Ошибочка вышла...

      — Шин… — Тихий, усталый голос разносится по зале, естественным образом отражаясь от серокаменных стен. Рука, уже готовая пронзить грудь демон-хоста замирает, словно остановленная этим тихим вздохом. Голос… он был поистине прекрасен — не похожий ни на один, что ему доводилось слышать ранее, он, казалось, превосходил их все вместе взятые. Даже это тихое, сказанное на самой грани шепота слово словно было наполнено изнутри силой личности, что за ним. Этот голос, он не был человеческим — человеческое горло банально не может создать нечто настолько прекрасное в своем идеале, но он не был похож и на искажающие слух и возбуждающие плоть голоса адских соблазнителей, что могли часами нашептывать тебе в уши неподвластные человеческому уму извращения и фантазии, способные обезумить даже самых стойких. Нет, в этом голосе не было ни привычной человеческому горлу искаженности, неидеальности, ни адской скверны, что пропитывала голоса тварей Преисподни. Он был настолько чист, настолько светел, что обладать им могла, наверное, лишь Богиня, причем именно в том смысле, что в него вкладывали местные люди — не меньше.       Он встал, и, не торопясь, развернулся к неожиданной гостье — пред взором предстала ослепительно красивая незнакомка, одетая в чуть голубоватое, полупрозрачное одеяние, украшенное листами деревьев и цветами диковинных растений, создающих вместе прекрасную в своей природной чистоте композицию, которая, казалось, буквально светилась изнутри невидимым божественным свечением, озаряющим собой стены этой залы. Однако лицо, обрамленное пышнотой кобальтово-голубых волос, с отчетливым светлым оттенком, лицо этой… этого прекрасного существа было опечалено. Глаза, цветом совпадающие с общей гаммой её одежды, грустно смотрели сквозь него, прямо на прикованную к каменному алтарю фигуру демон-хоста, и это сострадание, этот жалостливый взгляд, направленный на естественного врага всего живого вывел его из странного транса, в который погрузился разум за столь недолгий контакт с этой… сущностью, заставив по новому осмотреть открывшуюся ему картину. Да, это божество, безусловно, было прекрасно: лицо, внешность, энергетика — всё при ней, но теперь разум почему-то всё равно отказывался воспринимать её как нечто положительное, нечто доброе, хоть изначально и был готов чуть ли не молиться ей. Что же это? Взгляд перебегал от одной части тела к другой, анализируя увиденное, сопоставляя с тем, что ему известно, выискивая малейшую неточность или пропорцию, что могла бы указать на истинную сущность девушки, скрытую столь хорошо, что даже анализ ауры не показывал ничего кроме сияющего, божественного свечения, что самим своим наличием отпугивало отсюда всех мелких демонов. Однако почему источников света… три? Разум, зацепившийся за мелочь, мелочь незаметную, скрытую от простых глаз, но не от его, уже было не остановить — аргент энергия полноводными потоками примкнула к глазам, напитывая их, разом поднимая способность к анализу, и он увидел — три кристалла, три сущности, что поддерживали тусклое, опаленное, и почти сожженное светом… демоническое сердце этого существа, как три солнца, выжигающие с единственной доступной им планеты даже малейшие признаки жизни, сначала раскаляя её до невероятных температур, а потом превращая в пепел. О, этот демон носил в себе три светлые сущности такого порядка, что они буквально перестроили его самого, забрав всю злость и злобу, на чем и держалось ядро этой личности, заменив аргент энергию вырабатываемым светом. Демоническое сердце не способно использовать энергии столь разных, по факту, противоположных порядков хоть сколько-нибудь долго, поэтому эти сущности… перестроили саму первооснову попавшего в их руки демона, заменили то, на чем и держалась вся духовная оболочка донора, внедрив вместо адской системы нечто новое, доселе им невиданное, нечто, что смогло превратить пускай и не обычного, стоящего ближе к верху адской иерархии демона, ибо более слабый бы не выдержал и секунды подобного, в нечто, чего существовать не должно было в принципе, ибо естественным образом появиться такая сущность не могла никак и ни при каких обстоятельствах… кроме, конечно, стороннего вмешательства.       Поэтому эта демоница, что такой себя уже, вероятно, не считает, способна на такую сложную или даже вовсе непонятную для всех адских тварей эмоцию, как жалость, способна сожалеть и поддерживать, смеяться искренне, не от чей-то боли, а от простой шутки. Воистину, вселенная — странное место. Вряд ли нечто подобное можно встретить ещё хоть раз. Однако, молчание затягивалось, и демоница, наконец, оторвала свой взгляд от столь близкого ей демонхоста, воззрившись прямо в забрало шлема. Взгляд её, до этого горестный, но добрый, даже в какой-то мере теплый и ласковый, ожесточился, заострился, а внутри глаз мелькнула сталь.       — Палач Рока. Я долго наблюдала за тобой, за тем, как ты убиваешь ни в чем неповинных людей и духов. — С презрением проговорило существо, что было особенно иронично, учитывая её прошлое в качестве адской элиты, когда чтобы подняться на такую ступень надо причинить кратно больше страданий, запытать до полного разложения больше душ, чем, в иной раз, уносит война. — Я терпела. Думала, что этот мир образумит тебя, и каждый раз я ошибалась. Каждая такая ошибка стоила дорого, но я продолжала верить. — Голос, наполнившийся праведным гневом, напоминал натянутый стальной канат, который, предположительно, должен был жестко хлестать того, на кого направлена обвинительная речь. Вот только не этой твари его обвинять. Да, по моральным нормам как своих сородичей, так и наверняка людей в целом, он порой творил зло, причем зло большое, иные бы даже сказали, что таким проступкам нет прощения. Он убивал десятки и сотни, однако каждый раз тем самым он спасал тысячи от участи многократно худшей, чем смерть. Это же отродье… разрослось, поднялось на чужих страданиях, страданиях тех, кого он в свое время поклялся защищать до последней капли крови, пускай и забыл об этом. Эта мразь нахваталась светлой энергии, почувствовала себя добрым, всепрощающим божеством, однако на деле лишь принудительная перестройка духовного тела, вкупе с полным удалением из него аргент энергии смогли сделать её тем, кем она является. И теперь эта жертва чьего-то удачного эксперимента смеет критиковать его. — Однако ты не остановился. Ты убил множество людей, убил мою сестру, и теперь собираешься убить… — Гнев переполнял его, лицо, скрытое забралом, искривило от практически неконтролируемой злости, бурным потоком вырывающийся наружу. О, она видела все его эмоции, она торжествовала, так как думала, что бьет по больному месту, причиняя этими словами ему боль, однако лишь больше распаляла костер его праведной ненависти. Говорят, самые страшные раны — душевные. Как непревзойденный мастер в тайнах той сущности, что составляет центр каждого живого существа, будь то человек или демон, он без труда мог подтвердить это. В какой-то мере подтверждением было даже это отродье, что всё продолжало распекаться перед ним, обвиняя во всех грехах, что ей только в голову пришли. Так почему бы перед её смертью не объяснить истину? Действительность, а не то, что она себе надумала.       — Заткнись. — Демоница запнулась, удивленно посмотрев на него, но лишь затем, чтобы, издевательски ухмыльнувшись, заявить:       — Что, правда глаза режет? — О, как ему хотелось стереть эту мерзкую ухмылку с лица старым добрым ударом, но ничего, это подождет, ведь есть способ принести куда как большую боль, чем самая ужасная телесная пытка. — Не ожи…       — Заткнись и слушай, демон. — Голос, металлическим хрипом доносящийся из динамиков брони резал слух, будучи не ровней её прекрасному говору, которым можно было бы наслаждаться даже в текущей ситуации. Однако правда всегда такая — неприятная, режущая, вызывающая желание перестать её воспринимать, отгородиться и вновь прильнуть к сладкому источнику лжи, ласкающему разум несбыточными фантазиями. — Ты обвиняешь меня в смертях невинных, но сколько невинных убила ты?       — О чем это ты?.. — Лицо её отразило удивление, на мгновение впав в ступор, но столь же быстро выйдя из него. Заблокированная память? Идея стара как мир, но работает, как видно, до сих пор.       — Вспомни. — Он медленно, ровным шагом начал приближаться к ней, сокращая дистанцию, вкладывая в каждое произносимое им слово ту Силу, за счет которой она когда-то и достигла своего положения, ту Силу, что принудительно удалили из неё, но ведь себя не обманешь — демоническое сердце, как верный пес, чует запах старого хозяина, запах, который уже практически полностью выветрился из неё за счет постоянного усыхания под лучами всепоглощающего света, но который все равно остался в памяти не разума, но тела. И тело начало пробуждать свою истинную сущность, что немедленно вступила в конфликт со ставшим столь сильным светлым началом. Да, сейчас Аргентум в ней слаб, но начало уже положено, ему достаточно лишь продолжать говорить, а её тело сделает за него всю остальную работу. Демоница же, словно ошеломленная его уверенностью, начала шаг за шагом отступать к стене, пока не уперлась в неё, не понимая, не осознавая начавшихся изменений, но