***
я ухожу вослед не знавшим, что значит слово страх. о, не с тобой ли все пропавшие, погибшие в горах? что обрели покой там, где пляшут ветры под твоей рукой на грани ясного утра.
Ветер мягко колыхал верхушки зеленеющих деревьев. Весна в этом году выдалась прохладной, пускай солнце и проливало свет на свежую траву на полях с самого утра. Пели птицы, словно капель, и эхо их голосов разносилось в далёкую глубину леса духов, прячась в каждой тени и выплясывая тонкой трелью в каждом солнечном луче. Снег давно растаял, но кое-где всё ещё были пустые, не поросшие зеленью кочки и проталины, некоторые деревья только-только оперялись маленькими зелёными листьями, пока другие уже вовсю цвели белыми цветами. Тишина и благодать царила в теплеющий полдень, и этим не брезговали живые существа, выходя из блаженной спасительной темноты погреться солнцем, по которому успели заскучать за долгие зимние, холодные, серые месяцы. Оставалось подождать совсем немного — и лето вступит в свои права, и снова будут видны розовые рассветы и наливные красные закаты, снова будут цвести персик и яблони, снова деревянные статуи зверей-богов у пологов леса покроются мхом и вьюнками, снова запахнет жизнью, скрывающейся в каждом уголке дикого мира. И потому, закрыв глаза от света и выбравшись из глубин поваленки, чтобы погреть бока, вышел Лис — его посеребрённая, будто седая, шерсть блестела от росы, его уши начеку никогда не опускались, и несколько его хвостов за спиной изредка сливались в один. Не простой Лис — Серебряный дух, преданно и верно служащий охранником и обитателем леса, приносящий плодородие и не привыкший показываться людям на глаза. Дух, оглядевшись, неспешно шёл вперёд, но, зайдя за дерево, вышел уже не четвероногим Лисом, а самым настоящим человеком, убравшим руки в рукава зелёного ханьфу, прежде поправив жёлтый шарф на шее. Седые волосы неровными прядями обрамляли молодое лицо без единой морщины, и видно было, как на поясе покачивалась смертоносная катана, в любой момент готовая послужить когтями и зубами одновременно. Этот Лис преспокойно сидел на холме, обнаружив в этом месте тихое пристанище, и думал о своём, закрыв глаза и хмуря седые брови. Семь хвостов за спиной были сложены веером и не двигались, уши расслаблены. Перед ним раскрывалась бескрайняя зелёная долина, покрытая редкими ландышами и звенящим ручьём меж холмов. Он глубоко вдохнул свежий воздух, сложив руки на коленях, и созерцал, не беспокоясь о том, что что-то может приключиться. Но что-то — приключилось, а Лис не совсем был к этому готов. Где-то вдалеке хлопнула крыльями большая птица, тут же стихнув. Разрезая небо перьями, что-то прорывалось сквозь облака, стремительно и бесшумно направляясь прямо к земле. Вот уже показалось плато зелёных деревьев, раскинувшихся до самого горизонта, вот их верхушки мягко скользят по крыльям, щекоча и растрёпывая, вот листья уже можно зачерпнуть рукой — и в ладони останутся молодые белые цветы, которые рассыплются белым пухом, медленно опадающим на траву. Крылья пролетают чуть вперёд и наклоняются, чтобы сделать круг. Лиса мягким ударом сшибают вбок, и он, мгновенно открыв глаза, уже кубарем катится с холма вниз, пока не приземляется на спину, а над ним не поднимается на руках Ворон, встряхнувший чёрной головой и улыбнувшийся. — Давно не виделись, Фукудзава-доно, — карие глаза хитро блеснули. — Как дела? — Было бы неплохо, если бы ты отпустил меня, Мори, — Лис вздохнул, не двинувшись и почти не изменившись в лице, и Мори, усмехнувшись, встал на ноги, протягивая руку и помогая подняться. Ворон Огай Мори — не кто иной, как наследник престола Горы Тенгу. Но то, что он был законным Принцем, не мешало ему покидать стены королевства в обход увещеваниям своего предводителя и законам собственного царства, а также встречаться с тем, с кем народ неба издревле враждовал. Ёкаи воздуха не жаловали ёкаев леса, и если случались стычки в предгорьях, то мех и перья летели во все стороны, пока противники не выбьются из сил и не разойдутся не солоно хлебавши. Но это, вообще-то, было давно и почему-то в основном на словах, ибо, когда наследный Принц впервые столкнулся с Серебряным духом, ни один из них и не подумал лезть в драку, просто потому что так нужно. В тот, самый первый, раз Юкичи высказал своё недоверие, всем своим видом показывая, что не в его интересах и нападать, и чесать языком с чужаком. А теперь ничего, очень даже разговорился и не против, когда Принц рядом. — Всё ещё удивляюсь, как ваш король не отдал приказ отстроить решётку над всем городом, чтобы ты наконец-то усидел на месте и достойно перенял престол, — Юкичи покачал головой, отряхиваясь и вновь убирая руки в рукава, на что Огай только нахмурился. — Ещё успею, — бросил он, скрестив руки на груди и хмыкнув, сложив чёрные, как смоль, крылья за спиной. — К чему мне престол, если прежний правитель жив-здоров? — Но ведь когда-то наступит момент, когда тебе волей-неволей придётся занять его место, — Юкичи, посмотрев вдаль, неспешно зашагал вперёд, и Мори поспешил за ним. — Ах, нет, как же я мог забыть: тебе не придётся занимать свой законный трон, если тебя не будет во дворце. — Ох-ох, а ты прямо-таки обеспокоен, — Огай пожал плечами. — Когда я стану Королём, у меня не будет времени совершенно ни на что вне города, а мне пока хочется узнать мир за стенами. — Ты знаешь уже всё и вся вокруг, Мори, — Лис вздохнул, поглядев на Ворона. — Ты знаешь даже тех, кого тебе знать не следует. Личный опыт тоже не всегда бывает хорошим. — Хочешь сказать, знакомство с тобой было ошибкой? — Ну, я не говорил про себя, но ведь на моём месте мог быть и кто-то другой. — Но, к счастью, на твоём месте всё-таки оказался ты, — Мори улыбнулся, и Юкичи развёл уши в стороны. — К престолу я ещё прийти успею. Пока не хочу об этом думать. Фукудзава не сопротивлялся каждый раз, когда Огай прилетал составить ему компанию. Молодой Ворон был хоть и любознательным, но вопросами и излишними беседами не донимал, а если и заводил разговор, то Юкичи он был не в тягость — голос тенгу был глубоким, приятным, негромким и даже бархатным, пускай крылья и шумно хлопали, когда он взлетал. Мори, поначалу казавшийся таким непривычным здесь, в лесу под горой, теперь своим присутствием только возвращал душевное равновесие; Лис даже не скрывал, хоть по его лицу и нельзя было этого сказать, что с Вороном ему комфортно. И Огай прекрасно это видел. И пользовался этим. С улыбкой и ненавязчивостью. Они могли прогуливаться в тишине. Фукудзава мог идти, слушая речи Мори, и изредка кивать, беззвучно отвечая на вопросы. Да, под кронами деревьев Ворону было совсем несподручно и даже небезопасно — ветки и густая листва не позволяли высоко взлететь и пробиться к небу, — но со временем рядом с Лисом он перестал опасаться окружающих звуков, таких нехарактерных для обитателей гор, потому что знал, что Серебряный Дух в обиду не даст. Когда впервые Огай случайно вляпался маховыми перьями в липкую паутину цутигумо, обосновавшихся чуть выше оврага, Фукудзава, слыша, как спутник замешкался, оставшись позади, без раздумий, обернувшись, разрезал взмахами острой катаны клейкую ловушку, посоветовав убираться отсюда побыстрее, пока хозяева опасных кружев не обнаружили, что их работу так беспощадно покромсали. Потом ещё случалось, что тенгу случайно вступал ногой в болото, не имея привычки смотреть под ноги на зелёной земле, и Юкичи, машинально шагающему точно по проверенным кочкам, со вздохом пришлось брать Ворона под руки и вытягивать из плена трясины, а затем — брать на руки, чтобы уж точно он больше не промахнулся мимо твёрдой земли. Сначала было непривычно, а после Мори сам научился идти след в след Фукудзавы, со временем перестав опасаться, что соскользнёт. Но зачем показывать, что умеешь сам, когда можно каждый раз преданно смотреть в глаза и легко прыгать Лису на руки? Но все эти хитросплетения волчьих троп были не простыми путаными дорогами духа, которыми он ходил чисто для разнообразия — тернистый путь по болоту и долгой цветущей долине вёл прямиком к опушке у стеклянного озера, на которую, стоило лишь Серебряному Лису появиться из кустов можжевельника, высыпались… они самые, кто норовил дёрнуть диковинную птицу за длинное перо, а то и выдрать его, а затем гонять его по траве целый день, пока оно не превратится в стержень с чёрными клочками; кто поначалу подозрительно присматривался, щурясь из-за кустов, и не рисковал подойти ближе, а