Зажги, о закат, мою душу и тело, Чтоб сердце, как ты, пламенело и крепло, И жарче любило, и ярче горело …а ветер забвения избавит от пепла…
Хуан Рамон Хименес
Генрих поплотнее запахнул плащ и поежился. Над крышами в стылой предрассветной зелени плавал серп луны. Нога разболелась, и Генриху пришлось остановиться у крыльца какого-то дома и присесть на камень. Улица Дюпен недалеко от Сен-Жерменских ворот. Он оглянулся на дом — на широком наличнике двери плясали акробаты в высоких бургундских шапках и смешных коротких камзолах времен Людовика XI. Фигурки потрескались от времени, но в полумраке казалось, что все они строят ему рожи и смеются. Генрих оскалился в ответ и отвернулся. Этот дом когда-то принадлежал куртизанке по прозвищу Араго. Давным-давно он любил здесь прятаться от королевы-матери, братьев и от себя самого. На крыше оглушительно ворковали горлицы. В доме напротив захныкал ребенок. Люди и птицы вили гнезда, под натиском юной листвы лопались почки, а небо наливалось очередным погожим днем. Это было несправедливо. Невыносимо. Ему конец, а остальные продолжают жить, как в ни в чем не бывало. Генрих заплакал. Он знал, что выглядит жалко, но кто мог его увидеть? Кто сейчас мог узнать в нем короля Франции? Бог ненавидит его. Нет больше надежды на прощение и спасение. И ничего нельзя не изменить. Его охватило отчаяние и жалость к себе. Он скорчился на ступенях и уткнулся носом в колени. Последний в роду. Король без королевства. Ирод, которого презирают даже нищие, за пару су распевающие о нем непристойные куплеты. Но разве он не сам во всем виноват? И, похоже, пришло время платить по счетам. Он не слышал, как за спиной приоткрылась дверь, просто почувствовал чей-то взгляд и обернулся, так и не вытерев слез, катившихся по небритым щекам. На крыльце, сотканная из утреннего тумана, темнела знакомая долговязая фигура. — Неужели это ты, Шико?! — выдохнул он. — Это не я, Генрике… Генрих неуверенно моргнул, опасаясь, что Шико растает в воздухе, потому что его здесь быть не должно. Он ушел из его жизни уже давно и — Генрих был в этом уверен — не хотел возвращаться. Но Шико вдруг протянул ему руку, помогая подняться, и обыденным тоном сказал: — Пойдем. Не стоит тут сидеть, кто-нибудь может вылить тебе на голову ночной горшок. Они пошли по улице. Обмениваться банальными фразами было неловко, а сказать им друг другу было, пожалуй, нечего. Но Генрих все-таки не выдержал и спросил: — Как ты тут оказался? — Тебе какое дело? — ядовитый тон Шико никак не вязался с его растерянным лицом. — Забавно, что мы встретились именно у дома Араго. — Нет тут ничего забавного, — отрезал Шико и ускорил шаг. Прихрамывая Генрих поспешил за ним, ему очень хотелось схватить его за полу плаща и удостовериться, что это не сон. — Мы же здесь и познакомились, помнишь? — собственный голос звучал беспомощно, да и вопрос выглядел отчаянной попыткой напомнить о том, чего Шико помнить не хотел. — Кто живет в этом доме сейчас? — Там по-прежнему бордель. — И ты, значит, зашел туда по старой памяти. — Ну и зашел. А тебе самому деньжат не хватило что ли? Генрих видел, что его злость была всего лишь способом прикрыть неловкость нечаянной встречи, но Шико вдруг больно ухватил его за плечо и зашипел в лицо: — Зачем шляешься ночью один? Ты понимаешь, что просто чудом не очутился сегодня в канаве со вспоротым брюхом? — Я был не один. Взял с собой Сен-При, — ответил Генрих. — Новый любимчик? — Слуга. — И где он