Нам с тобой

Мокрый нос пса утыкается в живот, слышится забавный тяфк. Виктор морщится недовольно, отпихивает настойчивое животное ногой и отворачивается. Сегодня у него выходной и вставать рано совсем не хочется. Он только что закончил сезон, — второй раз чемпион, между прочим! Так что первый день отпуска больше всего хотелось провести в постели. Ну, поспать хотя бы до полудня. Макачин знать об усталости хозяина не хотел, он хотел гулять и кушать, а потому прыгнул с разбегу на кровать, придавив немаленьким уже весом. Никифоров крякнул, ругнулся матом — можно, если никто не слышит, и встал. — Собака — это ответственность. Если ты уже не ребенок, то тебе нужно научиться заботиться о ком-то, — объяснял Юри, подаривший ему Макачина. Наличие в доме пуделя и правда помогло Виктору стать ответственнее, Юри был прав. Впрочем, он всегда был прав. Вставать приходилось раньше, с собакой необходимо гулять. Приходилось брать его в поездки, оставить-то не с кем. А потому уйти, не предупредив никого, просто так, тоже не получалось. Куда угодно Макачина не потащишь. Собаку нужно было кормить по часам, а значит, в эти часы нужно было быть дома. Так у Виктора Никифорова появилось четкое расписание. Не только на тренировки, когда Фельцман пинками заставляет приходить вовремя, соблюдать режим и пахать, а не бегать на каток ночью и упахиваться, но и дома. В зеркале в прихожей Виктор подмигнул себе по привычке. Он всегда делал так перед выходом на улицу, настраивался на нужный лад. Фанатов и поклонников встретить можно было и спозаранку в парке. Улыбнулся медийной улыбкой, той самой, от которой сходили с ума женщины всех возрастов, короткая челка закрыла глаз. Не менее медийным движением Никифоров откинул ее со лба, этот жест стал его фирменным после пары интервью. Смену имиджа молодого фигуриста после первого появления на публике с короткими волосами обсуждали все женские журналы. Юри хихикал, показывая ему японские блоги, где эта тема была не менее животрепещущей. Прошло больше года, а на некоторых сайтах все еще появляются опросники «Как же было лучше Виктору Никифорову?». Юрка ржал над ним, а сам патлы не подстригал, какой там тигр — феечка обычная. Но особенно его забавляли статьи с предположениями, что стало причиной перемен. Неудачные укладки, контракты с рекламодателями, первая любовь. На самом деле, не так далеко всевозможные обсуждения ушли от истины. Основная масса считала, что Виктор просто хотел избавиться от хрупкого образа. Конечно, никто из них в жизни бы не догадался, что Никифоров подстригся только потому, что хотел выглядеть старше в глазах своего психолога. Очень взрослый поступок, ага. Юри смеялся над его прической. Не так, как Юрка или Яков, без злости и даже стеба. Просто добрые шутки и незначительные комментарии. А та фраза, про ребенка, на его двадцатилетие, стала последней каплей. С того дня Виктор задался целью доказать Кацуки, что никакой он не ребенок. Но чтобы он ни делал — это вызывало противоположный результат. Виктор был звездой, он был талантом. Но Юри не смотрел на него, как на талант. Он был теплым, милым, но неприступным. Не знай Никифоров наверняка, он бы решил, что психолог давно и прочно женат. Юри был отстраненным, всегда готов был помочь, но просить об этом было даже страшно иногда. Все время казалось, что вот сейчас Кацуки не улыбнется и кивнет, а пошлет его куда подальше. И откуда такие мысли вообще брались? Виктор достал из шкафа возле входной двери поводок Макачина, с его приобретением не приходилось искать шлейку по всему дому — собаки не любят поводки, пудель не был исключением. Пес подошел к хозяину и послушно дал себя пристегнуть, гарцевал торопливо на новеньком коврике у входа. Виктор оглянулся и не смог сдержать улыбки. Он очень любил свой дом. Когда Никифоров только въехал в собственную квартиру, ему было не до красоты. Он с трудом свел концы с концами, был счастлив, что старые владельцы оставили мебель. Обещал себе, что со временем сделает ремонт. Но вот беда, понятия он не имел, как что делается, да и тренировки, и жить где-то нужно было. В общем, откладывался ремонт долго. Пока однажды Юри не поднял этот вопрос. Он приходил к Виктору проведать Макачина, переживал за сохранность пса в неумелых руках фигуриста. Заметил, что собаке нужно свое место, что нужен