спустя время мог спокойно задремать рядом или попросить рассказать что-нибудь интересное в обмен на то, что ему покажут выпавший молочный клык. Да, именно они: будущие лесные демоны, хитрые и смертоносные, но сейчас маленькие, шумные и пушистые комки меха. Их было трое — двое мальчишек-лисовинов и девочка-лисичка помладше, и как же они все отличались! Светлый лисёнок постарше привыкал дольше всех к тому, что тенгу подле их старшего наставника, о которых им рассказывали страшные истории, может быть доброжелательным, и потому дольше всех держался на расстоянии, порой прячась за серыми хвостами Юкичи, сидящего на траве. Бурый мальчишка помладше был гораздо активнее и любопытнее, потому первым выдернул чёрное перо, первым попробовал его на зуб, первым сел рядом и, с подозрением заглянув в карие глаза своими зелёными, словно два маленьких изумруда, поинтересовался: «Я знаю, что воххоны не бххезгуют мясом, но вы ведь не едите нас, веххно?» Но этот мальчишка был ещё спокойным цветочком по сравнению с бойкой малышкой — обойдя церемонию выдёргивания перьев и занудной кипы вопросов, она первой, едва завидев незнакомца рядом со старшим наставником, выпрыгнула из засады, повалив «врага» на землю, и распушила тёмные хвосты, строго глядя в глаза. Мори от неожиданности даже не дёрнулся, когда очаровательное создание с заколкой-бабочкой у ушка оскалило молочные клыки и прорычало, что укусит, если двинется, и не станет залечивать. Но это было в прошлом: теперь каждый раз, когда Чёрный Ворон захаживал вместе с Серебряным Лисом, юные духи сбегались из разных уголков и висли на крыльях, иногда прося полетать вместе с ними и к вечеру, если наставник никуда не уходил, засыпая клубками либо рядом, либо прямиком на коленях. Малышка Йосано-тян первой задремала на коленях Мори, и Принц в ту ночь готов был не возвращаться на гору, лишь бы не будить её, благо что Фукудзава всегда был аккуратен и поднимал лисят на руки, относя в убежище обратно, так, чтобы они не просыпались. Нет, Лис не был их отцом. Как говорил Фукудзава, демоны вроде них вообще не образуют никаких стай, особенно с чужим молодняком. «Мы не птицы, чтобы жить бок о бок друг с другом, — на вопрос от Мори о том, что Юкичи планирует с ними делать, тот лишь покачал головой, глядя вдаль светлыми глазами. — Однако нас осталось не так много, чтобы я смог оставить их одних. Они вполне могут позаботиться о себе сами, но присмотр кого-то постарше им явно не помешает. Если уж ты чуть в трясину с головой не ушёл…» Огай на это цокнул языком, но усмехнулся. — Они — единственные кицунэ, оставшиеся в этом лесу? — Больше я никого не встречал, — Лис качал головой. Фукудзава был хорошим. Очень хорошим. Наверное, сами звёзды сошлись так, чтобы на большой земле в предгорье Мори повстречал именно его, а не кого-либо другого. Если честно, чем больше Ворон проводил с ним, Лисом, времени, тем больше в его душу закрадывались сомнения о том, будет ли он так же счастлив и свободен, когда станет Королём, как сейчас? Когда Юкичи был рядом, Огая не беспокоили никакие проблемы — даже то, что во дворце его снова пожурят за своенравие и пригрозят посадить под замок. В конце концов, чтобы избежать этого, он стал чаще и чаще возвращаться под покровом ночи и максимально тихо, через окна, никак не через главные двери, и иногда это срабатывало. Всё же проводить полуночи, сидя бок о бок с тёплым Лисом, за разговорами о звёздах было гораздо лучшей идеей, чем идея явки с повинной к старшему наставнику, при котором придётся хмуро смотреть в сторону, скрестив руки на груди, и молча выслушивать о том, что с таким характером и поведением молодого безответственного Короля резиденция в первые же дни правления потерпит бунт, крах, революцию, переворот, разрушится, сгорит и исчезнет с лица земли вместе с жителями города и королевской семьёй. И такие полуночи, когда после целого дня с Фукудзавой-доно Принцу удавалось вернуться в свои покои незамеченным и лечь спать без всякого монотонного долбления мозга перед сном, были незабываемы. Вот только всему однажды приходит конец. Всё случилось именно в эту ночь, когда Мори, решив позабавиться, не просто подлетел к ничего не подозревающему Юкичи, а налетел на него сверху, сбив с холма на полог. Если честно, Огай вообще не планировал возвращаться сегодня домой, во дворец — чёрное небо обещало быть необыкновенно чистым, и полосующий его звёздопад обещал быть прекрасно виден. Да, с верхушки гор наблюдать за таким зрелищем, бесспорно, лучше, но Ворон рассудил так: интереснее издалека, но вместе с кем-то, чем в одиночестве иметь возможность коснуться звёзд рукой. Лис как раз устроился на одном из холмов под деревьями, упираясь спиной в ствол, покуда Ворон сел на ветви дзельквы сверху, вытянув одну ногу вперёд, а другую свесив книзу. При большом желании он мог коснуться крылом седой головы под ним, но тогда Фукудзава из принципа поднимется на его ветку, строго смотря в глаза. Вообще-то Юкичи не собирался тратить целую ночь на любование небом. Он всё же был больше практиком, нежели романтиком, и потому невольно задремал, когда времени перевалило за полночь; Мори же сидел, закинув руки за голову. Ему было не привыкать не смыкать глаз, да и звездопад привлекал его больше, но в какой-то момент взгляд приковало что-то… непривычное, непохожее на простую звезду: что-то явно больше и чрезмерно яркое, словно спичечное пламя, пересекло небо, и, пока оно летело, Ворон невольно пригляделся, и всю усталость как рукой сняло. Нечто не просто летело — оно падало, только в отличие от маленьких белых звёзд, исчезающих в черноте, оно только больше разгорелось, приблизившись к земле, и пошатнулись деревья вдалеке, стоило падающему нечто коснуться их верхушек. От соприкосновения с твёрдой поверхностью произошла вспышка, и уж её-то Мори, провожающий «звезду» взглядом, не мог не заметить. Он спрыгнул с ветки, хмурясь и не понимая, что только что увидел, и, не желая оставлять всё как есть, растормошил дремлющего Фукудзаву за плечо. — Что? — Лис сонно прищурился, глядя прямо в тёмные глаза напротив, но Ворон лишь отошёл, указывая рукой куда-то через долину на лес. — Что там?.. — Ты видел? — Огай обернулся, вскинув бровь. — Видел что? — Снова спал, — тенгу нахмурился, потому вернулся и взял за руку, поднимая за собой. — Большая звезда рухнула прямо туда. Я видел вспышку! — Тебе показалось, — кицунэ, встав на ноги, поёжился с непривычки и встряхнул головой. — Нет, мне не показалось, — тенгу скрестил руки на груди. — Я хочу сходить и посмотреть. — Серьёзно? — Юкичи качнул хвостами, скептично вскидывая бровь и зевая, прикрывая рот когтистой рукой. — Зачем? — Чтобы ты спросил, — Ворон закатил глаза и снова взял за руку, зашагав вперёд и потащив Лиса за собой. — Пойдём, вдруг там что-то интересное? Серебряный дух возражать не стал. Он не видел ничего того, о чём говорил ему Принц, потому и не стал спорить: мало ли, он действительно что-то пропустил. Но верилось ему, конечно, слабовато. Звёзды никогда не падают физически, достигая земли, они растворяются ещё там, высоко в небе. Но раз уж Огаю хочется… В этот раз долина показалась Ворону бесконечной, Лис же шагал следом с закрытыми глазами, отведя уши назад. Он даже гадать не желал, что там Мори такого увидел и почему оно вызвало у него такую реакцию, но не сопротивлялся. Может, взаправду что необычное? Когда гряда холмов была преодолена, Ворон едва не бегом сорвался в лес, выкрикнув: «За мной!» Но Юкичи как ничего нового не видел до этого, да так ничего не увидел и потом: всё те же деревья, всё тот же тёмный лес без всяких признаков павшей звезды. И вообще, как должно выглядеть место, откуда что-то упало с неба? В любом случае лес так не выглядел, и Мори был в замешательстве: уходил он дальше и дальше, оглядываясь, а изменений не видел. — Я говорил, что тебе показалось, — спокойно заметил Юкичи, верно следуя за Огаем. — Ты мог задремать. — Да нет же, я был в здравом неспящем уме, — Мори хмурился, смотря по сторонам. — Или ты хочешь сказать, что я тебя обманул? — Нет, — Лис покачал головой. — Я хочу сказать, что тебе просто могло показаться. — Да нет же… — видно было, что Ворон нервничал и злился: конечно, он стремился к чему-то, чего нет! Но под его ногой внезапно хрустнула ветка, и тишина леса разрушилась сухим звуком. Казалось бы, и что с того? Просто старая ветвь, надломившаяся в одном месте и упавшая на землю. Но взгляду Юкичи невольно предстаёт