Нам с тобой

Несмотря на зимний период, на Кюсю было зелено. Соленый морской ветер пробирал до мурашек, забирался под расстегнутое пальто и проходился мягким перышком по оголенной шее. Юри ругался, говорил, что теплота зимы в Японии обманчива, несмотря на температуру, холодный ветер и влажный воздух непременно приведут к простуде раздетого фигуриста. В общем, бурчал как мамочка, прося застегнуться и надеть шарф. И это в плюс тринадцать! В конце декабря! Привыкшего к российским зимам Виктора очень смущала газонная трава и цветущие какими-то незнакомыми цветами кустики вдоль дороги, обвитые гирляндами. Конечно же, он не впервые оказывался в теплом климате, постоянные разъезды, соревнования и просто путешествия приучили его к особенностям разных широт. Но он впервые оказывался далеко от Петербурга в преддверии Нового Года. Снега и типичной российской атрибутики праздника немного не хватало. Японцы в основном были либо приверженцами Синтоизма, либо Буддизма. Редкие католики привили стране любовь к Рождеству, а Новый Год праздновался достаточно странно, как по рассказам Юри. Ели специальную лапшу, традиционные блюда, которые даже сами японцы не особо любили. Виктору этот факт казался особенно забавным. Юри был с ним вместе уже три года. Столько времени, это оказалось так просто! Кацуки словно знал фигуриста как себя, брал на себя так нелюбимый Виктором быт, принимал все закидоны. Когда речь шла о слишком сильных задвигах, он ухитрялся найти такие слова, что Никифоров краснел, смирел и вообще, что угодно — лишь бы любимый так не ругался! Виктор и сам прекрасно понимал, что Юри его словно воспитывал, но делал он это так ненавязчиво, постепенно, что когда поймешь — поздно возмущаться. Но самое главное, Юри действительно любил. Виктор чувствовал это все время. По началу, когда у него только появились чувства, да и потом, когда он пытался привлечь внимание японца, понять его, привязать к себе, Виктору все казалось, что Кацуки просто терпит его, принимает. Даже в тот самый день, после памятного выступления, когда японец сам сделал шаг навстречу, когда поцеловал при всех, фигурист был уверен, его поняли, но и только. Думал он так недолго. Психолог, недаром же у него такая профессия! — просто мастерски находил к Виктору подход. Заботой он окружил его еще раньше, но после того, как отношения стали официальными, Никифоров понял — Юри даже на десять процентов не выкладывался до этого. Понимание в любой ситуации, бесконечные прикосновения. Ненавязчивые, важные. Тогда, когда особенно сильно хотелось. Он отдавал всего себя, но главное, принимал он точно так же. Полностью. Это было настолько восхитительно, что Виктор не представлял себе жизни без Юри. Когда они начали на постоянной основе жить вместе, Никифоров боялся разницы в менталитетах. Но ее словно не было вовсе. Все сложные моменты Кацуки разруливал, объяснял заранее, до того, как могло возникнуть непонимание. А своего фигуриста он и так отлично знал. И Виктор стремился к этому, учился делать так же, быть самым удобным, важным, необходимым для психолога. Всегда понимать его, чувствовать желания. Не отставать в заботе. Юри был восхитительно мягкий, когда это было нужно, домашний и уютный. И твердый, если случалось что-то плохое. Когда дедушка Юры слег в больницу, Кацуки вызвался его сопровождать, поехал вместе с ним в Москву, чтобы не было проблем. Помогал, поддерживал. Виктор увязался следом, нервничал, боялся за друга и вообще, всякое же бывает! Юри говорил так твердо и уверено, что не давал никому паниковать. Он разговаривал с врачами, заставлял сидящего сутками в палате Плисецкого есть и непреклонным, спокойным тоном выгонял его спать. А сам дежурил по ночам, наводил справки. Позже, когда кризис миновал, организовывал перевод Николая в другую, более престижную больницу. И все это время ухитрялся поддерживать Юрку, уверять его, что все будет хорошо. Юри ухитрился сделать невозможное — помирил Фельцмана с Барановской. Уже два года эта парочка снова живет вместе, Лилия даже стала чаще улыбаться и меньше ругать Юрку. А сам Юра с ужасом для себя открыл свои чувства к другу и сопернику по льду, Отабеку Алтыну. Первое время ему было очень сложно это принимать и осознавать, мальчик путался в своих чувствах, а психолог