сейчас? — Я приказал ему вернуться в Лувр. Шико отпустил его и вздохнул. Вместо маски злорадного паяца Генрих увидел его настоящее лицо, по которому рябью пробежало раздражение, досада и даже что-то похожее на боль. — Генрике, пообещай мне, что в следующий раз возьмешь меня с собой, — тихо попросил он. От того, как сказаны были эти слова, мурашки побежали у Генриха по спине. Поднялся ветер, он громко хлопал простынями, которые прачки вывесили сушиться на длинных шестах. Чем ближе к Сене, тем больше шестов торчало из чердачных окон. Небо стало синим, ветер дул сильнее. На конце самого длинного шеста билась тоненькая шемизетка. Генрих прищурился, пытаясь ее рассмотреть. Что-то внутри трепетало так же, как этот лоскуток батиста. Немного помолчав, он спросил: — Ты знаешь, какое сегодня число? — Если мне не изменяет память, то 11 мая 1588 года, — Шико опустил глаза. Ресницы у него были такие же длинные как в молодости. — Значит, с момента нашей последней встречи прошло… — Пять месяцев и две недели. — А дни ты посчитал? — съязвил Генрих. — Ну вот еще! — фыркнул Шико. — Итак… Прошло полгода, как о тебе ни слуху, ни духу. Встретились мы случайно… И вдруг ты заявляешь, что хочешь пойти со мной, чтобы охранять от опасностей? — Не стоит отвергать помощь верного друга в трудную минуту, — Шико никогда раньше не говорил с ним так. Иногда — как с ребенком, часто — как со слабоумным, но никогда так, словно на самом деле боялся за него. — Мне больше не нужно никуда ходить. Я узнал все, что хотел, — тихо ответил Генрих. — Что же ты узнал? — Прости, я не могу сказать. — Генрике… — усмехнулся Шико. — Я всегда знаю все секреты. Генрих был уверен, что на самом деле Шико все равно. Он привык знать все секреты, так уж он устроен. И тайны какого-нибудь Горанфло ему примерно так же интересны, как и тайны короля Франции. Он ужасно любознателен. — Ну так и быть, признаюсь, — притворно вздохнул Генрих. — У меня было свидание с дамой. — Не верю. Попробуй еще раз. Ты же прекрасно умеешь обманывать, — невозмутимо ответил Шико. Генрих бросил на него томный взгляд и жеманным жестом поправил воротник. Он был уверен, что Шико от этого непременно взбесится. — Ну ладно, не с дамой. Свидание с… подданным славного города Содома, принцем которого ты любезно меня назначил. — И зачем ходить ради этого в город? — Шико сжал эфес рапиры, потянул вверх и снова бросил в ножны. Движение изящное, но слишком резкое, — Разве в Лувре перевелись смазливые юнцы, готовые на любые услуги? — А если смазливые юнцы меня больше не интересуют? — улыбнулся Генрих. — Мне нужен красавец с добрым сердцем. Шико, несмотря на все его усилия, казался безучастным. — Где ж ты видал в Париже людей с добрым сердцем, — ровно ответил он. — Такую редкость даже в провинции не сыщешь. — Хорошо, я расскажу, как все было на самом деле. Я всю ночь бродил по набережной, смотрел на луну и вспоминал о госпоже Конде — своей единственной любви. Генрих жадно вглядывался в его лицо. Он и сам не знал, что хотел увидеть. Может, ревность. Или хотя бы раздражение. — Хочешь врать — ради бога, — Шико пожал плечами, — Ну что ты так внимательно на меня смотришь? — Жду, когда ты начнешь пыхтеть. — Я никогда не пыхчу! — фыркнул Шико. — Каждый раз, когда я упоминаю ее имя. Признайся, ты тоже был влюблен в нее? — Я даже не был с ней знаком. Голова вдруг закружилась. Генриха качнуло в сторону, и Шико пришлось придержать его за локоть. Шедший навстречу молочник