то, что никак не могло быть естественным: чем больше они шагали вглубь, тем больше надломленных и упавших на землю крепких ветвей находили. Оба демона переглянулись, понимая, что что-то здесь всё же не так. Это же какую силу нужно приложить, чтобы переломать столько веток у основания? Словно камень упал. — Я же говорил, — Мори заспешил вперёд. — Идём! Фукудзава, нахмурившись, положил руку на рукоять катаны на поясе, мысленно готовясь к встрече с неизвестным. Напрягало его ещё и то, что чутьё улавливало в воздухе нехарактерный запах… гари. Может, слова Ворона не были выдумкой, и действительно упала звезда, где-то сейчас разгораясь? Тогда нужно спешить! Мори остановился тогда, когда его нога внезапно утопла в ворохе чего-то рассыпчатого и чёрного, блестящего, покрывающего траву и листья папоротника. Он наклонился, взяв горстку в руки, и, глядя, как горстка от лёгкого дуновения рассыпается, оставляя на пальцах серые разводы, сомнений не осталось — это был пепел. Откуда ему здесь взяться? Здесь что-то горело? Тенгу только сейчас обратил внимание, что пепел устилал землю задолго до этого места, просто тонким слоем — его не замечали. Листья были усеяны блестящим налётом, и в какой-то момент Мори невольно чихнул, зажмурившись и шагнув вперёд. На земле между деревьями, под открытым светом луны, лежало… что-то, издали напоминающее большую птицу, укрытую крыльями. Пепел чёрными и серыми крупицами витал в воздухе, медленно кружась и опадая, будто до этого поднялся кверху до самого неба, и им была устлана вся земля вокруг существа, словно он упал — или спал? — точно в сердце потухшего пожара. Мори замер, не решаясь подходить ближе, и Юкичи, вставший рядом, отвёл уши назад. — Что это? — Фукудзава поморщился, хмуря седые брови. — Ваш? — Точно нет, — Огай почти прошептал это. — Цуру? — Лис вопросительно глянул на Ворона. Тот снова отрицательно покачал головой. У местных журавлей крылья белые. — Я… подожди, я посмотрю ближе. — Не рискуй, — дорогу Принцу преградила катана. Кицунэ сверкнул глазами, прищурившись. — Оно может быть опасным. — Брось, я осторожно, — рукой тенгу склонил оружие Лиса ниже, перешагивая через него и, постояв в ворохе пепла, двинулся вперёд. Фукудзава только раздражённо рыкнул, уже даже не пытаясь сетовать на неисправимость друга, и пошёл следом, держа лезвие наготове. Мори подходил тихо, стараясь не раскидывать серые ворохи под ногами. Крылатое существо не двигалось, и складывалось ощущение, что падение было для него смертельным, но рисковать действительно не хотелось, потому пока Огай не думал его трогать: он обошёл кругом, внимательно всматриваясь в фигуру, но не уловив дыхания, склонил голову вбок, скрестив руки на груди. Юкичи, подойдя ближе — весь его вид говорил о том, что происходящее ему совсем не нравилось, — взял катану другой рукой за конец лезвия, рукоятью осторожно трогая крыло падшего демона. Демон ли это?.. Коснулся — и резко убрал. Реакции не произошло, зато от прикосновения крыло словно продавилось, как песочное, и с него посыпался пепел. Ворон и Лис переглянулись снова. — Что ты делаешь? Не трогай. Фукудзава снова взялся рукой за рукоять, наблюдая, как Мори, присев на колено, неуверенно взялся за серое крыло существа пальцами, слегка надавив и, не встретив внезапного сопротивления, осторожно отодвинул его в сторону, будто раскрывая — и от увиденного невольно отпрянул: собственными крыльями был укрыт демон-птица, непохожий ни на журавля, ни на ворона, необыкновенно бледный и посеревший, будто утративший собственные краски. Длинные тёмные волосы, в лунном свете кажущиеся болезненно-болотного цвета, осунувшееся и худое лицо с выступающими скулами и тенями под закрытыми глазами, измождённое и практически белое, бордовый шарф и тёмная одежда, постепенно с ног рассыпающаяся в прах. Но взгляд приковывало не это: в руках, прижимая к груди, демон-птица держал светящийся золотым свёрток, словно внутри он каким-то образом сумел сохранить огонь. Стоило Мори неуверенно, но всё же потянуться к светящемуся свёртку, на его плечо легла рука Юкичи. — Может, лучше не будешь рисковать? — А что предлагаешь? — Огай остановился. — Оставить здесь? — Это залог выживания, Мори, — Лис недовольно качнул хвостами, упёршись катаной в землю. — Не знаешь, что это — обойди стороной. — Я верю, что ты беспокоишься, но мы не животные, чтобы бояться всего незнакомого, — Ворон встряхнул головой, всё же коснувшись рукой белой, ещё тёплой руки демона-птицы и осторожно приподняв её. Хватка, как оказалось, была не такой уж и хрупкой, и Мори, нахмурившись, пришлось использовать обе руки, чтобы высвободить свёрток из рук рассыпающегося незнакомца. Свёрток, мягко упав на серое крыло, которым укрывалась птица, неожиданно сверкнул и… издал звук. Напряжённый Мори от внезапности нарушенной тишины резко расправил крылья и скакнул вверх, прямо на руки Юкичи, и Лис, никак этого не ждавший, отшатнулся назад с распушенными хвостами, роняя катану. Свёрток, кажется, двигался внутри, и демоны, часто дыша и переглянувшись друг с другом, только удивлённо вскинули брови. Лежащая птица не шелохнулась. — Я говорил не трогать! — злобно прошипел Фукудзава. — Я не знал, что оно живое! — яростно зашептал Огай в ответ, приложив руку к груди, а второй держась за лисье плечо. — Не кричи на меня. — Я не кричал, я осуждал, — Лис прижал уши к голове, ставя Ворона на ноги и поднимая оружие из пепельной травы, медленно подошёл ближе и аккуратно, вытянув катану, коснулся ткани свёртка лезвием — от осторожного толчка свёрток снова издал звук, только теперь эти звуки напоминали… детское хныканье. Поняв, что ему не кажется, Фукудзава изумлённо поднял уши торчком, вытянув голову и заглядывая в свёрток. Мори поспешил приблизиться и уже без опаски, но нервно сглотнув, развернул ткань, покрытую плотным слоем пепла. — Это… ребёнок? — Ну… похоже на то. Ворон и Лис замерли в одном положении, склонившись к земле. Свёрток светился не просто так — это светился человеческий кутёнок, словно внутри него горел золотой спичечный огонёк, и рыжая голова была тому подтверждением. Голубые глаза изучающе смотрели то на Серебряного духа, то на Принца горы Тенгу, и в кулачке малыш держал большое серое перо, как погремушку. Единственным, что отличало ребёнка от путаницы с человеческим дитя, было три рыжих пера на голове, а если приглядеться, виднелись ещё и толком не оперившиеся крылья за спиной, маленькие и несуразные, тёмные, словно запачканные сажей. Такие бывают у юных тенгу и наверняка молодняка цуру, но странный яркий цвет отделял его и от тех, и от тех. В холодном молчании проходят минуты. Оба демона были в здравом и трезвом уме, оба демона вполне себе отличали действительность от выдумок, оба демона были воспитаны в реалиях своих жизней и… подумать, если честно, не могли, что что-то настолько фантасмагоричное и живое лишь на словах окажется перед ними осязаемым объектом, и делай с этим, что хочешь. — Скажи мне, Юкичи, — Мори говорит задумчиво, не отводя взгляда от кутёнка и чётко проговаривая слова, — когда ты в последний раз слышал о… ну, скажем, фениксах? — Я слышал о них от старшего наставника, когда был в том же возрасте, что и трое моих юных демонов, и уж Нацумэ-сенсей точно не стал бы называть канувшими в лету тех, кто ещё в теории существует. — Вот и я про то, — Огай лишь брови вскинул. — Это ведь… сказка для детей. Ну, знаешь, легенда о священных покровителях всего живого. Дракон, — Ворон загибает пальцы, — тигр, змея или кирин и… — …Феникс, — голос Фукудзавы понизился. На словах это звучало полнейшей чушью, о которой могут с серьёзностью рассказывать лишь дети, но при взгляде на этого ребёнка, светящегося изнутри, как настоящий огонь, и с рыжими перьями на голове, принесённого демоном-птицей с неба и теперь рассыпающегося в пепел, как погасшее пламя, само слово «чушь» с языка не слетало. Огай потёр переносицу, подперев подбородок ладонью и упёршись локтем в колено, присев. — Вымерли они, как же… Ц, чёрт возьми, я понятия не имею, что нам делать, — Ворон вздохнул так обречённо, будто пожалел уже десять раз, что вообще увидел падающую «звезду». — Может, мы оба бредим? Ты же у нас голос разума, но со мной соглашаешься. — Я не могу опровергнуть то, что видел и вижу собственными глазами прямо сейчас, — Юкичи, посмотрев на катану, всё-таки убрал её в ножны. — Может, за ним должны прийти? — Кто, Юкичи? — Мори горько усмехнулся, обернувшись на кицунэ. — Мы