ему помогал. Виктор все время учился у своего замечательного парня, ответственности, силе, сдержанности, уверенности не на пустом месте. Он не понимал, что может дать такому самодостаточному человеку, как Кацуки. Такому цельному, взрослому. А ему, казалось, взамен ничего не нужно. Просто быть рядом. Это завораживало, такая прямая привязанность. Любовь. — О чем задумался? — Юри остановился посередине проспекта, чтобы поторопить Виктора. — О тебе! Я люблю тебя, Юууури! Кацуки впервые позвал его в Японию, в префектуру Сага, на остров, на котором, по легендам, зародилась сама страна. Он и сам много лет не был дома, в Хасецу. Просто не мог себя заставить, чувствовал вину перед родителями. Это были его любимые родители, они постоянно созванивались по скайпу, но он не был их любимым сыном. Юри прекрасно понимал, что никакой разницы они не заметят, но побаивался, решил выждать достаточное количество времени, чтобы на него можно было списать все изменения. Виктора волновала эта поездка, но и вызывала предвкушение одновременно. Он так и не помирился с семьей, даже у его любимого психолога не получилось убедить в необходимости этого. Кацуки считал, что наладить контакт хотя бы с матерью будет полезно для душевного равновесия. Принять все ошибки своих родных и отпустить их. Не мучить себя разочарованием и болью. Но Виктор все еще был к этому не готов. Он боялся, что семья его любимого не примет его точно так же, как не смогла принять его собственная семья. Виктор не говорил об этом и не показывал, разумеется. Но Юри все равно знал, чувствовал и даже посмеивался над этим. Мама, папа и Мари всегда понимали. И все всегда прощали. Ю-топия встретила вкусными запахами, японским традиционализмом вперемешку с новогодними праздничными украшениями и улыбками родных. Такими светлыми и не настороженными, что Виктор опешил. — Вы наверняка устали, — причитала милая полненькая женщина на английском с непривычным круглым акцентом. Говорить на понятном для Виктора языке было очень по-доброму с ее стороны, — я приготовила поесть и комнату Юри для вас! Невысокий, строго выглядящий седой мужчина осмотрел фигуриста с ног до головы, кивнул сам себе и протянул руку для рукопожатия. Никифоров удивился — в Японии не принято здороваться таким образом. Стало понятно, что было это специально для него. Им позволили раздеться, пройти внутрь, и тогда уже Хироко подошла поближе, светло улыбнулась и притянула Виктора в объятия. Которые тоже были совсем не приняты в стране восходящего солнца. От женщины пахло кухней, домом и чем-то цветочным. Теплым и приятным. Юри заливисто смеялся, не мешая родителям вводить своего парня в шок, и наслаждался его ошарашенным лицом. Напуганный Никифоров — даже для него в новинку! Праздник прошел просто замечательно. Сестра Юри много болтала, курила и пила. Но в целом приняла Виктора. Заглянувшая на огонек Минако — первый тренер Кацуки, добавила семейной идиллии шума и веселья, а позже пришло и семейство Нишигори — школьные друзья Юри вместе с детьми. Детишек очаровательно звали в честь фигурных прыжков, только в Японии так можно было! Все вместе они смотрели передачи, ели традиционную еду, пели песни на разных языках. Юри не пил вообще, а вот Мари надралась в хлам, приставая к Виктору с неприличными вопросами. Хироко бегала как хозяйка вечера, и даже Юри не смог заставить мать сесть и просто расслабиться. На улице давали множественные салюты почти всю ночь. Самой важной частью праздника была встреча рассвета. Кацуки объяснял, что принято поздравлять с новым годом дважды, в двенадцать и с рассветом. Только после восхода праздник считается удавшимся. Так что всей шумной толпой Ю-топия, включая нескольких постояльцев, вышла на улицу встречать солнце. Юри держал Виктора за руку, а как только солнце начало всходить, поцеловал. Совершенно не стеснялся семьи и даже своего отца. И никто ему ничего не сказал. Словно это было совершенно нормально. С вечера осталось много фотографий и видео — близняшки Нишигори собирали компромат на любимого фигуриста — и самое теплое впечатление на свете. Так здорово не было даже в глубоком детстве, когда семья Виктора была еще целой, когда собирались все вместе в гостиной за праздничным столом. Виктор понимал — Кацуки приняли его в