чувствуя их. — Вспомни своё прошлое, демоническое отродье. Вспомни крики боли твоих жертв, вспомни как убивала и упивалась страданиями. — Лицо её уже было искажено в откровенной гримасе ужаса, будто она всеми силами не желала принимать его слова, но в то же время какой-то частью себя знала, что всё это правда, что всё это действительно было, и от этого весь её разум входил в когнитивный диссонанс, будучи не в силах справиться с эмоциональной нагрузкой. Тем временем он подошел буквально вплотную, и уже не всесильное божество, а лишь запутавшаяся в себе девушка, прижатая к стене, вцепившаяся руками в выщерблины в камене, словно утопающий в спасательный круг, затравленными, испуганными, уже практически неразумными глазами смотрела на него, смотрела прямо в глаза сквозь толщу бронестекла, будто жертва в глаза приготовившегося к прыжку хищника, чему не мешало и полупрозрачное забрало. — Вспомни все смерти, что ты совершила своими руками, вспомни всё! — Под конец речи динамик уже не хрипел, а орал, отчего звук, отраженный множество раз от стенок комнаты приобретал мистический, инфернальный характер, раскаленными болтами врезающийся в неподготовленный к такому разум, выворачивая любую ментальную блокаду наизнанку и давая носителю погрузиться внутрь своих грехов, утонить в них, заново испытав всё то, что она совершила когда-то, но о чем успела позабывать, вообразив себя святой.       Рука в бронированной перчатке схватила девушку за горло, начав его медленно сдавливать, отчего демоница захрипела, инстинктивно схватившись за его руку ладонями, однако так и не смогла ничего сделать, будучи полностью поглощенной тьмой воспоминаний. На её счастье — сущности такого порядка не нужно дышать, иначе бы она уже давно задохнулась, но тело-то этого не знало, оно извивалось, пыталось вырваться, и все эти порывы без разумного контроля не значили ничего, будучи не в силах разорвать его стальную хватку. Наконец, тело в его руках захрипело в предсмертной агонии и обмякло, разом превратившись в мешок. Он, помедлив секунду, разжал ладонь и с еле слышным шлепком отпущенная демоница упала на пол, разметав по полу недавно роскошную, но теперь растрепанную, топорщащуюся прическу, а цветы и одеяние, до этого словно полные небесной синевой, потускнели, разом окрасившись в более серые оттенки. Из открытых, мертвых и словно пустых, но всё ещё прекрасных глаз текли слезы осознания. Осознания того, что она ничем не лучше, а вполне возможно и во много раз хуже его, хотя буквально пару минут назад у неё было полное моральное право считать иначе, пускай и из-за своей беспамятности. Он отошел на пару шагов, и, вероятно, именно из-за этого не расслышал тихое:       — Хенет. — И лишь интуиция, развитая до невероятных пределов за время его странствий, позволила ему уклониться ещё до начала атаки. Бутон, до этого находящийся у демоницы на голове в свернутом состоянии распустился буквально за мгновение, создав слева от лежащего тела свою проекцию, мгновением позже выстрелившую лучом концентрированного света, прожегшего в потолке сквозную дыру и улетевшего в космическое пространство. — Анаф. — Перед ним на мгновение возникло видение огромного, уносящегося в вышину древа, способного своей кроной затмить сами небеса, и также быстро исчезло, а когда он вновь вернулся в реальность, то противник уже встал, держа в своих руках… ветвь дерева? Нет, клинка, как две капли воды похожего на неё, клинка столь острого, что без труда может разрезать даже его артефактную броню с той же легкостью, с какой он сам кромсал пилой адских тварей. Она держала его одной рукой, стоя немного сгорбившись, разом утратив свой лоск и пафос, растеряв где-то весь свет, которым до этого с желанием делилась с мирозданием. Теперь она, как и аура, напоминала могильный камень — такой же холодный и пустой. — Ты… — Сущности света, за всё время успевшие намертво срастаться с её духовным телом, кричали в агонии каждый раз, когда она брала их силу, они рушились изнутри, но ничего не могли с этим поделать, так как даже отделение от неё не спасет их — слишком много времени прошло, как они стали фактически одним целым. Они и были одним целым, сроднившись за время своего существования настолько, что отличить, где заканчивалось духовное тело демоницы, а начинался инородный конструкт было бы невозможно — Ты поплатишься за это. — Это была не угроза, не пустой блеф или бравада, это было утверждение, приговор, что выносился ему. Она не допускала и малейшей возможности того, что это было невозможно. Она просто выносила его, как судья, полностью безразличный к вердикту.       — Айн Софт Аур — Цветок на её голове вновь раскрылся, готовый явить миру свою первозданную красоту, но, потускневший, казалось, потрескавшийся, он напоминал лишь бледную тень самого себя, своё блеклое подобие, что пыталось не быть, а хотя бы казаться тем, чем оно было раньше. Божественное сияние заполнило пещеру, очищая, изменяя и обновляя сущности всех, кто в ней был, не затрагивая, впрочем, тройку пленников, и Палач почувствовал, как его броня начала нагреваться, будучи не в силах полностью нивелировать силу этого артефакта, что свет, заполнивший, и, казалось, подменивший собой всё вокруг омывает бронепластины, смывая спешно выделяемую броней энергию, направленную уже не на питание подсистем, а лишь на то, чтобы ставшая внезапно агрессивной среда не проникла внутрь и не очистила сущность его самого, полностью разлагая душу в своем сиянии. Действовать стало в разы труднее, свет застилал визор шлема, засвечивая собой чувствительные сенсоры, а подсистемы, лишившиеся львиной доли питания, резко понизили его эффективность в бою, однако это был не конец — перехватив свой клинок, демоница, в полном молчании, с пустым, ничего не выражающим лицом резким рывком бросилась в атаку, намереваясь покончить с ним одним выверенным ударом, и у неё даже были на это шансы, однако она слишком привыкла полагаться на силу сущностей, что питали её, зачерпнув уже измененным сердцем больше, чем оно могло использовать в текущем состоянии. Уже в процессе рывка сосредоточенное лицо исказила гримаса боли, а свободная рука на рефлексах схватилась за центр груди — место, где и располагалось засбоившее демоническое сердце. Упускать такой шанс было бы просто преступно, и он не был намерен этого делать. Очередь из плазменной винтовки была этой сущности что человеку комариный укус, но он и не надеялся поразить её броню с помощью этого оружия — лишь отвлечь, заставить разум потратить время и дефицитные силы на защиту от практически безвредного воздействия, ведь главный удар был отнюдь не в этом — сам он сумел скрыться за сиянием плазменных болидов, незамеченный, приблизиться к противнику и со всей силы и инерции зарядить ей бронированным кулаком в живот. О, её астральное одеяние было сильно, и, будь она в полных силах, то вряд ли бы ему удалось нанести этой атакой хоть сколько-нибудь существенный урон, но теперь, когда сама она ослаблена, когда сама сущность, что до этого была её нерушимой опорой внезапно восстала против своей хозяйки, удар, в который он вложил чуть ли не все резервы Силы, доступные броне, отчего кулак в процессе достижения цели начал напоминать кроваво-красную комету, проник сквозь ранее нерушимый щит практически не растеряв своей убийственной силы, способной в чистом виде снести голову даже Барону Ада. Конечность, окутанная толстым покрывалом Аргентума врезалась в практически беззащитный перед ней живот девушки, вдавив всё же не поддавшуюся кожу до самого позвоночника, отчего все внутренние органы, оказавшиеся на месте удара, превратились в кровавую кашу. Всё ещё не пришедшая в себя после перегрузки демоница отлетела на десяток метров, впечатавшись в стену грота с характерным треском костей и камня, и если бы на её месте находился иной, более слабый демон, и, уж тем более, человек, то поединок можно было бы считать законченным, однако даже в таком состоянии такая травма не могла считаться смертельной, ибо сами пострадавшие органы не имели в этом теле смысла иного, чем декорация. Собственно, это было очевидно, и весь удар был направлен на то, чтобы ещё сильнее расшатать её духовное тело, загрязнить ранее абсолютно чистую энергетику влиянием адской скверны, сделать всё, чтобы лишить это подобие Бога заемной силы, и частично это ему даже удалось.       С явным усилием, противник, четко осознающий причину своей неудачи, медленно поднялся на ноги, вновь призвав в руку отлетевший при ударе клинок, и вперил в него ненавидящий, промораживающий до костей в своей первородной злобе взгляд, взгляд существа, которое всё больше принимало свою старую сущность, отчего светлые начала всё сильнее заливали окружающее пространство своей агонией, столь сильной, что, казалось, скоро она обретет материальный вид.       — Уничтожу. С наслаждением. — Полубезумно пробормотала девушка… не девушка, а демон, и кинулась в атаку. И, как ни печально, но её безумное состояние никак не сказалось на её эффективности, казалось, лишь наоборот, укрепив и образумив движения. Клинок с характерными хлопками преодоленного звукового барьера рассекал воздух, с каждым взмахом заставляя его всё глубже и глубже уходить в оборону, использовать все финты и уловки, всё, чему он научился за время своих странствий, терять отсекаемые части брони и ломать оружие, делать всё, чтобы на месте следующего удара не оказались более важные фрагменты или столь уязвимая плоть. Ранее, наверное, он бы просто кинулся в атаку, не опасаясь ни безумно острого железа, ни всей той силы, что владела это существо, но теперь… теперь его разум был практически чист, и поэтому он ждал, ждал пока всё более впадающий в боевое безумие враг не потеряет себя окончательно, пока не подставиться в желании убить, растерзать его плоть как можно быстрее, и этот шанс настал — очередной удар пришелся диагонально снизу, и он, исхитрившись, сумел отбить острие вбок прикладом штурмовой винтовки, итак уже изрядно покромсанной, но всё ещё не утративший работоспособности. Ветвь древа улетела вверх, и у него появилась буквально секунда, пока противник не сможет вернуть клинку правильную траекторию, и он использовал это время по полной — к сожалению, выстрелить из винтовки он не мог — ствол был направлен в совершенно иную сторону, но это и не важно — рука отпускает рукоять оружия, и оно, начинает медленно падать на пол, разлетаясь мириадами мельчайших фрагментов, возвращаясь обратно в пространственное хранилище, а в это же время вторая рука, до этого находившаяся чуть в стороне, чтобы сохранить баланс, резким рывком, продолжающим её прошлую траекторию, вплотную приближается к противнику, и на мгновение задерживается прямо напротив сердца. Мановение мысли и в бронированной перчатке уже лежит обрез, два ствола которого смотрят демону прямо в сердце. Она видит это, в глазах, враз утративших всё боевое безумие, мелькает толика паники, и неверия, однако уже поздно действовать — громоподобный выстрел сотрясает собой своды зала и урановая картечь находит себе дорогу в ослабленном его первым ударом одеянии, всё-таки поддавшемуся инородному воздействию. Изо рта замершей в текущей позе демоницы вырывается мелкое облачко крови из пробитого легкого, а в дыре, возникшей в её груди, можно разглядеть иссушенное, серо-красное сердце, изливающееся ихором из пары отверстий, что смогла пробить в нем дробь — всё же, даже в таком ослабленном состоянии защита самого важного органа оставалась более чем серьезной, отчего противник был не только жив, но и в сознании. С деревянным стуком на каменный пол, покрытый опалинами и выбоинами, падает уже не клинок, а самое обычное дерево, гниющее и рассыпающееся хлопьями перегноя прямо в полете, а следом за оружием падает и его хозяин, заливая камень жидкостью, что куда как важнее крови.       Неожиданный яростный рев застает его врасплох, когда он, уже практически уверенный в своей победе, готовился добить противника, система сканеров, восстановившая питание после прекращения постоянного светового давления, мгновенно вычисляет угрозу и сервоприводы истошно дергаются, отчего темный, словно лучащийся своей мерзкой энергией изнутри меч проходит в считанных миллиметрах от его головы, лишь чиркая лезвием по наплечнику, высекая из того искры. Мгновенный разворот, и ствол обреза смотрит на нового противника, коим, что неудивительно, является уже почти забытая им в пылу битвы плененная демоница, всё-таки очнувшаяся и теперь вступившая в битву. Вот только, что-то в ней было не так, что-то изменилось…       Противник вновь пытается достать его, однако пара взмахов мечом проходят впустую, лишь рассекая воздух, вот только и его атаки не наносят ущерба — ни выстрел из дробовика, ни очередь из штурмовой и плазменной винтовки так и не причинили видимого вреда. Необходимо было срочно искать выход, иначе уже почти мертвый Бог восстановит силы и, скорее всего, вновь попробует себя в схватке.       Перекат, и сразу прыжок, что позволяет ему пропустить силовую атаку снизу, отчего стены уже изрядно покромсанного места разлетаются крошевом — ещё немного, и они вполне могут обвалиться, похоронив под собой всех здесь присутствующих. Для него это практически безопасно — вспомнить хотя бы Храм Крови, но вот гарантию выживания демон-хоста дать было невозможно, а искать его заново и без союзников будет той ещё задачей… Очередь микроракет непрерывным потоком вылетает из установки, однако все они вязнут в щите демона, без труда отразившем эту атаку, и ему вновь приходится уворачиваться от очередного рывка, который, при чуть большей его нерасторопности, вполне мог оставить его без головы. Прыжок и уход в сторону — на его месте остается граната-вампир, сработавшая ровно в тот момент, когда демоница подошла на опасное расстояние — багровое поле окутывает её, но лишь также бессильно лижет пленку