говорим сейчас о тех, кого не существовало уже как минимум несколько столетий, а ты предполагаешь, что за ним явится кто-то ещё из легенд? — Нет, я не имел в виду, что- — Замечательно, давай ждать, когда на нас снизойдёт красный дракон. Лис промолчал. Ситуация действительно какая-то патовая. Он только голову к плечу склонил, не сводя с ребёнка глаз, а Ворон, будь он неладен, двинул крыльями — и взгляд голубых глаз тотчас зацепился за знакомые, видно, очертания, благодаря чему вдруг и потянул к тенгу руки. Вернее, одну — во второй он сжимал серое перо, каким-то чудом ещё держащееся и не рассыпавшееся. Мори только голову поднял. — Это… он на меня так реагирует? — Возможно, — Фукудзава пожал плечами. — Выходит, эта птица… гм, этот феникс — его отец? — Наверняка. Раз уж он принёс его с неведомых далей, пожертвовав собой, — Мори пожал плечами, осторожно протянув руку ребёнку, и тот уверенно схватил за указательный палец — и Ворон зажмурился: дитя было настолько тёплым, почти горячим, что сложилось ощущение, что он коснулся рукой пламени костра. — Ай-ай-ай, а этот малыш не такой уж холодный. — Думаешь, если это его отец, он от чего-то сбежал в нижний мир, чтобы спасти его? Мори промолчал. В принципе, если сложить два плюс два… Необычайно яркая звезда, которой оказался падающий феникс, сгорала, сбитая в полёте или погибающая уже в небе, потому всё вокруг здесь и было в пепле — только он и остаётся после погасшего пламени. Оставался лишь один вопрос: что должно было случиться, чтобы погиб феникс? Сгорел; погас, как холодный догорающий факел. Лис, думая об этом, невольно задрал голову кверху, но небо не изменилось. Луна по-прежнему светила ярко и холодно, и в её лучах рассыпалась легендарная птица. — Он угас, но сохранил жизнь ему. Или ей, — Мори теперь с сожалением смотрел на мёртвую птицу, что почти рассыпалась — половина крыльев уже разлеталась по слабому ветру, оставляя после себя лишь серый смог. — И что предлагаешь? Я искренне надеюсь, что ты не думаешь- — -взять его с собой. Взгляды Ворона и Лиса пересеклись. — Смеёшься? — А что ты предлагаешь? — тенгу прищурился, смотря в глаза. — Оставить его здесь, пока его не нашли нэдзуми или мудзина? Поверь, это ещё самые неплохие варианты, которые могут быть. — Я- Возможно, Юкичи хотел что-то ответить, но его перебили: ребёнок, будто чувствуя беспокойство и видя, как перо в его руке медленно рассыпается, захныкал вновь. Мори вздрогнул, с удивлением глядя на птенца, и, поджав губы и отведя взгляд в сторону, вздохнув, мысленно махнул рукой на всё, что может произойти, и взял свёрток на руки. — Ч-ч-ч, — Огай, конечно, попытался покачать на руках, но то ли ребёнку было этого мало, то ли Ворон думал, что укачивает, а на деле тряс, как подавившуюся собаку… в общем, малыш не думал замолкать. Фукудзава, хмыкнув, только наклонился через вороново плечо. — И что ты пытаешься сделать? — Я не знаю, — Мори выглядел злым и растерянным одновременно. — Ну так же делают, когда пытаются успокоить их? — А детёныши животных как-то поосторожнее со звуками, которые они издают, — скептично заметил Лис, разведя уши в стороны. — Попробуй чем-нибудь его заня- Кицунэ только удивлённо распахнул глаза, резко склонив голову книзу, когда его схватили тёплой рукой за ухо и потянули вниз. Ворон замер, чувствуя, что малыш решил угомониться и даже засмеялся, и только усмехнулся сам: право же, зачем занимать ребёнка, когда он может занять сам себя. — Он сейчас подпалит мне шерсть, — Юкичи зажмурился, понемногу вытягивая ухо из хватки, но, как выяснилось, ребёнок был против: потеряв игрушку, он снова расстроился. Признать честно, Мори испугался. — Нет-нет-нет, он сейчас снова заплачет! — И что ты предлагаешь? — Фукудзава без удовольствия растирал обожжённое хваткой ухо, в конце концов встряхнув седой головой. — Я не знаю, сделай что-нибудь! Юкичи дважды просить не нужно. Не найдя ничего лучше, ловким движением руки он выдернул одно из чёрных перьев Огая — тот невольно вздрогнул — и сунул его прямо к лицу птенца феникса. Птенец явно собирался хныкать, но, увидев, что что-то замельтешило перед глазами, отвлёкся — и, насупив нос, таки улыбнулся. Крылья и перья ему всё же знакомы больше, чем что-либо остальное, и Ворон с Лисом облегчённо вздохнули, когда малыш своей ладошкой в пепле схватился за чёрное перо. — Чшш, — Мори, глядя, как малыша успокаивает «игрушка», попытался покачать на руках, но более осторожно. Он почти шептал: — Вот так, только не издавай больше громкие звуки. — Я так понимаю, ты берёшь его с собой, — Юкичи дёрнул ухом, глядя Огаю в глаза, и на лице Ворона вместо ответа отразилась эмоция, граничащая между «похоже на то» и «я понятия не имею, что я сейчас сделал». Лис только вздохнул, покачав головой. — Тогда идём. Лучше уйти отсюда поскорее. — Хорошо, — Мори прошептал это почти беззвучно, глядя, как птенец, зажав в руке чёрное перо, понемногу, прекращая так ярко светиться, засыпал. От него в груди становилось тепло в буквальном смысле — складывалось чувство, что Ворон крепко прижал к себе едва-едва не раскалённый солнцем камень, от которого на коже сквозь одежду ещё несколько дней будет видно красное пятно. Но кутёнок спал, и сейчас это радовало, если честно, больше всего. Он обернулся через плечо, глядя, как ветер развевает горстку пепла, поднимая его в воздух. Что-то неизвестное и печальное сжимало сердце, и, когда ребёнок завозился, тенгу машинально огладил его по тёплому лицу, бросив опасающийся взгляд наверх. — Пойдём лучше с нами. Твой… папа просил приглядеть за тобой.Поляна с пеплом была пуста.
Ночь казалась невероятно длинной. Ворон сидел на ветви дзельквы, покачиваясь и смотря уставшими глазами куда-то наверх — за эти несколько часов он знатно вымотался. Брезжил, кажется, серенький рассвет далеко на горизонте, и Мори машинально, встрепенувшись для хоть какой-то бодрости, вытянул крыло, закрывая лицо птенца от света. Рыжий кутёнок спокойно спал, сопя носом в предплечье тенгу, и стоило больших усилий не заснуть; чтобы разбудить себя, Принц сосредоточил взгляд на ребёнке: он был румян и свеж, и ни одной тенью, ни каплей бледности лицо омрачено не было. По сравнению со своим ушедшим отцом, от которого не осталось и следа, малыш был воплощением жизни — видимо, старший феникс отдал всё, чтобы наследник выжил. Вопросы, которые навсегда останутся без ответов, роем крутились в сонной голове: что произошло? откуда они явились? есть ли ещё кто-то из его рода или он последний? и что теперь делать?.. А, главное, как объяснить всем остальным, что этот птенец, в буквальном смысле упавший с неба, не просто крылатый демон? Хмурясь, Мори аккуратно отогнул край ткани, в которую был весьма бережно и крепко закутан ребёнок, и поглядел на маленькие крылья, покрытые пробивающимися чёрными пёрышками. Он, конечно, не был уверен, останутся ли они таковыми, и из этого вытекало ещё больше вопросов: может, малыш не феникс, а кто-нибудь другой, просто цвет волос такой яркий? но тогда как он оказался у феникса, который пожертвовал собой и погас, но принёс его сюда? да и, кем бы он ни был, как Принцу объяснять его появление? «Шёл-шёл и нашёл, — хмыкнул Ворон про себя, закрывая глаза, но продолжая хмуриться. — Упал как снег на голову… я разорил чьё-то гнездо». Вопросов было настолько много, что проще было вообще о них не думать. И Мори не думал: он был слишком уставшим. В какой-то момент он поймал себя на мысли, что падает. Вот прямо-таки в падении и понял: не успел ни крылья расправить, ни руки разжать, ни ноги поджать, чтоб зацепиться за ветку. Он бы, на самом деле, и так бы не успел развернуться в воздухе, стукнувшись головой прямиком о землю, но удача была на его стороне и сейчас: как всегда вовремя подоспевший Фукудзава подставил руки, будто ждал под деревом, и Огай мягко, почти без шороха и шума, был пойман, с испуганными глазами прижимая к себе птенца. Минуту оба молчали, не издавая ни звука, пока Мори, не посмотрев вниз, не удостоверился, что птенец не проснулся. Уф… повезло. — Я думал, ты давно спишь, — Ворон почти шептал, расслабленно выдохнув, когда понял, что феникс не разбужен. Сон как рукой сняло. Во второй раз за эту ночь. — Сторожил? — Я действительно спал, — Юкичи отвечает также тихо, поглядев на птенца и дёрнув серым ухом. — Просто в какой-то момент проснулся и увидел, что ты клюёшь носом, а затем стал наблюдать, как скоро мне придётся ловить тебя, потому что ты упадёшь. Как видишь, тебя