свои ряды, открыли для него двери своего дома. Днем Никифоров проснулся с очень смешанными чувствами. Он, словно за тонкую убегающую нить цеплялся, вспоминая свой странный сон. Ему снилось что-то несуразное, он был в этой самой комнате вместе с Юри, валялся на футоне, обнимая со спины своего психолога. Уши того алели, словно прикосновений он стеснялся, а потом Юри повернулся. Такой забавный, встрепанный, красный, словно вареный рак. Такой родной и вместе с тем совершенно незнакомый. Японец выглядел младше лет на десять, шептал что-то и жмурил свои очаровательные карие глаза. Был слегка полнее, чем Виктор привык. И все бы ничего, но сон был таким реальным, таким живым, что Никифоров не мог выкинуть это из головы. Странности продолжались все каникулы, Виктору начало казаться, что он сходит с ума. Юри волновался немного непривычному поведению любимого, но списывал это на впечатление от его семьи и дома в целом. Так что вопросов не задавал. А Никифоров не мог себя понять. Кацуки водил его на набережную, к холодному в это время года заливу. А Виктор видел, как наяву — они вместе с Юри и Макачином бегут по променаду в спортивных костюмах. Юри выносливый, даже не запыхался, а Виктор привык к большим нагрузкам. Он старше, чем привык видеть себя в зеркале, командует Кацуки, отпуская какие-то комментарии, а тот кивает головой. Очки, крупные, на пол лица слегка перекосились, и Виктор поправляет их, заставляя парня пунцоветь. Смеется, бежит дальше. Макачин носится вокруг них кругами. Новое видение было настолько реальным, что казалось, все это произошло только что. В онсене фигурист видит себя, взрослого, все так же старше любимого. Юри вбегает в купальню в пальто, шапке и перемотанный шарфом по самые глаза. Он с шоком смотрит на Виктора и спрашивает, что он тут забыл. Никифоров встает, совершенно голый и протягивает руку. — Я приехал, чтобы стать твоим тренером! Юри ведет фигуриста на каток, в дворец спорта Хасецу, смеясь рассказывает, как катался там в детстве. А Никифоров видит это своими глазами. Своего Юри в черной водолазке, кружащего по льду. Невероятные дорожки, не самые уверенные прыжки. Он стоит у бортика и отпускает замечания. Ругается, что Кацуки не стоит твердо на выходе из тройного тулупа. Юри слушает, кивает и повторяет все сначала. Ночью Виктору снится, как он впервые познакомился с Юри. Как на финале Гран-при, на банкете чудил во всю японец, занявший последнее место. Как он танцевал, привлекая внимание, как много было в скромном парне чувств и страсти. Юри подошел к Виктору, едва стоял на ногах, вцепился в рубашку. Признался. В том, что влюблен, попросил стать его тренером. Тогда знаменитый фигурист, звезда и кумир огромной аудитории только посмеялся. А позже Виктор увидел, как этот несуразный неудачник откатал его собственную программу без единой помарки, катался — как дышал. Прекрасно, превосходно. И было в этом столько всего того, что сам Никифоров на льду давно не испытывал. Любовь, несомненную любовь к катанию. К каждому прыжку, каждому элементу. И это стало отправной точкой. Во время обеда его поразило очередное видение. Юри в черном костюме с женскими элементами, кружит по льду, словно заявляет. Смотри только на меня! Ты принадлежишь мне! Столько страсти, азарта, желания. Такой пожирающий взгляд. Кацуки прекрасен, ему невозможно отказать. От него невозможно отказаться. Никифоров видит соревнование за соревнованием. Работу, труд, абсолютное обожание, которое возвращает ему, почти тридцатилетнему фигуристу на пике своей карьеры вдохновение. То, как Юри кидается к нему на шею, как счастлив от каждого удачного выступления. Как заглядывает в глаза, ища там поддержку, одобрение. Такой хрупкий и такой невероятно сильный. Самый-самый прекрасный. Кацуки ведет Виктора в храм, показать достопримечательность, японскую святыню. А он видит церковь в Европе. Ту самую, в которой Витя и Юри обменялись кольцами. На удачу, шутили они. И оба боялись поверить, что вкладывают в это тот самый смысл. Много позже, когда все успокоилось, когда весь мир прекратил судачить об отношениях двадцатидвухлетнего фигуриста Кацуки Юри и его тренере, Викторе Никифорове, Витя сам подарил любимому еще одно кольцо. Старая шутка их друзей, аббревиатура, которой их парочку называют