покосился на них с опаской — два подвыпивших хлыща чуть не опрокинули его тележку. — Генрих, что произошло сегодня ночью? — не отставал Шико. Что он мог ему ответить? «Все». Или «ничего»? И то, и другое было бы правдой. Сегодня он в очередной раз убедился в правдивости предсказания. В том, что спасения нет. Но встреча с Шико тоже знак судьбы и знак добрый. В этом Генрих был уверен. — Знаешь, я часто думаю о тебе… — Простите, ваше величество, я вам не верю. Когда я умер… — Когда ты якобы умер. — …Ты даже могилу мою не навестил. Генриху очень хотелось объяснить ему, почему он так и не приехал в Бонский монастырь, где Шико разыграл свою мнимую кончину. Вот смеху бы было, если б он скорбел там над вязанкой хвороста, которую Шико похоронил вместо себя! Едва не потонув в потоке этих невысказанных мыслей, Генрих наконец сказал: — Знаешь, на чьей еще могиле я никогда не был? — Ну? — На могиле госпожи Конде. — И ты еще удивляешься, что я фыркаю при ее упоминании? — взгляд Шико был пуст и холоден, как старый колодец. — Фыркай на здоровье, мне не жалко! Просто стало интересно почему. Шико сдвинул широкие темные брови. — Мне кажется, ты никогда не любил ее, вот и все. А может Шико прав? Мари иногда снится ему, эти сны часто предвещают крупные неприятности. В этих снах она всегда только смутный силуэт, тень. Он даже лица ее не может вспомнить. — Ну, а ты? Любил когда-нибудь? — спросил Генрих. Он не слышал, чтобы Шико упоминал когда-нибудь о женщинах. Либо он был ужасно скрытен, либо у него никого и не было. Хотя, постойте. — Та женщина… Любовница герцога Майеннского… — Из-за которой он приказал выдать мне плетей? Мадлен де Лален? — Шико ловко перешагнул большую лужу и ослепительно улыбнулся. — Давно это было… — Ты любил ее? — Тебе-то что за дело? Откуда такой интерес к моим амурным делишкам? Иди-ка ты, куманек, к черту со своими вопросами, — ласково ответил Шико. Может, кого-то эта безмятежность и могла обмануть, но не Генриха. Однако он решил идти до конца: — Ну не ершись. Хочешь, поиграем? — Интересный поворот, — Шико покосился на него, пряча усмешку в усах. — Ответь на мой вопрос о мадам де Лален, а я отвечу на любой твой. Шико прищурил глаза и спросил с сомнением: — И ты честно мне ответишь? — Да. Только не спрашивай, что произошло со мной сегодня ночью, — поспешно добавил Генрих. — Это я и сам узнаю. Сегодня же. — Посмотрим… Ну спрашивай. — Зачем ты тогда послал за Майенном этого Карменжа? Нет, Шико ничего не забыл и ничего не простил. Генриху понадобилось все его самообладание, чтобы не уронить улыбку в парижскую грязь. Однажды темной осенней ночью Шико решил воскреснуть и возник в своем старом кресле в королевской спальне. После этого он выразил желание отправиться с дипломатической миссией в Наварру. Генрих был ему так рад, что согласился бы на любую просьбу. То, что случилось после, он знал только по рассказам Карменжа. Шико никогда это происшествие не упоминал. Получив письмо к королю Наваррскому, он чем-то выдал себя. Майенн бросился в погоню и настиг его на дороге в Божанси. Карменж спас Шико, но и добить раненого Майенна не позволил. Выходит, все это время Шико думал, что Карменж выполнял поручение Генриха. И Майенна спас тоже по его приказу. — Это Эпернон послал Карменжа проследить за Майенном, — еле слышно ответил Генрих, — Я бы отправил за ним убийцу, Шико. Убийцу, а не дурачка Карменжа. Он не от мира сего, он от ангелов. Шико резанул его черным взглядом и поджал