Сердце льда.

      Как оказалось, девчонка была послана полковником для того, чтобы танки окончательно не увязли в снегу, она должна была показать дорогу, с чем, естественно, справилась. Девушка сидела сбоку на огромной машине, держась одной рукой за крышку люка. Не передать словами то, какие эмоции переполняли ее: невероятное чувство от одной только мысли о том, что она едет на танке, прорывающимся через снежный океан, разбрызгивающим снег, как волны; даже поездка на снегоходе не могла сравниться с этим. Еле сдерживая в себе довольный визг, Влада сидела и улыбалась, но когда лицо все-таки замерзло, натянула ворот водолазки до самого носа. Громадная машина, которой управлял майор, следовала курсу, который показала проводница, вела еще несколько таких же танков за собой; все они гудели и рычали, словно дикие звери, как стая волков, следовавшая за своим вожаком. Заметив, что нужно свернуть, Владка сильно постучала по крышке люка, давая понять, что нужно остановиться. Машина фыркнула и послушно встала. Люк открылся и показался тот немец, которого Влада видела первым. Он спросил, в чем причина остановки, и девушка ответила, что нужно повернуть, показывая в сторону, где виднелись ее следы. Мужчина кивнул, а когда крышка захлопнулась, танки вновь продолжили путь.       Когда впереди показалась деревня, Владислава была несказанно рада, так как сильно замерзла, но тут она подумала, что вряд ли там ее ждет теплый прием и горячий чай, все-таки она пленница, и ее вернут обратно в дом для пленных или погонят на работы. И после этой мысли настроение упало совсем; хотелось теперь даже плакать, но из-за холода, слезы все никак не хотели проступать на глазах. Владислава нахмурилась, всматриваясь в приближающиеся домики. Она все же понимала, что Герцог, несмотря на то, что между ними произошло, не проявит к ней благородства или же не начнет относиться иначе, она для него та, которая была рождена по ту сторону баррикад.       Герцог уже знал о том, что приближаются танки, и что русская справилась с его поручением; но он был рад другому - это не было огромной радостью, но оставляло в душе приятное чувство - девчонка выполнила его приказ и прошла проверку; как доложил солдат, что следил за ней, русская ни с кем не общалась и ни с кем не пересекалась, не останавливалась, и отдала послание точно в руки майору Штуббе, и все было так, как он видел. Полковник любил покорность и четкое выполнение его приказов, это он ценил в людях так же, как и честность и благородство, считая, что только достойные способны проявлять такие качества. Сидя за столом, мужчина писал рапорт о том, что произошло и о найденных русских, каждое слово давалось с трудом, так как нужно было все правильно продумать, прежде чем отправлять документы в Германию; все должно было пройти так, как задумывал Герцог, не иначе. В дверь постучали. Полковник поднял голову и разрешил войти. В дом вошел солдат, доложивший о въехавших в селение танках. Кивнув, сидящий за столом, закрыл папку с листами и поднялся. Надев фуражку и плащ, немец вышел, увидев, как возле дома остановились громадные машины, и на одной из них сидела русская. Проследив за тем, как девушка спрыгивает на землю, полковник на мгновение удивился, почему-то не подумав о том, что она пойдет следом, но никак не поедет. Оказавшись на ногах, которые от дикой поездки по снежному лесу, были окоченевшими и не хотели слушаться, Владислава быстро сняла перчатки, засунув их в карманы и начала сильно растирать руки, боясь, что пальцы отвалятся от холода. Следом за ней на земле оказались и танкисты, поприветствовавшие Герцога. Ответив им, полковник сказал Штуббе, что им нужно немедленно обговорить детали плана, на что тот, кивнув, проследовал за начальником в сторону дома. Нахохлившись от холода и легкой обиды, которая перерастала в что-то более серьезное, Владка провожала мужчин взглядом, продолжая тереть руки. Остановившись на крыльце, Герцог что-то очень быстро сказал одному из солдат, а потом вошел в дом, за ним исчез и майор. Получивший приказ, солдат подбежал к русской и, показывая на костер, возле которого грелись другие служивые, сказал, чтобы девушка шла туда, там она может и поесть.       