фанаты в Твиттере и на Тамблере. Виктури. Гравировка на внутренней стороне. Юри улыбался тогда так счастливо и так доверчиво прижимался. День за днем Никифоров словно проживал эту жизнь, совершенно чужую, но при этом абсолютно точно свою. Вот он видит, как Юри прячет под шкаф плакаты с его же изображением, а вот вся элита фигурного катания собралась в России на дне рождении Виктора. Юрка занимает первое место в том самом году на Гран-при, на следующий год Никифоров сам возвращается и возвращает себе первенство. А еще через год Юри занимает вожделенное первое место. Виктор уходит из большого спорта. Юри едет с ним в Россию. Он — квалифицированный хореограф, меняет вышедшую на пенсию Лилию Барановскую в российской команде. Ставит программы для Плисецкого. Виктор становится тренером сборной. Они — лучшая пара профессионалов, из-под их рук вышел не один чемпион. Затмили даже знаменитых Леруа. Их школа — самая сильная в стране. Они живут вместе, бесконечно долго и всегда мало. Любят друг друга, стареют вместе. Ездят на праздники в Японию, поздравляют Милу с первым поздним ребенком. Бывают на свадьбе Джей-Джея. Страсть — уже не такая необузданная, становится мягкой, родной. Весь мир всегда будет на втором плане, когда они вместе. Самые важные люди во вселенной друг для друга. Они с психологом гуляли по городу, когда на одном из перекрестков Виктор увидел себя, взрослого, с легкой щетиной, в кремовом длиннополом пальто. Юри, его Юри приглушенно улыбался и что-то говорил. А Виктор веселился, он размахивал руками, обернулся спиной к дороге и шел лицом к любимому, увлеченно слушая. Никифоров увидел, как вылетела машина из-за поворота, как въехала на тротуар. Он видел, как его Кацуки испуганно округляет глаза, как не думая ни секунды толкает, со всей своей немалой силы. Виктор увидел, как чертова неуправляемая машина оказывается там, где еще секунду назад стоял Юри. Где это же мгновение назад был он сам. Он кричит, бежит к валяющемуся в нескольких метрах неподвижному телу. Вокруг толпа, приехала скорая, а он все держит своего фигуриста, свое сердце и душу, за руку, понимая, что уже поздно. Юри улыбался, он сделал все правильно. И Виктор был готов отдать что угодно, лишь бы его мальчик этого не делал. Только бы поменяться с ним местами. — Витя, ты чего? — Обеспокоенно спрашивает Юри, дотрагиваясь до мокрой дорожки слез на щеке фигуриста. Виктор не может ничего объяснить, только посильнее вцепиться в Кацуки, сжать в объятиях. Вдыхать запах волос своего психолога, отчаянно стараясь поверить, что все это — неправда. Что все хорошо и всегда будет хорошо. Видение было таким реальным, таким живым. Было настолько больно, словно весь мир оборвался, выключился свет. Погасли все звезды мироздания. Никифоров думал, что едва ли он прожил долго после смерти своего Кацуки. — Не уходи. Не бросай меня, пожалуйста! — Шептал Витя Юри в макушку. Японец выглядел ошарашенным, погладил по лицу, поцеловал обветренные губы. — Ну, куда я от тебя денусь, Никифоров! Если Виктор и сходил с ума, то по крайней мере, его не собирались бросать. Он был уверен, что Юри последовал бы за ним даже в психушку, тем более, профессии смежные. А потому, как только они вернулись в Питер, Витя заказал кольца, точно такие же, какими их запомнил, с гравировкой на внутренней стороне. Он не стал устраивать фарс, приглашать Кацуки в ресторан или что-то подобное. Он просто отдал кольцо дома, за завтраком. Японец дрожащими руками открывал коробочку, по привычке, ни на что не надеясь, провел пальцем по внутренней стороне и пораженно замер, не в силах даже вздохнуть. Под пальцами четко ощущалась гравировка. Он поднес кольцо поближе к глазам, всматриваясь в надпись, близоруко щурясь. Виктури. Виктор даже испугался, потому что сдержанный, всегда собранный, спокойный Юри вдруг по-детски разревелся. Плакал, как маленький, со всхлипами, соплями, прижимался к груди своего фигуриста и никак не мог успокоиться. Они не афишировали особо свои отношения. Не скрывали конечно, но и не шумели на каждом шагу. В этой реальности у них не было толпы фанатов, которые пишут фанфики и рисуют арты на Тамблере. Их пару никто никогда не называл Виктури. — На следующий Новый Год, поехали снова к тебе домой? — К нам, Витя. К нам домой.