губы. — Это все пустая болтовня, дружочек, — бросил он с раздражением, — Карменж — умный и порядочный малый. Карменж — это случайность. У меня есть целая теория насчет случайностей, но я изложу тебе ее как-нибудь в другой раз. Мне гораздо интереснее, от кого ты, Генрике, — от ангелов или от?.. Через силу Генрих продолжал улыбаться. — Это второй вопрос, Нино. О нем у нас уговора не было, а ты так и не ответил мне. — Надо же… — хмыкнул Шико, — Я уже вдруг и Нино. Впрочем, можешь не отвечать. Я и так знаю. Ты ни от дьявола, ни от ангела, а из какого-то странного места, где солнце зеленое, небо желтое, а трава фиолетовая. Только вот непонятно мне, зачем оттуда подкинули тебя в колыбель королевы-матери. Может, и для того мира ты не годился? Генрих закрыл глаза. В темноте поплыли зеленые и синие круги, наверное, солнца чужих миров подмигивали ему издалека. Ну нет, тут ты не прав, Нино, я плоть от плоти этого мира, на мне его кровь, у меня его зубы и когти. Здесь и местные долго не выдерживают, не то что чужаки… — Шико, отвечай, ты обещал. Ты любил мадам де Лален? — Нет, не любил, — Шико смотрел открыто и спокойно, Генрих был уверен в том, что сейчас он не лжет. — Почему ты вообще о ней вдруг вспомнил? — Не знаешь, что с ней стало? — Понятия не имею. — пожал плечами Шико. — Я как-то не интересовался ее судьбой с тех пор, как она вышла замуж, — Наверное, живет где-то в провинции и нарожала мужу целую кучу ребятишек. Над крышами уже маячила серая башня Малого Шатле, а это значило, что они дошли до моста. Сейчас Генриху придется повернуть налево, а Шико наверняка пойдет в другую сторону. Надеяться, что он поступит иначе, глупо. Но было что-то в его взгляде, что заставило Генриха осторожно предложить: — Не хочешь позавтракать со мной? Шико остановился. — Завтрак в Лувре? Пожалуй, я согласен. Пойдем! — он стремительно развернулся и потащил Генриха вниз по улице. — Куда?! Мост в другой стороне! — Зачем нам мост? Я, между прочим, владелец собственной лодки — прокачу тебя по Сене. Генрих услышал в его голосе явственное облегчение. — То есть утопишь меня в Сене? — ядовито сказал он. — Если будешь болтать слишком много чепухи, утоплю обязательно! Рассвело. Окружающий мир утратил зыбкую предрассветную невесомость, сгустился, приобрел плотность, цвет и объем, которого ему так недоставало в предрассветных сумерках. Париж проснулся: кричали лодочники на реке, торговки зеленью катили тележки с товаром на рынок, сладко запахло дымом и свежим хлебом. У Генриха громко заурчало в животе, и он понял, что ужасно голоден. Бежать за Шико и обмениваться с ним колкостями было так хорошо, что он даже хромать перестал. Пока спускались к реке и садились в лодку, он молчал, боясь спугнуть удачу. Шико пришлось нарушить затянувшееся молчание: — Генрике, у тебя такой мрачный вид, — заметил он, вставляя весла в уключины. Шико оттолкнул лодку от берега и холодный утренний воздух сразу потек за воротник. Генрих уселся на нос лодки и оглянулся на громаду Лувра на другом берегу. Из высоких каминных труб поднимался легкий дымок. — Я думаю… — Это на тебя не похоже. И о чем ты думаешь? — усмехнулся Шико. И Генрих наконец решился задать вопрос, который мучил его эти полгода: — Почему ты не приходил так долго? — Ты ведь и сам знаешь ответ. Резкий порыв ветра сорвал с головы Шико шляпу и унес в сторону недостроенного Нового моста, взлохматив кудри, обильно тронутые сединой. Когда пять лет назад Шико явился к нему