шкаф для его вещей и много чего еще. Никифоров как на духу эмоционально выложил психологу все свои неудобства и почему ничего не делает. Юри словно только этого и ждал, покивал головой, улыбнулся. И предложил свою помощь. Оказалось, что в Японии у семьи Кацуки есть онсен — Ю-топия. И что там постоянно требовалось что-то чинить, перекрашивать, ремонтировать. И именно мужская часть семьи этим занималась. Японец прошелся по квартире, посмотрел стены и потащил Виктора к компьютеру. Составлять план. Взялись за дело они основательно, так как ремонта квартира никогда не видела. Реставрировать стены и менять окна доверили строительной фирме, с огромной скидкой из-за пары постов Никифорова в инстаграм. Пригласили проектировщика — изменить планировку. А отделкой занимались сами. Сидели по многу часов в редакторах, выбирая цвета и придумывая интерьер. Ходили вместе в строительные магазины прицениваться, покупали обычно с доставкой на дом. Виктор не мог удержаться от дурачества, то обматывался пленкой, то смеялся над картинами в художественном отделе. Юри закатывал глаза, иногда, но чаще смеялся вместе с фигуристом. Пару раз брали с собой Юру и Милу. Ребята создавали много шума, привлекали еще больше внимания, но было в этом что-то теплое, свое. После все обычно обедали в каком-нибудь кафе, обсуждали покупки, у кого как прошла неделя. За короткое время Кацуки сделал то, чего не произошло за много лет совместных тренировок. Команда Якова Фельцмана стала похожа на настоящую семью. Их ничего не связывало, кроме любви к фигурному катанию, но эти связи можно и нужно было создавать. Плисецкий помогал красить стены, забавно фыркая из-за запаха краски. Он был готов и не на такое, если Юри покормит его обедом. Георгий помог с установкой светильников. Много жаловался в процессе на свою девушку, третью за месяц, которая, скорее всего, собиралась его бросить. Лилия Барановская приезжала с инспекцией. Привезла с собой высокую пальму в светлом горшке. — Дома места для нее не нашлось. А у тебя будет побольше свежего воздуха. Не забывай поливать. Виктор жил у Юри все то время, пока шел ремонт. Кацуки сам пригласил, приютил. Обосновывал это тем, что идея с ремонтом была его, что живет он ближе к катку и остальным ребятам, и что Виктор разорится жить в гостинице. Психолог готовил завтраки после совместной пробежки, заботился. Юри словно знал каждую его привычку: какой крепости лучше чай, с какой стороны вешать полотенце и то, что Никифоров любит ходить полуголым по дому, уставая от одежды. Кацуки воспринимал нормально любой его каприз, осаживал, если желания были совсем бредовыми и поддерживал, если мог. Совершенно безвозмездно Юри создал для Виктора такой уют, которого у него не было никогда. Подарил тепло, которое не давала родная семья, был ближе всех знакомых и тренера, хотя тот ему временами заменял отца. При всем при этом Юри был одиноким. Он словно не впускал в свое личное пространство тех, кого сам же к себе приучивал. Оставался чужим рядом с теми, кто давно уже считал его своим. Что с этим делать Виктор не знал, да и побаивался лезть. Мало ли что могло случиться в его жизни, он ведь почти ничего не знал о человеке, который, казалось, знал о нем все. Как-то раз Никифоров вскользь пошутил про это. — Это работа психолога, Виктор. Знать все про своих подопечных. — Сказано было так легко, что фигурист не сомневался — Юри действительно так считает. Переезжали они вместе. Виктор в свою законченную квартиру, а Юри на новую, поближе к подопечному. Квартира, которую Кацуки снимал, была продана, пришлось искать замену. А что переехал в один район с Виктором — так это совпадение. Выходя из дома, Виктор следовал по направлению к парку. За прошедшее время появилась привычка — бегать по утрам вместе с Юри и Макачином. Пес несся впереди, хотя прекрасно был знаком со всеми командами. Он знал, где будет японец, и хотел поскорее его увидеть — недаром говорят, что собака и владелец отражения друг друга. — Виктор! — Воскликнул японец, как только увидел его. Макачин наворачивал круги вокруг Кацуки, а тот приветливо трепал его между ушами. Эти двое просто обожали друг друга, и иногда Виктор завидовал своей собаке. Его Юри практически не касался, был рядом постоянно, при этом будучи совершенно недосягаемым. Сердце Никифорова сжималось