я поймал. — Извини, — Фукудзава даже удивился, вскинув брови, услышав такое от Мори, ещё и уставшим тоном. Огай аккуратно сошёл с рук на землю, зевая. — Я посижу на земле, пока не взойдёт солнце. — Не пробовал поспать, пока спит он? — Лис качнул хвостами, указав когтем на ребёнка: тот насупился, нахмурив рыжие бровки, но вскоре просто перевернулся на другой бок прямо на руках Ворона, уткнувшись носом в его грудь. — Он вроде спокойный. — Нет, нет, — Мори покачал головой, прищурившись от усталости. — Мало ли, он начнёт гореть на моих руках, а на землю я его класть не хочу. Кицунэ помолчал. Он смотрел, как тенгу отошёл в сторону, осторожно присаживаясь у ствола дерева, и прижимается к нему спиной поудобнее, вскинув голову кверху. Утром холодает, и Принц невольно ёжится, хотя огненный ребёнок греет. Упрямый — он никогда не переобувался на ходу и не отказывался от своих целей, а значит, как он сказал, так и будет. Вот только смотреть на уставшего тенгу со спящим птенцом на руках было больно. Юкичи закатил глаза, вздохнув и растерев пальцами переносицу, заходя за дерево, и вскоре Мори почувствовал, как от жёсткого ствола дерева его отталкивает что-то мягкое и большое, пролезая за ним — большая серебряная лиса, больше похожая на волка-переростка, улеглась между ним и деревом и вытянула лапы, кивая на них острой мордой. Взгляд из-под лохматых бровей не изменился, и Мори слабо улыбнулся. Наверняка, если бы зверем Серебряный Дух мог говорить, он бы сказал, что феникс сожжёт ему шерсть, но он не говорил — и теперь птенец в свёртке, немного сером от пепла, лежит в его лапах, а тенгу устроился на мохнатом боку, мерно вздымающемся в такт спокойному дыханию. Голова тенгу, прежде чем улечься на сером плече, смотрит в глаза, и Мори, вытянув бледные руки, взялся за мягкие лисьи щёки, ткнувшись лбом в лисий лоб, только после этого улёгшись, закрываясь чёрным крылом. Лису с его густой шерстью холодно не будет, зато Ворона он укрывает хвостами, прежде чем уложить голову рядом с лапами и рядом с дремлющим фениксом. Он действительно грел, как раскалённый палящим дневным солнцем камень, но, признать честно, Лису было важнее, чтобы отдохнул Ворон. А Ворону… Ворону было важно, чтобы ни с Лисом, ни с «подарком неба» ничего не случилось. Лису случилось проснуться — по ощущениям — от солнечного луча, настолько долго светившего на серую морду, что стало до боли горячо. Он невольно резко распахнул глаза, хмурясь, и обнаружил никакой не солнечный луч, а маленькую ладонь проснувшегося птенца, взявшуюся за светлый мягкий нос. Как будто сунулся прямо в горячие угли… Солнце было в самом своём зените, светило ярко, пробиваясь сквозь слабую завесу тумана. Кицунэ что есть сил сдержался, чтобы не вскинуть голову и не подкинуть вместе с ней детёныша, но благо что хватка маленьких пальцев не была крепкой. Юкичи фыркнул, потирая лапой болящий нос, но ребёнок, молча наблюдая, лишь засмеялся — конечно, нечто большое и мохнатое смешно чихает и делает вещи. Лис прищурился, отведя уши назад, и недовольно закачал веером хвостов, прежде чем понял, что, кажется, что-то не так — и точно: Ворона под боком не было. Но, как говорится, вспомни солнце — вот и луч, и Огая Фукудзава увидел в стороне холмистой долины, расправившего чёрные крылья и в один взмах отрывающегося ногами от земли. От хлопка ходуном заходила трава, тенгу же поднялся высоко к небу, пока не скрылся в низких облаках, и ведь достаточно долго его не было. В голову успели закрасться подозрения, что Ворон решил оставить птенца на Лиса, но в моментальное опровержение догадки тенгу появился над головой, чёрной точкой спускаясь вниз, сложив крылья, и лишь у самих деревьев их расправляя, плавно спланировав на траву и отряхнув руки. — Не рановато ли ты? — голос за спиной вынудил обернуться, и Огай, разминающий плечи, повернулся: на траве сидел Фукудзава, сложив ноги в позе лотоса и подперев подбородок ладонью, упираясь локтем в колено, и в ворохе его хвостов лежал птенец, увлёкшийся теперь совершенно другим. Мори улыбнулся, потирая шею. — Не мог уснуть. Решил лучше размяться, чем ворочаться, — тенгу пожал плечами и подошёл ближе, склонившись и упёршись руками в колени: — А ты, я гляжу, уже успел с ним подружиться. — Да, знаешь, всю свою жизнь мечтал просыпаться от раскалённых углей, приложенных к своему носу, — Мори на это негромко рассмеялся, пока Юкичи фыркнул. — Ты не думал о том, что его стоило бы накормить хоть чем-нибудь? — Чем? — Огай тут же вскинул чёрную бровь, выпрямившись и скрестив руки на груди. — Даже если он и пьёт молоко, где я его найду? — Подкинь его кормящей собаке, — в сторону бросил Фукудзава, прикрыв глаза, но Мори только нахмурился. — Я всё слышал, вообще-то! — Ворон поставил руки в боки, тенью нависнув над Лисом, но Юкичи и ухом не повёл. — Что нам, следовало его оставить? Так мы уже обсуждали возможные исходы. Лис развёл уши в стороны, но не ответил. Он посмотрел куда-то в сторону, а затем, вздохнув, взял разговорившегося своим детским лепетом птенца на руки и поднялся, вручая мальчишку тенгу. — Пойдём. Я знаю несколько местечек, — он качнул головой, убирая руки в рукава и зашагав вперёд, в лес. — Правда, не уверен, будет ли он их есть, но зато ты не сможешь сказать, что я не пытался. Днём после ночного сна мальчишка оказался на редкость активным: Мори, чтобы занять его, отрывал по веточке с листьями, думая отвлечь юного феникса, но стоило ветке оказаться в руках ребёнка, не проходило и минуты — и она сгорала, обращаясь прахом. Он смеялся, а вот Ворон только и успевал отдёрнуть руку, чтобы не обжечь пальцы. Удивительно, на самом деле, что ребёнок не пытался сжечь его самого, но, видимо, он всё-таки понимал, что того, кто тебя несёт на руках, лучше не пытаться обратить пеплом… так думал Мори. А может быть, дитя целенаправленно сжигало только то, что попадало под руку. «Я понимаю, что ты меня не понимаешь, но всё же постарайся понять, что я не феникс, хорошо? — Огай в какой-то момент взвалил птенца на плечо, держа одной рукой и надеясь, что у малыша хватит сил додуматься, что крылья трогать можно, жечь — нельзя. — Мне от твоего огня будет очень неприятно, знаешь ли». — Ты же в полной мере осознаёшь, что разговариваешь сейчас с тем, кто ещё физически не способен тебя понять? — Лис, шагая впереди по лесной тропе, обернулся через плечо. Птенец феникса смеялся, держась за чёрные крылья — видимо, всё, что было крыльями, поднимало ему настроение, напоминая об отце, — Мори же выглядел совершенно спокойным, даже улыбался. — В полной мере и даже больше, — Огай вскинул голову, сверкнув тёмными глазами. — Но ведь пока разговариваешь с ним, он привыкает, всё такое, разве нет? — Резонно, — спустя какое-то время согласился Юкичи, отвернувшись. Ворон никогда не говорил и не делал глупых вещей, поэтому уличать его в сумасбродстве было бессмысленным. Лис, раздвинув ветви густого кустарника, вывел Ворона с птенцом на поляну: на холме рос белый персик. Теплолюбивое дерево в окружении леса духов зацветало рано, ещё в марте, а отцветало поздней осенью, не радуя плодами местных демонов лишь зимой. Фукудзава, вдохнув носом воздух и убедившись, что в округе никого нет, легко вбежал по холму к дереву вверх, на ходу вынимая катану из ножен и делая ею один элегантный и резкий взмах — и в его когтистую руку, стоило убрать оружие в ножны обратно, упал один розовый персик. — Птицы вроде едят фрукты, — Лис подождал, пока Ворон подойдёт ближе, и кинул персик ему. — Попробуй. — У него зубов-то по пальцам пересчитать, Юкичи, — Мори неодобрительно покосился на плод в руке. — Потому я и сказал, что птицы, — Фукудзава отвёл уши назад. — Им не нужны зубы, чтобы клевать еду. Ворон нахмурился, но ничего не ответил. Доля логики в этом есть, потому, подумав, он сел прямо на траву в позу лотоса, аккуратно перекладывая ребёнка на свои колени. Он полагал, что у мальчишки должен проявиться инстинкт, при котором ёкаи обращаются своими настоящими формами, но… Персик, оказавшийся в руках птенца, поначалу послужил игрушкой — мальчишка взял фрукт в руки, сосредоточив на нём взгляд, — и тот вспыхнул, как спичка, и под смех юного феникса Ворона тряхнуло, как от резкого хлопка за спиной, а Фукудзава, наблюдающий сверху, только шире раскрыл глаза, выражая негодование всем своим видом. — Такими темпами я начинаю беспокоиться о том, как бы мне не обратиться пеплом самому, — Мори тяжко вздохнул. — Дай-ка ещё. Но и