Сидя у огня, девушка протягивала руки к приятному жару, который согревал ее. Она искоса осмотрела всех сидящих тут: солдаты сидели, так же согреваясь, как и она, протягивали руки к костру, переговаривались о чем-то; кто-то пил чай, судя по пару из кружки; кто-то достал фото и рассматривал его; а один пытался написать письмо домой. Влада вдруг подумала, что они тоже скучают по своим родным, по дому и хотят вернуться обратно. Из раздумий ее вывел один из немцев, который протянул кружку. С недоверием Владислава сначала посмотрела на мужчину, потом на кружку, затем опять подняла глаза на лицо солдата; тот, улыбаясь, сказал, что это чай. Немцы засмеялись, смотря на русскую, но этот смех не был злым, а скорее потешным, как будто они смотрели на ребенка, который боится их. Улыбнувшись в ответ, Владка взяла кружку, сжав ее обеими руками, чувствуя, как тепло проникает в пальцы. Спросив, как ее зовут, другой потер руки, разогревая их, посмотрев мельком на русскую. Девушка ответила, после чего сделала глоток обжигающего напитка. Чай оказался очень крепким, но в то же время ароматным. Протянув миску с торчавшей ложкой, немец кивнул Владиславе. Девушка замешкалась, не зная, куда деть кружку, что вызвало всеобщий смех солдат; придя на помощь, сидевший рядом с ней, поставил кружку русской на поленье, сказав что-то про скромность, но что именно Владка так и не поняла. Взяв миску, Влада увидела, что внутри было что-то напоминающее кашу, но пахло вкусно, и, недолго думая, принялась за еду. Солдаты снова начали разговаривать, иногда прерываясь на еду или же чай. Как только миска была опустошена, русская взялась за кружку, но чай там уже немного остыл, но все-таки оставался таким же вкусным.       Солнце уже медленно склонялось к горизонту, освещая заснеженные вершины гор красными лучами, как будто бы ему удалось узнать о планах немецкого командира, и оно пыталось предупредить живущих в небольшой деревушке о грозящей им опасности. Снег на них так и пылал огнем, выделяясь на фоне неба. На темнеющем полотнище небосклона уже появились первые звезды, мерцая своим далеким огоньком. Будто бы залюбовавшись этим зрелищем, стих ветер; и облака лениво расположились, то и дело закрывая собой мерцающие огоньки. Но тут раздался дикий вопль, а затем автоматная очередь, нарушившие эту невероятную идиллию; потом еще крики, выстрелы.       Влада сидела во второй комнате дома полковника, с аппетитом поедая ужин, пока сам Герцог и Штуббе сидели в первой комнате, о чем-то переговариваясь. И тут она услышала все это - крики, выстрелы, потом беготня. Девушка отложила ложку в сторону, повернув голову в сторону окна, но кроме гор и стоявшего на улице танка, ничего не было видно. Распахнулась дверь, послышался топот. Владислава поднялась, поежившись от ворвавшегося в дом холода, смотря с настороженностью теперь на вход между комнатами. Как вдруг раздался выстрел. Он прозвучал слишком громко, и девушка вскрикнула, испугавшись.       - Влядя! - прокричал Герцог, - Komm hier. Schnell!       Не долго думая, она рванула на голос, но как только вбежала в первую комнату, тут же встала, как вкопанная, увидев лежавшего на полу мужчину. Это был один из пленных - толстый седой норвежец, который храпел громче всех, именно так его запомнила Владка; и почему-то именно сейчас она поняла, что это был его дом, почему-то она была уверена в этом. Взяв со стола шкатулку, Герцог, держа во второй руке пистолет, скомандовал, чтобы Штуббе и Владка шли за ним. Продолжая смотреть на то, как расплывается кровь под головой норвежца, девушка впала в какую-то прострацию, вспомнив, что точно так же лежал и Паша, а под ним окрашивался в красный снег. Но тут ее грубо подтолкнули в спину. Это был майор, который последовал примеру полковника, и тоже достал оружие. Только сейчас Владислава услышала те крики, что раздавались с улицы. Распахнув дверь ногой, Герцог рывком выскочил на улицу, выстрелив в кого-то. Сорвав с вешалки куртку, русская на ходу натягивала ее, выбегая из дома; за ней уже быстрым шагом шел Штуббе.       На улице творился ад, самый настоящий ад; не выдержав деспотии Герцога и его солдат, пленные жители накинулись на охранявших их фрицев и, отобрав оружие, начали убивать немцев; кому-то удалось поджечь один из домов, где отдыхали солдаты, вместе с людьми. Но вот раздался невероятной силы грохот, от которого Влада в испуге прижалась к спине полковника, обняв его, с силой зажмурив глаза. Немец не сразу понял, почему он остановился, точнее, что именно остановило его; обернувшись в полоборота, Герцог увидел, как Владка, трясясь от страха, прижимается к нему. Чувство гадливости и омерзения захватило его разум: его обняла русская, трясясь, как паршивая псина. Но вот девушка подняла к нему лицо с глазами настолько огромными, что трудно было поверить, что такие могут быть вообще, источавшие невероятный ужас и мольбу; она умоляла его, и он это понял. Она смотрела на него так, будто верила, что только он сможет спасти ее. Набрав полную грудь воздуха, Герцог проорал, чтобы оставшиеся в живых из его солдат немедленно должны следовать за ним, отступая к лесу. Мужчина понял, что не сможет убить всех пленных именно сейчас, так как у них оружие; он недооценил норвежцев, посчитав их слабыми и безвольными. Но это была его самая глупая ошибка. Услышавшие приказ немцы, бросились в сторону леса, отстреливаясь от наступавших на них бунтовщиков.