнит, а затем натянет дежурную улыбку. — Ты ее знаешь? — будто обо всем догадался Лиам. — Нет… — отстранено прошепчет Рейкен. — Нет. Просто ты удивительный художник, Лиам Данбар. Тебе стоит нарисовать меня! — приподнял левый край губы Тео, изображая улыбку. — непременно. — подаёт ему Лиам ответную улыбку и прячет розовые щеки.***
Суббота
Они сыграли вничью, по правде говоря. Ну, по крайней мере так уверял Данбар самого себя. — Ну же, признай что я выиграл! — легко толкает в плечо Тео Лиама, который жует яблоко. Они раскинулись на ярко-зеленом газоне, а где-то недалеко стояло два красавца-скакуна, мирно щипавших травку. — Да не за что! — смеется Данбар и чуть ли не давится фруктом. — Да ладно, ты упал с лошади 4 раза и ни одного раза мне не забил! Победа же явно моя. — Рейкен дарит другу самодовольную ухмылку и задирает голову к небу. Рассматривает пушистые облака на бесконечном ярко-голубом небе. Они сидят молча и всю эту идиллию нарушает лишь шум ветра и хруст яблока. Теодор по прежнему смотрит на небо, а Лиам смотрит на него. Изучает каждую черту его лица и ловит себя на мысли, что хочет его нарисовать. — Все это так прекрасно. — вдруг хриплым голосом заявляет Тео. — Все? — Все: солнце, небо, облака, ночь, звезды, твои картины, бухта, люди; вечеринки, книги, алкоголь, подруги, дружки, ты. Все! — он мечтательно прикрывает глаза и снова о чем-то думает.И вот. Одним выстрелом он поверх Лиама наповал. Одним словом он заставил сердце художника биться в разы быстрее. Заставил того думать об этом еще долго.
Он назвал меня прекрасным…