в обличье Робера Брике, волосы у него росли только на висках и на затылке. Ему можно было дать лет шестьдесят. И если б Генрих встретил его на улице, может, и не узнал бы вовсе. Но сегодня в Шико не было ни одной черты Брике. Он был очень похож на того лихого молодца, который когда-то надерзил ему у Араго — открытый взгляд, непокорные кудри, щегольской наряд. Генрих тогда подумал, что свет не видел никого более красивого и дерзкого. Надо признать, что за шестнадцать лет его мнение не изменилось. Он понимал, что смотрит на Шико слишком жадно, но ему очень хотелось запомнить каждую деталь его облика, ведь неизвестно, увидятся ли они еще раз. — Что это у тебя? — он протянул руку легко коснулся кудрей Шико. — Это волосы, Генрике. Они растут у людей на голове. — Я вижу, вижу. Похожи на прежние, какие были у тебя до твоей мнимой смерти. А я вот лысею по-настоящему. — Иди ты к дьяволу! — притворно возмутился Шико, — Говорят, от облысения хорошо помогает капуста. Приложи капустный лист к своему упрямому лбу, может, полегчает. — Ты прикладывал капустные листья? — Нет, болван ты эдакий! — вспылил вдруг Шико, — Я прикладывал усилия к тому, чтобы выжить. Ведь ты в это время занимался тем, чтобы вогнать меня в гроб, то есть братался с Майенном! Шико был превосходным фехтовальщиком. Особенно хорошо ему удавались неожиданные выпады. Стиль его боя, как почерк, всегда отличался легкостью и изяществом. Но сейчас он не стал церемониться — ударил наотмашь. Шико считал, что Генрих его предал, когда помирился с Майенном. После этого он и разыграл свою кончину в Бонском монастыре и на пять бесконечно долгих лет оставил его одного. Чтобы ни сделал Генрих, этого будет мало, чтобы искупить вину перед ним. — Значит, сейчас ты не прикладываешь усилий к тому, чтобы выжить? И позволяешь своим волосам расти, как им вздумается? — спросил Генрих, не сводя глаз с Шико. — Да, пожалуй, так… Я решил положиться на волю судьбы, — он смущенно улыбнулся, словно извиняясь за внезапную вспышку раздражения. Генрих стащил с себя шляпу и нахлобучил ему на голову. Посмотрел внимательно и поправил, сдвинув немного набекрень для большей лихости. — Это еще зачем? — проворчал Шико. — Это подарок. Положиться на судьбу — хорошее решение, — он с наслаждением вдохнул сырой речной воздух. — Чуешь, чем пахнет? — Тиной? — Нет, Шико, это запах перемен. Больших перемен. — Все-таки ты сумасшедший, Валуа. Но кормят у тебя вкусно, иначе я бы ни за что с тобой не пошел! — Верю, — просто ответил Генрих и спрыгнул на берег.***
Шико любил Лувр: темные коридоры, массивные двери, просторные пыльные залы, запах свечей, венецианские зеркала, тайные ходы, слуховые оконца, благодаря которым он не раз первым узнавал самые интересные новости… Кое-какие секреты он обнаружил сам, кое-что ему показал Генрих. Это место, как шкатулка с драгоценностями матери. Хорошие воспоминания там тоже есть. Он часто видел Лувр во сне и каждый раз, когда выходил из дому. Робер Брике купил дом на улице Августинцев, которая начиналась на левом берегу Сены прямо напротив королевской резиденции. Этот Брике был неприятный тип. Шико не любил вспоминать о пяти годах существования, которые провел в его шкуре. Жизнью это вряд ли можно было назвать. Он дал себе слово никогда не возвращаться в Лувр и нарушил его. И нужно иметь смелость признаться — он все равно пришел бы к Генриху, даже если б не встретил его сегодня на крыльце дома Араго. Они пробрались во двор через