при виде достаточно хрупкой фигуры в черном спортивном костюме и больших очках. При этом Юри не выглядел трогательно или даже мило. Он словно излучал силу, уверенность в себе, не такую, как Юрка или сам Витя, другую, спокойную. Кацуки не пытался никому ничего доказывать, просто был. И это выглядело особенно круто и внушительно. Себе уж точно Виктор мог признаться, он был влюблен в Кацуки Юри. На самом деле, он подозревал, что об этом знали все вокруг, кроме самого психолога. А может и включая его. В наглую приставать к японцу было решительно невозможно, а намеков он дал более чем достаточно, включая, собственно, поцелуй, совершенно осознанный. Но Юри рубил на корню все попытки сблизиться с ним еще и в этом плане. Мягко, незаметно, но выстраивал такую стену, за которую не заглянуть. А еще, иногда Кацуки был грустным без причины, особенно несчастным, но стоило ему увидеть Виктора, как в глазах появлялась какая-то непонятная смесь эмоций. Радость, грусть, смирение. Они бегали вместе каждое утро, частенько обедали в кабинете психолога, жили по соседству. У Виктора была собака, которую купил Юри. Их отношения были настолько странными и односторонними, что Никифоров не знал, что вообще делать. Все свои чувства он переносил на лед, прокатывая, протанцовывая каждую эмоцию. Он готовил новую программу, в этом году Виктор решительно был настроен на третье чемпионство. Он нашел Кацуки Юри в интернете, старые записи чемпионатов, молодой японец легко прыгает тройные, двигается по льду, словно летает. Гениальная дорожка шагов, уникальные движения. Он был хорош, его могло ждать большое будущее. Но он ушел из спорта из-за травмы. Судьба решила. Никифоров не раз видел, как Юри приходит на лед после закрытия и катается. Танцует, сливается с только ему слышимой музыкой и рождая эту самую музыку своим телом для невольных зрителей. Юри почти тридцать, а он все так же музыкален, легок. Он был создан для льда, так явно любил его, что Никифоров начинал завидовать. Он тоже любил лед всем сердцем, но он никогда не предавался ему так. Не преклонялся перед ним настолько. — Юри, — едва слышно зовет Виктор. Но Кацуки услышал. Он тяжело дышал после катания, пот стекал по лицу, челка прилипла ко лбу. Движением самого Виктора Юри откинул ее со лба, чтобы не мешалась. — Ты что-то хотел? — Невозмутимо спросил психолог. Если его и смутило присутствие Никифорова, то он никак это не показывал. — Помоги мне с короткой программой?! Я хочу, чтобы ты мне ее поставил. Кацуки смотрел на подопечного, не удивленно даже, как-то изучающе. Виктор тонул в этом простом взгляде, не несущем в себе каких-то особых чувств. Пришедшая на ум идея с каждой секундой молчания казалась все более бредовой. Юри точно откажется, посмеется над ним. Но он был бы не он, если бы смело не сказал, что хотел. Он должен был попробовать. Японец приложил пальцы к губам, задумчиво склонил голову набок, так и не оторвав взгляда от Виктора. Зависело ли что-нибудь от его решения? Как это скажется на его отношениях с подопечным? В любом случае, Фельцман точно будет в бешенстве. Фигурист выглядел трогательно, нервничал, сжимал кулаки в ожидании ответа, хотя и пытался сохранять невозмутимое лицо. Настроен серьезно, сразу видно. За свою карьеру хореографа Юри поставил огромное количество программ, но в такой ситуации приходили на ум только те, которые ставил сам Виктор. Эрос и Агапе, то, с чего начался длинный путь их совместной жизни. Виктор с легкостью бы справился с Эросом. Особенно сейчас, когда так молод, горяч. С длинными волосами, конечно, было бы эффектнее, но и более предсказуемо. Если уж Юри действительно займется чем-то подобным, то это должно чему-то научить фигуриста. Когда-то Виктор дал ему Эрос, чтобы вытащить наружу то, что было запрятано глубоко внутри. Разбудить вулкан. Молодой Никифоров сам был бушующим вулканом, а вот сможет ли он откатать непорочную чистую любовь? Найдет ли ее в своем сердце? Юри засунул руку в карман спортивных штанов и вытащил телефон. Принялся что-то быстро там искать. С каждой пройденной в тишине секундой голова Виктора все ниже опускалась, была закушена тонкая губа. Вот сейчас Кацуки позвонит Якову, тот устроит скандал. Не то, чтобы это особо волновало. Но почему он скажет нет? Кацуки кивнул сам себе и включил трек, любовь