второй, и третий персик были сожжены в прах, и малыш смеялся, а тенгу и кицунэ недоумевали и злились. В какой-то момент Ворон вручил птенца в руки Лису, взмахнув крыльями и срывая два персика ещё раз, на этот раз не отдавая его птенцу в руки (пускай он уже и тянулся к «игрушке»), а вставая прямо перед ним и качая одним персиком перед его глазами. — Смотри внимательно, дважды не повторяю, — делано-строго проговорил демон, взмахнув свободной рукой вверх мимо своего лица, синхронно с рукой закрыв его крылом и обращая человеческую голову чёрной птичьей головой с серым клювом. Фукудзава только серые уши кверху вскинул. Чёрные и блестящие глаза-бусины терялись в общей черноте лоснящихся пушистых перьев, и тенгу, повернув голову боком и сверкнув глазом, практически уткнул персик в свой клюв, намекая, что, мол, надо вот так, а не жечь. Ребёнок смотрел за метаморфозой внимательно, не спуская глаз с птичьей головы, и не издал звука даже тогда, когда демон подкинул персик вверх и, раскрыв клюв, поймал им фрукт в воздухе, проглотив не жуя. Ворон долго смотрел на юного феникса, пытаясь понять по реакции, осознал ли тот вообще, как нужно, и склонился к нему, протягивая в руке второй персик — но птенец с серьёзным лицом, взявшись за персик маленькими ладонями, со смехом сжёг его спустя минуту, а затем схватился за клюв и улыбнулся, сосредоточив внимание уже на нём. Тенгу вздохнул, покачав головой, и взмахом руки вернул себе прежний человеческий вид. — Я не знал, что ты так умеешь, — Лис вскинул седую бровь. — Причины не было, — Мори скрестил руки на груди, понимая, что у него нет ни единой мысли насчёт того, как его покормить. А вот Юкичи, посмотрев сначала на смеющегося феникса, тянущего руки к лисьим ушам, с совершенно спокойным лицом отдал в руки Ворона ребёнка и взмахом катаны срубил сверху персик, посмотрев Мори в глаза. — Верни свою птичью голову. — Зачем? — У меня есть кое-какая идея. Расспрашивать дальше Принц не стал — всё равно Лис не ответит, пока не сделает. После обращения головы человека в голову ворона Фукудзава совершенно спокойно, взявшись за надклювье рукой, раскрыл его, вложил персик в клюв и с силой сжал — персик брызнул, расползшись до кашицы в треснувшей кожуре, и тут же вынулся лисьей рукой обратно, оставив Ворона щёлкать клювом и утирать рот рукавом, прижав к груди птенца другой рукой. — Ты использовал меня, — бросил Мори, хмурясь и жмуря глаз. — Даже не стыдно? Лис не ответил, но усмехнулся уголком губ, наклонившись и преподнеся мальчишке давленый персик на раскрытой ладони. Феникс, насупив нос, с размаху ляпнул ладошкой прямо в персик, и кицунэ внутренне напрягся, готовый отдёрнуть полыхающую руку, но ребёнок оказался смышлёнее: он нахмурился, глядя на то, что осталось на ладошке, и не будь дураком ткнулся в неё лицом, не найдя ничего лучше. Тенгу только головой встряхнул, глядя вниз. — Надо же, сработало, — негромко произнёс Огай, боясь отвлечь найдёныша от попыток поесть, хоть и неаккуратных. Он не обращал внимания на то, что как минимум половина персиковых ошмётков украшала теперь его одежду. — Так-то оно хорошо, — Юкичи выпрямился, встряхнув рукой и выпуская лёгкое синее пламя, осушив ладонь, прежде чем убрать ладони в рукава, — но так его нельзя кормить всегда. — Знаю. День казался невероятно длинным. Складывалось ощущение, будто ребёнку позволили играть с огнём, только вместо нежных ребяческих пальцев, которые должны страдать от соприкосновения с огнём, страдало всё вокруг — и его спасители в том числе. Птенец оказался на редкость активным и бойким: Фукудзава один раз не успел уследить за собственными хвостами и едва не спалил себе шерсть на одном из них, в панике не найдя ничего лучше, чем сесть в реку, оказавшуюся поблизости; Мори уже даже не радовался тому, что не страдают его крылья — видимо, для малыша они что-то да значили даже в его маленькой голове, — потому что вовсю страдало его одеяние, будто его грудью бросали в церемониальный костёр люди. Сидя наполовину в воде и с кувшинкой на голове, кицунэ с хмурым взглядом изрёк, чтобы тенгу даже не смел заносить его дальше в лес и тем более знакомить с лисятами — этот огненный квартет не оставит от леса ничего, учитывая, что логически рассуждает, думает наперёд и не поддаётся порывам из них только самый старший. Тенгу, на самом деле, и не думал — относить птенца далеко от воды было опасно. Когда к полудню удалось его убаюкать, Мори упал без сил. Юкичи сидел на берегу, распушившись сохнущей шерстью и не двигаясь, сонно щурясь, но не смыкая глаз полностью. Иногда он поднимал кверху уши и вслушивался в окружение, но, как правило, если ты демон, хищника на тебя не найдётся — дикие звери благоговеют перед духами, а другие духи никогда не нападают исподтишка и без причины. Но не спал Серебряный Лис не поэтому — он опасался заснуть и пропустить масштабный поджог собственного дома. Птенец плакал от голода, и тенгу, подскакивая на месте, судорожно соображал, что ему делать. Первым носился Ворон — сначала он принёс целую ветку персика, затем по пути наткнулся на ягодные кусты. Он, если честно, понятия не имел, что можно детёнышам ёкаев, а что нельзя, но малыш не сопротивлялся и не чувствовал себя хуже, поэтому… Ближе к вечеру, обратившись большой лисой, пост принял Юкичи, боком убегая куда-то в лес и спустя достаточно долгое время вернувшись с огромным свёртком в зубах, пахнущим человеком. Как оказалось, внутри было содержимое запоздалого обоза, пахнущее не только людьми, но и свежей едой вроде риса, таяки, бобов и овощей, и на все вопросы, откуда и каким образом, Фукудзава пожал плечами и без капли вины сказал, что, проезжая мимо сумеречного леса духов, будь готов к неожиданностям навроде выпрыгивающих на дорогу огромных лисиц. Когда солнце осталось лишь оранжевым пламенем за горизонтом, Ворон и Лис молча смотрели на заснувшего феникса на руках Принца. Оба прекрасно понимали, что таким темпом им совсем не справиться даже вдвоём, а если и справиться, то скрывать такого легковоспламеняющегося демона в чаще леса будет крайне опасным: раз на раз не приходится, где-то не успеешь, где-то не доглядишь — вот и осталась от леса кучка пепла. Да и в одиночку Лис ни за что не согласился бы побыть с птенцом, дав Ворону время вернуться домой. Оба молча посмотрели друг на друга, ближе к темноте уходя с холмов обратной дорогой к пологу гор. К ночи поднялся сильный ветер. Шумели деревья, и Ворон закрывался крыльями, надеясь, что птенец на руках не проснётся. Где-то в мыслях промелькнуло, что от Феникса, который ценою своей жизни принёс сына сюда, на таком ветру не останется вообще ничего — пепел въестся в землю и разлетится на многие вёрсты, и лицо погасшего пламени останется в памяти лишь у тенгу и кицунэ; малыш вряд ли будет его помнить. Малыш вряд ли будет помнить, кто он такой, если ему не сказать… Звёзды сияли ярко, и Мори, глядя вверх, посмотрел и на Фукудзаву, повернувшись к нему лицом. — Я не знаю, получится ли у меня спуститься к тебе в ближайшее время, — Ворон щурился, прикрываясь крылом, и ветер трепал чёрные перья. Юкичи молчал, смотря в глаза. — Не только из-за того, что я задержался во внешнем мире непозволительно долго, но и из-за него. — Уж сумей позаботиться о нём без моей помощи, — Лис щурился тоже, и его уши задувало ветром вбок, как и хвосты. — Постараюсь справиться, — Принц усмехнулся, ничего больше не говоря. Кицунэ вздохнул, прикрывая глаза в молчании и наклонившись вперёд, касаясь седой головой чёрной головы тенгу, ненадолго замерев, и выпрямился, посмотрев в глаза. Ворон устало улыбнулся, расправляя крылья и отрываясь ногами от земли, проведя рукой по щеке Лиса на прощание. — Нам случится встретиться, обещаю, — он прижимал птенца Феникса к себе крепче, боясь, что ветер может вырвать его из рук. — Просто помни об этом! — Буду помнить, — негромко ответил Лис, поймав рукой на прощание чёрное перо, сорванное порывистым ветром с чёрного крыла. Шумными хлопками крыльев небесный дух поднимался всё выше и выше, постепенно скрываясь в чёрной и затянутой низким серым дымом вышине, а Лис всё смотрел, задрав голову, пока в ушах не остался гудеть только завывающий ветер. Теперь судьба Феникса была в руках народа неба, а кицунэ, дух леса, свободен вернуться к своему народу, пускай немногочисленному, зато подрастающему. И народ неба не горел желанием брать на себя ответственность за настолько легендарное создание. Блудный Принц вернулся под покровом