неприметную калитку и остановились у ниши в стене. Здесь начинался потайной ход в королевскую спальню, которым Шико часто пользовался в былые времена. Генрих растерянно похлопал себя по карманам. — Черт побери! Ключ остался у Сен-При! — Ну так пройдем через прихожую. — Там наверняка уже целая толпа собралась. Я не хотел бы… — … Чтобы узнали о твоих ночных прогулках по борделям? — Месье Шико, вы забываетесь! — насупился Генрих. Неясно было, притворяется он или в самом деле рассердился. Шико устраивал любой вариант — лишь бы не плакал — поэтому он продолжил: — А что такого? Очень хороший бордель. Помнишь, там ведь раньше принимали только принцев. Но и сейчас он еще не растерял былого блеска. — Довольно! — Простите, сир! Я забыл, что вас туда не пустили. Стрелы слов цели не достигли, Генрих продолжал сосредоточенно шарить по карманам. — Шико… Помнишь ночь, когда ты восстал из мертвых? — задумчиво спросил он. — Ты тогда сказал мне, что ключ от этой двери носишь на груди у сердца, в отличие от моих камергеров, которые имеют право носить ключи от моей спальни только на заду. — Я так сказал? Вот дурак! — вырвалось у Шико, он и забыл, что пускался в такие неуместные откровения. Генрих не сводил с него требовательного взгляда: — Ключ еще у тебя? — Нет, ну ты просто… — возмутился Шико. — Я даже не могу слов подобрать! — Самый остроумный человек во Франции не может подобрать слов? — Генрих поднял брови. Улыбка пряталась в уголках рта. — А зачем мне хранить этот ключ? Ты ведь больше не нуждаешься в моем обществе. — Ты что городишь, болван?! — ахнул Генрих. — О! Я, конечно, болван, но не настолько, чтоб не понять намеков. Я больше не был тебе нужен, вот и ушел. Что молчишь? Скажешь, неправда? Шико почувствовал, как его напускная злость сменяется настоящей. Генрих скрестил руки на груди и посмотрел на него исподлобья. — Когда ты вернулся из Наварры, то сказал, что хотел бы получить от меня доходную должность и маркизат. Маркизата у меня не было, но вот от предложенной должности ты отказался. Интересно, почему? После своего возвращения из мира мертвых Шико повел себя слишком безрассудно для покойника, пусть даже и бывшего. Наделал столько глупостей, сколько не совершил, наверное, за всю предыдущую жизнь. Но он скорей бы умер, чем признался в этом Генриху. — Дело не в должности. Она была мне не нужна, — он тоже скрестил руки и привалился спиной к двери тайного хода. Генрих кусал губы, обдумывая что-то. — Служить — значит быть, как все. Это не для тебя. Верно? Шико вздрогнул. А Генрих подошел и приложил узкую ладонь к его груди и хриплым шепотом спросил: — Я виноват перед тобой. Сможешь меня простить? Шико не знал, что потрясло его сильнее — то, как Генрих плакал на ступенях борделя, эта его дьявольская проницательность или то, что король просил прощения у шута. Повисла мучительная пауза. Затем Шико со вздохом расстегнул верхнюю пуговицу на колете и достал цепочку с ключом. Лицо Генриха осталось неподвижным, он только чуть прищурил глаза. — Смеешься надо мной? — проворчал Шико. — Нет, — кротко ответил Генрих, не отрывая взгляда от его лица. — Ну как же! Я же вижу твою довольную рожу! Перестань притворяться. — У меня такое лицо, потому что я хочу есть, — с серьезной миной ответил Генрих. — Да хватит врать! То он думает, то есть хочет. Это совершенно не в твоем характере, мой король, — с этими словами Шико отпер дверь. Внутри было прохладно, сухо и пахло кладовкой, узкие ступени вели наверх, в королевские покои. Ему всегда казалось, что все тут слишком обыденно для тайного хода — ни каменного мешка, ни крыс под ногами, ни факелов на стене. Тусклый свет падал из незаметного оконца наверху. Генрих хотел еще что-то сказать, и чтоб он, не дай бог, опять не начал извиняться, Шико легонько подтолкнул его в сторону лестницы и пробормотал: — Раскаяние, выраженное в форме завтрака, я приму с благодарностью.***