защиты, хоть и восполняя его собственные, изрядно просевшие запасы Аргентума. Очень кстати — в это же время в себя приходит и вторая демоница, всё ещё бледная, еле стоявшая на ногах, но уже способная атаковать — луч света ударил лишь в десятую часть своей изначальной мощи, но и этого более чем хватило, чтобы оставить на броне глубокую проплавленную дорожку, покрытую потеками быстро остывающего металла. Противницы же, переглянувшись, кивнули друг-другу, и хоть по их глазам и было видно, что временному союзнику они доверяют лишь чуть больше, чем ему, однако этого всё равно было достаточно, чтобы заключить союз — хотя бы на время боя с ним. Это отвлечение, впрочем, дорого им стоило — ракетный залп сотрясает своды пещеры, с потолка падают пара камней, а три ракеты, наконец, всё же находят лазейку в щите демоницы с мечом — на её лице, сейчас покрытом пылью и кровавой коркой из-за поймавшего осколок лба, отражена, казалось, вселенская ярость оскорбленного существа. Перехватив клинок, она, с яростным криком, бросилась вперед, намереваясь разделаться с ним одним ударом. В прошлый раз для её союзницы это плохо кончилось, однако теперь у противника было дальнобойное прикрытие — пара лазеров прошла в считанных сантиметрах от шлема и вместо контратаки он был вынужден уклоняться, пропуская громко чиркнувшее по каменному полу лезвие, что оставило на нем огромную полосу. Бой кипел, бой бурлил, вынуждая всех его участников действовать на огромных скоростях, использовать все доступные им силы — и у него были возможности их восстановить, чем не могли похвастаться превосходящие его по общим запасам противники, один из которых и вовсе находился на последнем издыхании. К тому же было видно, что работать в команде они явно не умеют — демоницы чаще мешались друг другу, чем помогали, закрывая обзор или позиции для стрельбы, и на этом можно было сыграть. В очередной раз уклонившись от силовой волны, пролетевшей в опасной близости от демон-хоста, он, вместо того, чтобы по привычке разорвать дистанцию, наоборот пошел вперед, призвав в руки пилу, механическим рычанием оповестившую всех о своем существовании. Противник явно не ожидал такого, отчего мечница, уже на полной скорости летевшая на него, успела лишь выставить свой клинок в защитную позу — иначе бы сама оказалась на вращающихся на бешенной скорости лезвиях. Это спасло ей жизнь, но тем самым она закрыла его от бойца дальнего боя, а взорванная граната, брошенная в этот же момент и поднявшая изрядное пылевое облако, лишь сильнее помогло в этом деле. За всё время боя они потратили множество сил, но противник потратил всё же больше, и пора было этим воспользоваться — граната-вампир с его пояса, казалось, сама, без его участия, упала на пол, прямо между сцепившимися между собой бойцами ближнего боя, и мгновением спустя накрыла их красным полем. В прошлый раз подобный трюк был практически бесполезен, но не сейчас — итак уже истощенные запасы тварей были готовы вот-вот показать дно, в то время как его собственные пополнялись, и чтобы выдержать возросшее давление, демоница была вынуждена взять часть энергии из собственного оружия. Этого он и ждал — аргент энергия расплавленным железом потекла из рук в пилу, отчего та, вспыхнувшая красным сиянием, казалось, лишь увеличила свои обороты, образовав вокруг зубцов отчетливо видную красноватую ауру. И лезвие клинка противника, зажатое между одним из зубцов и ограничителем, треснуло. Маленькая, почти незаметная трещина уже спустя десятую долю секунды разрослась втрое, поглотив собой сначала само лезвие, а затем и клинок в целом, и тот, не выдержав давления враждебной энергии… лопнул, разлетевшись множеством осколков по всему помещению. Подхватив один такой прямо в полете, он с короткого хода, всадил его ошарашенной энергетической потерей нападавшей прямо в живот, провернув для надежности. Рукоять сломанного меча выпала у неё из ослабевших рук, а сама она, невидящим взглядом уставившись на него ли, или просто куда-то вперед, завалилась наземь, заливая багрово-черной кровью пол. Драгоценная жидкость смешивалась с пылью, отчего, казалось, становилась всё более серой. Однако бой на этом был не окончен — подхватив из ослабших рук обломок меча, он, размахнувшись, запустил его прямо во вторую противницу, которая явно почувствовала энергетический всплеск от уничтожения артефакта, но из-за поднятой пыли всё ещё не видела, что случилось с её союзницей. Обломок меча, просвистев, вошел прямо в открытое, но уже не кровоточащее сердце, отчего не ожидавшая такого демоница отлетела на пару метров прямо до стены, и сползла по ней, оставляя за собой кровавый след. Удивительно, но несмотря на смертельное ранение она ещё была жива, и даже, судя по шевелящимся губам, что-то пыталась сказать. Заинтересованный, он подошел ближе.       — А-а… — Она пытается что-то сказать, но синеющие от нехватки энергии губы могут лишь выталкивать из себя лишь тихие, лишенные смысла звуки. Сущности света уже не кричали в агонии, а лишь тихо… шипели, словно последний вздох, словно воздух, что выходит из легких покойника перед его кончиной. Они медленно угасали, отдавая мирозданию оставшийся в них свет, который и поддерживал жизнь в этом почти трупе. Однако, хозяйка, сглотнувшая чуть не вставшую в горле комом, накопившуюся во рту кровь, неожиданно нашла в себе силы завершить свое последнее слово. — Ай… — К её несчастью, он успел заметить собираемою в этом слове Силу — остатки душ светлых сущностей и её самой, что вместе могли образовывать столь сильное топливо, что этот удар вполне мог стать для него смертельным. В ладони мгновенно проявился дробовик, в ту же секунду выплюнувший свой смертоносный картечный залп, окончательно умертвивший демоницу до того, как та успела бы закончить свое предсмертное заклинание. В изрядно пострадавшей зале установилась тишина.              ***       Боль… голова, казалось, трещала по швам, мерной пульсацией отдавая в тело, отчего его мутило, выворачивало наизнанку, и он наверное только чудом удержал в себе последний прием пищи… а когда он вообще был? Разум попытался зацепиться за воспоминания, но каждая такая попытка не приносила ничего, кроме обрывочных образов и новых волн головной боли. Тихо зашипев саднящим горлом, он попытался встать, но вместо того, чтобы уверенно подняться на ноги лишь скатился с какого-то постамента, больно ударившись о покрытой каменной крошкой пол, которая неприятно врезалась в открытые участки тела. Голова на мгновение заболела особенно сильно, но мгновение спустя боль практически полностью исчезла, оставив за собой абсолютную пустоту, отчего он наконец смог осмотреться — мутный взгляд равнодушно прошелся по испещренной сколами и потеками оплавленного камня пещере, носившей на себе следы минувшего боя. Вдохнув, он закашлялся, не в силах вынести ворвавшийся в ноздри запах, напоминающий смесь сухого воздуха самолета, и гарь пожара, изрядно сдобренного большим количеством поднятой пыли. Однако этот неожиданный приступ исчез, словно не бывало, стоило только случайному взгляду наткнуться на знакомые очертания тела…       — Т-тока? — Хриплый, словно простуженный голос совершенно не походил на его обычный, но сейчас ему было всё равно. С трудом поднявшись на ноги, опершись на тот странный постамент, с которого он скатился с минуту назад, он поковылял к своей девушке, без движения лежащей в какой-то странной луже. Метр, другой, и вот, наконец: — Как же это… — Тока, дорогой его сердцу дух, сейчас лежала на полу, посиневшими губами хватая воздух — на её бледном, нездоровом лице были многочисленные кровоподтёки, а лоб и вовсе был покрыт практически сплошной коркой засохшей крови. Он медленно опустил взгляд ниже — порванное астральное одеяние, покрытое многочисленными подпалинами и маленькими круглыми отверстиями, и две руки, прижатые к животу окрашенные в темно-бордовый цвет… — Тока. — Наконец, до него дошло, что эта странная лужа — это её кровь, натекшая из раны в животе. Он не знал, как долго она тут лежит, не знал, что произошло до этого, не знал, чем он может ей помочь, и последнее уничтожало его изнутри, разъедая, разлагая и медленно, но верно убивая последние ростки надежды на счастливый исход. Внезапно, по ушам ударил раскатистый выстрел, в помещении больше напоминавший удар грома, отчего он, скривив лицо от боли, схватился за уши и посмотрел в сторону, откуда пришел звук. Сначала он увидел лишь зеленое пятно, но вскоре картинка прояснилась, и перед ним предстал он. — Палач. — Разум, и до того с трудом державшийся, исчез окончательно, похороненный под зарождающейся яростью, рывками выплескивающийся из него наружу. Глаза зашарили по полу, пытаясь найти хоть что-то, хоть большой камень или палку — что угодно, лишь бы он мог с ним напасть. А если ничего такого тут нет — он пойдет с голыми руками. К счастью, рядом с Токой обнаружился большой, заостренный обломок какого-то клинка, и пускай он не имел граней, за которые его можно было бы безопасно взять — это не важно. Схватив оружие, и сжав его до крови в порезанных от контакта с лезвием пальцах, он, с бешенным, первобытным криком бросился на своего врага, намереваясь насадить его на обломок в его руках, отомстить ему за всю ту боль и