ночи, избегая огней охраны. К несчастью, он обнаружил, что ставни собственных покоев закрыты изнутри — видимо, Король, не обнаружив наследника на месте прошлой ночью, отдал приказ их захлопнуть, — и Ворон, выругавшись про себя, дождался, пока охранники сойдут с крыльца перед главными дверьми, прошмыгнул в щель в тронный зал и только тогда спокойно выдохнул, оказавшись в полутёмном коридоре. Колонны отбрасывали длинные тени, слабый свет подрагивал в заточении факелов у стен, каждый шаг, каждый взмах крылом отдавался эхом в пустом зале, и Мори шёл, как кошка, едва касаясь ногами пола, чтобы не шуметь. Птенец дремал в руках, скрытый чёрный крылом, и план Принца почти удался, если бы в самый последний момент его не окликнули в спину — за высокой спинкой трона стоял уставший Король, хмурый и явно недовольный. Очень сильно недовольный. Разговор за закрытыми дверьми был тяжёлым и долгим. Когда Король увидел, кого принёс Принц, он потерял дар речи, убедился, что никого вокруг нет, и лишь затем почти шёпотом спросил, как юный тенгу может это объяснить. Вероятно, Король был в праведном гневе потому, что всё сложилось в одну логическую цепочку: наследник, пропадая невесть где всё это время, заимел от кого-то ребёнка и теперь притащил выродка во дворец. Но Король не был бы Королём, если бы не выслушал версию виновника, какой бы глупой она не была. Упавшая с неба звезда, оказавшаяся давно ставшим легендой Фениксом, который ценой своей жизни принёс в нижний мир своего птенца, звучала бы убедительно, если бы её подтвердила хотя бы сотня человек, а не один потерявший доверие Принц-вольнодумец, живущий последние несколько лет по принципу «гуляю где хочу и как хочу». Король выслушал, не перебивая, при свете свечей в своих покоях, но, после того как узнал, что подтвердить этого никто не может, холодно сказал от ребёнка избавиться: «Даже если я сделаю вид, что поверю, что он зажигает огонь одним взмахом своих рук, как ты вообще посмел принести кого-то настолько опасного сюда? — взгляд Короля был тяжёлым, и Принц, хмурясь, смотрел в пол. — Если ты всё это время якшался с лесным духом, от которого этот ребёнок и владеет огнём, то дальше это даже не обсуждается». Как бы Огай не пытался втолковать, что ребёнок ни капли не его, он сам прекрасно понимал, что вся его правда выглядит настоящей и наглой ложью, а слова лесного духа как свидетеля Король и не подумает воспринимать всерьёз. — Если ещё хоть раз ты покинешь территорию без моего ведома, — Король стоял у окна, не смотря Принцу в глаза, — я не только лишу тебя титула, я запрещу тебе сюда возвращаться и назначу награду за твою голову, если ты ещё хоть ногой сюда ступишь. Как бы то ни было, Мори также прекрасно понимал и позицию своего наставника: наследник, которого ты воспитывал подле себя всю его жизнь и готовил ко вступлению на престол, где-то пропадает целыми днями, не оповещая никого, возвращается, когда ему вздумается, просто потому что он уже взрослый и хочет знать внешний мир, а теперь ещё и тащит с собой чужого, нечистокровного, опасного ребёнка, которого заимел непонятно от кого и которого просит оставить при дворце. Будь Мори на его — Короля — месте, он бы тоже не поверил про сказку о погибшем Фениксе, принёсшем с неба своё дитя. Но… как?! Как доказать то, что видел собственными глазами? Как доказать правду? Ворон кусал губы, выслушивая всё то, что говорил император. Ему действительно не оставалось ничего другого, кроме как избавиться от мальца, но он надеялся… — Я не хочу, чтобы наш город превратился в прах, когда ты станешь Королём, — вздыхал Король, хмуро смотря на наследника. — Ты вообще представляешь, что случится, если народ узнает о нагулянном ребёнке? — Он не мой, ваше величество. — А чей? Феникса, упавшего с неба? — Мори не нашёлся с ответом. В конце концов, да, так и есть?.. — Хочешь сказать, что нужно оставить при дворце нечистокровного ребёнка? О его существовании никто не должен знать вообще, не говоря уже о том, чей он. Мой вердикт не изменился, Мори, — Принц хмуро глянул исподлобья на Короля. — Избавься от него сейчас же и даже не думай пристроить его какой-либо семье. Если это станет известно мне, то… Договаривать Король не стал — Принц и так понял, к чему он клонит. Ребёнка умертвят, а семью ждёт что-нибудь ещё. Незаконнорожденных у дворца держать нельзя — таков устав Короля. Вышел Мори из покоев мрачным. В полной темноте он поднялся к себе, не произнеся ни слова и думая. Когда в его двери тихо постучалась юная приближённая, обеспокоенная долгим отсутствием Принца и слышавшая шаги в покоях над своей комнатой (потому и понявшая, что пропажа вернулась), Огай резко повернулся в её сторону. — Коё, душа моя, — расслабленно выдохнув, негромко позвал он и приложил палец к губам, — подойди ко мне, только тихо. И никому-никому. Вдаваться в подробности Мори не стал. Придерживаясь версии, что ребёнка он нашёл брошенным и что Король велит от него с концами избавиться, Принц, целиком и полностью доверяя Озаки, вручил ей Феникса в руки: «Ты же веришь мне? — Коё, нахмурившись, прошептала, за кого он её принимает, если спрашивает такое. Было видно, что она, конечно, удивлена, но не настолько, как Король, который принял птенца за нагулянного сына или что-то в этом роде. — Извини, я просто… в общем… Мне нужна твоя помощь сейчас. Сиди здесь и не издавай и звука, хорошо? Я скоро вернусь». Коё была единственной, кому Огай доверял столько же, сколько Юкичи за пределами резиденции. Да, доверять такое — рискованно, но Мори и не рассказал ей всё, что хотел сделать. Лишь попросил приглядеть за спящим птенцом, пока отлучится. Это хорошо, что охрана его не видела. Возможно, Принцу тогда просто повезло, что обстоятельства сложились именно так, что он прошёл незамеченным. Как ни странно, сердце не колотилось, как заведённое, а руки не дрожали, когда в них попал острый нож. В голове набатом билась лишь одна мысль, когда Мори смотрел на лезвие и видел в них отражение собственного холодного взгляда: «Фукудзава не должен знать об этом. Никто не должен знать об этом». В конце концов, Принц, с которым у Короля никогда не было конфликтов и который не горел желанием взойти на престол, никогда не стал бы подозреваемым. Принц и продолжал не гореть, просто цена была высока. Он знал, на что идёт, совершая непоправимое. Рано или поздно он всё равно стал бы Молодым Королём, придя на смену предыдущему, просто иногда нужно ускорять процесс для достижения собственных целей.— …Ну-ка, познакомься со своим новым другом, — Мори садит Чую на пол рядом с насупившимся птенцом тенгу. — Нет-нет-нет, жечь его нельзя, только играть. Птицы ведь ведут себя прилично с другими птицами, да?
Коё улыбалась, стоя в дверном проёме. Одежда на Молодом Короле висела, потому была подвязана поясом и закатана в рукавах. Неожиданная смерть прежнего Короля потрясла весь народ, как и самого наследника — он не привык просыпаться от суматохи в охране, когда выясняется, что Король убит в собственных покоях. Принц был потрясён не меньше других, держа в бледных руках с длинными пальцами корону с каплями крови, но тем не менее достойно принял взваленный на его плечи титул. Тенгу Озаки Коё как приближённая Принца стала Советницей и телохранительницей в одном лице, и охрана, целиком и полностью руководимая теперь Молодым Королём, была усилена у королевских покоев даже ночью — резиденция не пережила бы смерти ещё одного правителя, наследника у которого до сих пор нет. Нет, вернее, наследник был, просто до титула Принца ему предстояло ещё подрасти. — Не великоваты ли ему эти перчатки? — Огай поправил маску ворона с золотым окаймлением на голове, но Коё, подойдя, только покачала головой. — Я специально просила шить под размер детской ладони. — И всё равно у меня чувство, будто в какой-то прекрасный момент они могут спасть и… нет, нет, Рюноскэ, бить товарища по голове нельзя, — Ворон отвлёкся, снова поправляя маску ворона, чтобы не упала, и отодвинул чёрного птенца от птенца рыжего. — Они всё равно будут драться, пока ты не будешь видеть, — Озаки усмехнулась, скрестив на груди руки. — Не этого я боюсь, — Мори вздохнул, хмурясь и наконец снимая с головы эту маску мономаха, откладывая в сторону. В тронном зале светло, открыты окна, и два птенца смотрят друга на друга, сидя на коврике на полу — один пытается дотянуться до нового собрата рукой, другой не горит желанием общаться. Коё, не ответив сразу, помолчала, смотря на