Королевская спальня — как старый театр с одним актером. Театр ветшал, актер старел, одни декорации сменялись другими, осыпались краски, тускнела позолота… По возвращении из Наварры Шико обнаружил, что отсюда исчезли баночки с помадами и кремами, подсвечник с сатиром и сотня вышитых подушечек. Сейчас он недосчитался четок, большей части молитвенников и плетки для самобичевания. Осталась только коллекция рапир и атласное винного цвета покрывало с метаморфозами Кенея или Кениды на кровати. На ней дремал молодой человек лет шестнадцати в лакейской ливрее, рядом с ним свернулась клубком толстая белая болонка. Услышав, как Генрих вошел, собака подняла голову и завиляла хвостом. — Сен-При, поднимайтесь! — Генрих потряс слугу за плечо. Сен-При. Он сопровождал Генриха. Хоть что-то он должен был знать о том, что произошло сегодня ночью. Генрих говорить отказывался, а других зацепок у Шико не было. В том, что с Генрихом случилась беда, он не сомневался, как и в том, что непременно узнает, в чем дело. И поможет. А как же иначе. Сен-При вскочил с кровати и поклонился: — Простите, ваше величество. Я только… — Откройте окно и распорядитесь подать завтрак на двоих, — приказал Генрих и бросил ему плащ. Этот невероятно милостивый монарх не стал бранить мальчишку за то, что тот улегся на его постель. На завтрак подали омлет со спаржей, нежные яйца в бургундском соусе, маленькие подслащенные гренки с гипокрасом, жареного каплуна и мягкий сыр с зеленью. Шико вдруг показалось, что на дворе благословенный 1578 год. Генрих в кресле напротив был безмятежен, словно это не он пару часов назад рыдал на улице. Подперев щеку рукой, он наблюдал за тем, как Шико разделывается с каплуном. Собачка скулила под столом, выпрашивая лакомство. — Что за нелепое существо! — воскликнул Шико. — Зачем тебе эта помесь собаки и крысы? Он оглянулся по сторонам: — И где старина Нарцисс? — Старина Нарцисс умер шесть лет назад, — в голосе Генриха зазвенело раздражение, — мог бы сам сообразить, что собаки столько не живут. — О, прости, я об этом не подумал. Но все же… Завел бы другую борзую… Генрих отщипнул кусок курятины и кинул мастеру Лову. — Второго Нарцисса уже не будет. Знаешь, я был в монастыре на богомолье, вернулся — а он лежит у кровати мертвый. Нарцисс был уже старый, ослеп, и ему было трудно ходить, но он приполз к моему изголовью, чтобы умереть. Он помнил моего брата Карла. Это ведь он мне его подарил. А мастер Лов — последний подарок моей невестки Марии Стюарт. Забавное совпадение — Карл в детстве был смертельно в нее влюблен. Шико перестал жевать и вскинул глаза на Генриха. — У тебя очень странное представление о забавном и совпадениях, Генрике, не первый раз замечаю… И к черту этот похоронный тон! Паштет очень вкусный, попробуй — он пододвинул большое блюдо с ярким рисунком из алых цветов и зеленых ветвей поближе к Генриху. Тот скривился и вернул блюдо на место. Шико покачал головой: — Тебе бы брать пример с мастера Лова — ешь почаще. Посмотри на себя, ты ведь на покойника