страдания, что близкие ему разумные и он сам пережили по его вине, за все те жертвы, что вызвало его присутствие. Когда-то Котори научила его помогать Духам, какими бы они не были, терпеть их и продолжать пытаться, несмотря ни на что, но где теперь она, его любимая сестра? Тока находится на грани смерти, и своей добротой он ничем не смог ей помочь. Что им стоило обстрелять эту тварь из орудий Фраксинуса? Уничтожить до того, как оно уничтожит их. DEM, AST — похоже, все они в чем-то были правы. Вначале он думал, что он делает хорошее дело, и казалось, что это действительно было так — он спас Току, и та, хоть и чуть не убила его, оказалась действительно хорошей девушкой: доброй, отзывчивой, даже в какой-то мере ранимой и ревнивой, и он думал, нет, он верил, что всё так будет и дальше. Конечно, какая-то часть разума всегда утверждала, что ничем хорошим это не кончится, но и он никогда не был пессимистом, чтобы страх провала управлял им. Как видно, никогда не стоит забывать о том, что даже самое простое дело может закончиться катастрофой. Что уж говорить про то, чем занимался Рататоск. Возможно, это была действительно хорошая организация. Возможно, её цели действительно были лучше, чем цели DEM. Но именно работая на них, именно занимаясь воплощением их целей он практически потерял Току, и, возможно, Котори. Да даже Оригами в итоге чуть не лишилась жизни в попытке ему помочь. К черту, к черту всё это — сейчас он закончит с этим порождением Ада, любой ценой спасет жизнь Токе, найдет Котори и Оригами, и они отправятся в самый тихий уголок Японии, который только есть. Хватит с него всех этих игр. Все эти мысли промелькнули буквально за те короткие секунды, что он, выставив вперед клинок, как рыцарь пику, бежал к Палачу, который начал медленно, словно в замедленной съемке, поворачиваться к нему, на ходу вскидывая оружие на изготовку. Ничего, тварь, ты уже опоздала — буквально за мгновение до того, как Дух успел взять его на прицел, клинок с металлическим звоном вошел прямо в стык между бронепластин, прямо туда, куда до этого была ранена Тока. Палач, дернувшийся от удара, почему-то опустил оружие, и, словно с удивлением, посмотрел сначала на вошедшее ему в живот лезвие, а потом и на него самого, отчего вся его боевая ярость мгновенно улетучилась. Истерзанные острейшим клинком руки наконец дали о себе знать, начав немилосердно жечь, при этом заливая пол маленькими ручейками крови, которые непрерывным потоком сочились из многочисленных порезов. Но всё его внимание было обращено не на собственные раны, а на Духа, который, выпустив оружие из рук, взялся двумя бронированными перчатками за обломок лезвия, и, сжав его до металлического скрежета, рывком вытащил из живота, с противным чавкающим звуком, казалось, навечно отпечатавшимся в его разуме. Не торопясь, Палач поднял лезвие на уровень шлема и начал его… рассматривать? Да, этот дух словно любовался бликами собственной крови на этом клинке, при этом продолжая истекать ею же из раны, однако та его почему-то совсем не волновала. Наконец, спустя десяток бесконечно долгих секунд, он опустил клинок, впрочем, не выпустив его из рук, и посмотрел уже на Шидо, отчего тот, сглотнув густую слюну, сделал рефлекторный шаг назад.       — Неплохо. — Сначала он даже не понял, кто это говорит, но когда разум наконец осознал сначала личность, а потом и смысл слов, то не поверил своим ушам. — Хорошая попытка. — Клинок со звоном упал на каменный пол, и, почему-то, разлетелся вдребезги, а сам Палач резким рывком приблизился к нему и схватил, потащив обратно к постаменту. Вначале он пытался сопротивляться, вырываться, но всё тщетно — единственное, чего он добился — это легкий удар по голове, чуть не оставивший его без сознания.       Дальнейшее Шидо запомнил лишь урывками — вот его кладут на алтарь, а рядом с ним располагают практически мертвую Току, что уже практически не пытается зажимать рану, лишь шевеля посиневшими губами. Вот Палач начинает… петь? Действительно — он поет, хотя музыкой это не назвал бы ни один человек, настолько противоестественно звучала эта ужасная, мерзкая песня. Увы, его тело к этому моменту настолько ослабело, что он даже не мог поднять руки, чтобы зажать уши, а потому просто лежал, стараясь не вслушиваться в происходящее. Разум постепенно уплывал всё глубже и глубже в пучины бессознательного, порождая фантомов и монстров, поэтому когда его взор застелил свет, стирая собой все порождения подсознания, он лишь облегченно выдохнул. В последний раз, ибо сразу за этим его грудь пронзила острая боль, и свет померк, сменившись темнотой. Отныне, вечной.