Агапе. Никифоров удивленно вскинул голову, разглядывая задумчивого, ушедшего в себя психолога. Музыка была ему несвойственной, трогательной. Он откатывал подобное, но как-то не прочувствовал. Просто взял техникой, обаянием. Было заметно, что эта композиция много значит для Юри, он прикрыл глаза, вслушиваясь, словно заново узнавая. — Я дам тебе хореографию. Если ты ее потянешь. Заглянувший на каток Яков хотел выгнать полуночных тренирующихся фигуристов домой. Но на льду Виктор, вместо бесконечных отработок прыжков, внимал каждому слову Кацуки, а тот показывал ему движения. Никифоров повторял. Плавные повороты, взмах руками — словно лебедь взлетел в небеса, уверенное вращение. На бортике лежал блокнот фигуриста, Фельцман подошел поближе, взял посмотреть. На странице мелким забористым почерком был накидан план, счет шагов, прыжки. Схема движений. Сбалансированная готовая программа. Виктор, конечно, был гением, но такого точно еще не умел. Значит, это Юри. Через пару минут наблюдения Яков тяжело вздохнул и снова, как в самый первый день появления японца на этом катке, решил не вмешиваться. Все-таки, было в Кацуки что-то такое… правильное. Пускай работают, может что путное и получится. А если нет, это станет для них хорошим уроком. Виктор брал этапы, как дышал. Первые места, высшие баллы. Каждое движение его на льду было пронизано насквозь чувствами, нежностью, чистотой. Любовью. Он танцевал, парил, взлетал на прыжке и мягко приземлялся, входил в крутой поворот. Костюм, белый с серебром, был украшен длинными перьями. Никифоров был неподражаем, и Юри не мог нарадоваться, не мог оторвать от него взгляда. На Гран-при Юри поехал с ним. Как автор программы, он был рядом, улыбался ему и точно знал. Никифоров победит. Станет чемпионом в третий раз, как и хотел. Второе место займет Юрио, или третье, если Кристоф его подвинет. Но первое точно будет у его чемпиона. Перед самым прокатом Виктор обнял Юри, прижался всем телом, глубоко вдыхая запах. Он хотел впитать в себя побольше его энергии. — Смотри только на меня. Это ведь о тебе, — сорванным шепотом. И Юри смотрел. Когда-то, очень давно, он сказал это Виктору, стремясь показать свою страсть. Его горячую любовь к катанию и своему тренеру. Юра мог сколько угодно шутить про кацудон, в реальности все все понимали. Виктор тоже показывал. Каждым взмахом, прыжком, поворотом. Каждым наклоном головы и сложенными в молитвенном жесте ладонями. Приоткрытыми во вздохе губами, гибким изгибом, взлетом надо льдом. Виктор показывал любовь. Чистую, наивную, теплую. Любовь, пронизывающую все его существование, всю его благодарность и глубину чувств. Он рассказывал историю о потерявшемся человеке, которому помогли найти себя. Об одиночестве и обретении чего-то действительно важного. Он рассказывал о том, как Юри появился в его жизни. Рука взлетела в последнем взмахе, музыка стихла, и на лед посыпались игрушки и цветы — неизменный атрибут чемпионов. Виктор не мог отдышаться, в программе не было пробежек, во время которых можно было бы отдохнуть, Юри определенно его не жалел. Трибуны ревели, лились рекой аплодисменты и овации. В уголке слез и поцелуев Никифоров узнал, что побил свой собственный рекорд за короткую программу, сто двенадцать целых и семьдесят две сотые балла. Мировой рекорд. Он встретил Юри в коридоре, тот стоял с полотенцем и бутылкой воды, явно его ждал. Виктор замер, не дойдя до японца какой-то шаг, не решался стать ближе. Он уже сделал все, что мог. Он уже обо всем сказал. Теперь очередь была за Кацуки. Юри улыбнулся. Так тепло, по-домашнему. Он не выглядел удивленным или злым. Не был растерянным. Он просто был, как и всегда. Психолог сократил расстояние между ними до минимума, заглянул в синие глаза Никифорова. Накинул полотенце ему на шею, чтобы не продуло, коснулся осторожно его щеки. Жест был привычным, Юри не раз так делал в прошлом. Виктор дернулся, как от удара, прижался к пальцам плотнее, зажмурился. Кацуки его поцеловал. Нежно, просто, искренне. Оторвавшись от сладких, сейчас обветренных губ, передал не верящему своему счастью Никифорову бутылку с водой. — Идем, тебе нужно переодеться, — сказал Юри, сохраняя улыбку. Он сам переплел их пальцы, делясь своей уверенностью с молодым фигуристом. — Нам с тобой, похоже, дали шанс. Судьба ничего не делает просто так