детей. Мори сидел на самом краю трона, закинув ногу на ногу и ссутулившись, думая. И вдруг Ворона щёлкнула пальцами: — А ты, когда подрастёт, не говори ему, что он владеет огнём. — Как ты себе это представляешь? — Огай вскинул бровь. — Думаешь, сейчас он поджигает всё подряд, а как вырастет — топливо иссякнет? — Что-то в этом есть, но я не об этом, — Коё хитро прищурилась. — Если он не будет знать, что так может, будет ли он пытаться так делать? Ворон не ответил. Он смотрел, как рыжий птенец, одетый точно так же, как птенец тенгу рядом, неуклюже упал, но, пыхтя, понемногу поднялся, вот только от его падения упал и юный Ворон, только на спину, и задёргал ногами, молча и с насупленным лицом пытаясь перевернуться. Если не знать, что один из них — Феникс, сходу вовсе не скажешь, что он не простой демон неба. Коё-тян Мори не сказал, кем является Чуя, и ограничился лишь тем, что брошенный в лесу мальчишка оказался таким огненным изначально. Время расставит всё на свои места, и, может быть, всё действительно получится? Накахара Чуя — так гласила вышитая на внутренней стороне одеяла надпись, которую Коё обнаружила, когда впервые развернула найдёныша, чтобы переодеть и проверить, всё ли с ним в порядке. Когда она спросила, знает ли об этом имени Мори, тот лишь с удивлением попросил посмотреть на вышивку самому. В самом углу, как он смог разобрать, была ещё одна вышитая надпись; вернее, инициалы, гласящие А.Р. Ворон лишь в мыслях прикинул, как они могут расшифровываться, но, может быть… А.Р. — тот самый Феникс? Делиться догадками с Озаки он не стал — разговор мог выйти в совершенно ненужное русло с расспросами, кто же такой Чуя на самом деле и как конкретно Мори его обнаружил. Но инициалы Ворон запомнил. Ночами, когда Молодому Королю удавалось побыть наедине с самим собой без окружения толпы придворных и народа, Мори, помня о находке, под светом свечи зарисовывал запомнившееся лицо на пергаменте. Рисовать тенгу не слишком умел, хотя его как Принца развивали всесторонне, да и не слишком любил, но почему-то чувствовал необходимость перенести воспоминание на бумагу. Возможно, когда-нибудь это ему понадобится… Или не ему. Возможно, когда-нибудь Чуя всё-таки узнает, кто он такой на самом деле.пусть укроет цепи следов твоих иней, чтоб никто найти их не мог. кто теперь прочтёт подо льдом твоё имя — господина горных дорог?
***
— … Теперь ты понимаешь, почему я решил поведать тебе это, только оставшись наедине с тобой. Огонь одинокой свечки на столе у стены плясал отблесками по стенам и лицам, отбрасывая дрожащие тени. Город был необыкновенно тих, не было слышно даже стражи. Во дворце дремали все, даже лисы — ночные демоны, попадавшие с ног прямо в тронном зале, не доходя комнат. Опасаться было некого — не было тенгу или кицунэ, у которых остались бы силы. Но были и те, кого сон ещё не одолел. Чуя сидел на полу молча, смотря на свои руки. Вот оно что… А ведь, расскажи ему это не Мори-сан собственной персоной, он бы и не подумал поверить. Все вопросы, которые периодически возникали в его голове, когда он был мальчишкой, и на которые он не получал однозначного ответа, теперь вставали на свои места: и то, почему у всех вокруг есть родители, а он рос при королевской семье, и то, почему никто из окружающих его тенгу не имеет настолько яркого цвета волос, и десятки других нестыковок… Он только усмехнулся, взглянув на Огая: вот почему он позвал его и только его в свои покои, говоря полушёпотом, хотя, казалось бы, спокойно могли бы присутствовать и Фукудзава-доно, и Коё-сан, и, в конце концов, сам неугомонный Дазай — часть с мутной историей о Короле, что правил тенгу до Мори-сана, никто не должен слышать. — Теперь я понимаю, чем конкретно Вы руководствовались, когда разрешали Дазаю оставаться в моих покоях даже ночью… интересная подоплека, — Накахара, выдыхая, вскинул брови кверху, согнув ногу в колене, упёршись в неё локтем и подперев щёку ладонью, Мори же в ответ только развёл руками: видишь, мол, ничего не бывает беспричинным. — И всё же. Хотите сказать, что всё это время я мог создавать в своих руках настоящий огонь? — Если честно, я не знаю, — Огай устало усмехнулся, присев на край своей постели. — Просто в какой-то момент ты перестал поджигать всё, что видел, а напоминать тебе об этом я не хотел. Мало ли, что могло произойти. — С одной стороны, мне жутко обидно сейчас, что я столько времени не пользовался такой возможностью, — Чуя фыркнул, поднимаясь с пола на ноги и расправляя затёкшие крылья, прежде чем снова сложить их за спиной. — С другой… Ну, в принципе, я понимаю, чего Вы опасались и чего Вы избежали, не напоминая мне об этом. С волками жить — по волчьи выть, по итогу. — Я думал ещё о том, что с возрастом в тебе просто-напросто кончилось, м, топливо, — Мори пожал плечами. — Уж прости, опыта общения с Фениксами у меня не было. Вернее, с теми Фениксами, которые знают, кто они такие. — Ничего-ничего, я вспомню, как это делается, и опыт общения с Фениксами у Вас с лихвой пополнится. — Нет-нет, только не во дворце, умоляю, — Мори усмехнулся, потирая переносицу, и вдруг, о чём-то вспомнив, встал на ноги, отходя к своему столу с документами и бумагами у стены. Чуя только руками вверх потянулся, хрустнув затёкшими суставами, и подошёл ближе, когда Огай поманил его рукой. — Я не был уверен, что это у меня сохранилось, но, видимо, он ждал тебя. В руки Фениксу был протянут потрёпанный и пожелтевший, но целый пергамент, на котором ничего не было написано, но был нарисован портрет незнакомого Чуе человека: скуластое лицо с острым подбородком, прямой нос, тонкие губы и длинные тёмные волосы, вьющиеся по плечам вниз — одна из прядей перечёркивала лицо, — но внимание приковывали глаза: спокойные и смотрящие вперёд, в них не было ни одного намёка на цвет, будто их забыли раскрасить. Мори, видя, как Чуя склонил голову к плечу, рассматривая незнакомое лицо, упёрся спиной в край стола, скрестив на груди руки. — Я не видел его глаз, поэтому немного приукрасил. — Подожди… подождите, это Вы нарисовали? — Накахара нахмурился, смотря на Ворона, но вопрос был, скорее, риторическим: он помнил, что Мори в своём длинном рассказе упомянул о том, что как-то давно рисовал ночами, но чтобы это ещё и сохранилось?.. Прежний Король только кивнул. Чуя поджал губы, выглядя серьёзным. Его смущало лишь одно: в портрете совершенно незнакомого человека он узнавал собственные черты вроде похожего лица. — Хотите сказать, что это мой… отец? — Не берусь утверждать, — Мори посмотрел в сторону, заведя руку за голову. — Но именно он принёс тебя в своих руках. Юкичи может подтвердить. Чуя долго молчал. А.Р. в углу бумаги и этот портрет — единственное, что осталось от кого-то, кто принёс его сюда ценой своей жизни, и это казалось таким… хрупким, что юноша боялся прикасаться к чёрным линиям лица пальцами. Если бы хоть чуть-чуть он мог вспомнить, если бы хоть чуть-чуть… — Ты можешь забрать его, если хочешь, — Мори махнул рукой, и Накахара, глянув на Короля, кивнул, аккуратно сворачивая бумагу в свиток. — Думаю, тебе нужно знать того, кто спас тебя. — Хорошо, — Чуя, вздохнув, поглядел вперёд. Ворох мыслей метался в голове беспокойной стрижиной стаей, и вроде ничего непонятного Накахара не услышал, а всё равно чувствовал, что нужно побыть наедине со всем тем, что он узнал. Это, на самом деле, так удивительно: прожив жизнь, узнать, что всё это время ты был совсем не тем, кем себя считал. Взгляд в тёмной комнате зацепился за скользнувшую серую тень за дверьми, стоило свечному огню дрогнуть от движения крыла, и Огай, заметив это, только покачал головой. Накахара устало усмехнулся уголком губ: — Бесполезно было скрывать от него хоть что-то. — Я и не рассчитывал, что он не будет подслушивать, — Мори вздохнул, запрокинув голову и закрыв глаза. — На самом деле, это хорошо, что он именно тот, за кого ты не опасаешься. Береги его. — Я-то берегу, но главное, чтобы он сам где-нибудь не убился… ах да, к слову. — Мм? — Меня терзает один вопрос, — у Чуи задёргалась бровь, когда он накрыл ладонью лицо и недобро глянул одним глазом на Мори. — Если я Феникс, то есть бессмертен, то есть возрождаюсь в целости и сохранности, то, получается, когда в меня ударила молния и я рухнул вниз, переломав себе оба крыла, я мог просто себя добить и безболезненно возродиться совершенно целым? За дверью в тёмном коридоре послышался смешок, а Мори только отвернулся, смотря в потолок. Ну… возможно?