похож. Когда я сегодня утром тебя увидел, чуть не заскочил с воплем обратно в бордель. Потом вспомнил, что деньги кончились, и передумал. — На себя бы посмотрел. Живой мертвец у нас ты, — усмешка у Генриха вышла кривоватой. Куда ты дел первого щеголя королевства, Генрих? Ты зарос щетиной, похудел и носишь траур по самому себе. Шико очень захотелось, что б он улыбнулся. — Я знаю один замечательный кабачок, где прекрасно готовят дичь. Если уж ты полюбил ночные прогулки, почему бы нам не отправиться туда нынче вечером? — весело спросил он. — И что мы будем делать? — Есть и пить вино, конечно. Что еще люди делают в кабаках? Пулярки, фазаны, вальдшнепы! Да вообще все, что пожелаешь! — Идея мне нравится… Шико представил, как они с Генрихом вечером отправятся на Монмартр. Там поют соловьи и одуряюще пахнет весной. Это вам не Париж, где на улицах вечно воняет дерьмом. Они бы напились, смеялись и горланили песни. Раньше Генрих часто просил взять его с собой в город, но Шико предпочитал пить с Горанфло. Хотел сохранить независимость. А теперь, увы, слишком поздно. Париж пьян от ненависти к королю. Куда бы они ни пошли — везде их встретят проклятия Генриху Валуа и хвалы Генриху де Гизу. — Твой кузен Гиз все еще строит заговоры в Суассоне? — спросил он. — Заговоры? Возможно. Я думал, ты, как обычно, знаешь об этом больше моего, — Генрих откинулся на спинку кресла и сцепил руки замком. У него были очень красивые кисти — длинные пальцы, узкие ладони, сильные запястья опытного фехтовальщика. Он никогда не носил колец. Шико с трудом оторвал взгляд от его рук. — Генрике, открою тебе секрет. И, ставлю тельца против яйца, он поразит тебя в самую печенку. — Какой секрет? — Генрих подался вперед. — Мир не вертится вокруг твоей драгоценной персоны. У меня, как и у всех остальных есть своя жизнь. — Хм. То есть ты эти полгода жил своей жизнью… Ты часом не женился? — Генрих вдруг окинул его оценивающим взглядом и нахмурился. — Что за чепуха! — возмутился Шико, — Я был в Гаскони у сестры, у нее умер муж, и я помогал с делом о наследстве. — Ну почему же чепуха… — процедил Генрих. — Самое время жениться, — и ледяным тоном добавил: — Ты прекрасно выглядишь. — Староват я для женитьбы, — изумленно ответил Шико. Таким холодом Генрих не обдавал даже Сен-Люка, когда тот объявил о своей помолвке с Жанной де Коссе. — Подожди, но разве не ты рассказывал мне о своем прадеде, служившем еще Людовику XII, который получил дворянство за невероятную отвагу в Итальянских походах? Он же женился в шестьдесят, имел четверых сыновей и умер в девяносто, упав с лошади? Генрих поболтал в бокале с гипокрасом золоченой ложечкой работы Челлини, а затем облизал ее, как показалось Шико, самым вызывающим и непристойным образом. — Мне нет еще шестидесяти, а это значит, я могу немного повременить с женитьбой. Твои недобрые шутки мне надоели, — он оперся о подлокотники кресла и сделал вид, что собирается уходить. — Сен-При! — щелкнул пальцами Генрих. — Несите десерт. Месье Шико остается. — Какая самоуверенно… О боже, что это?! Шико притворился, что потрясен видом и запахом десерта, исподтишка разглядывая румяное лицо Сен-При, который принес блюдо. Миловидный юноша. Наверняка какой-нибудь дальний родственник устроил его на эту должность. Интересно, он понимал, что делает и какую репутацию имеют вот такие симпатичные пажи, состоящие при Генрике? Их всегда было много, этих мальчишек. Все похожи на купидончиков: нежные щечки, глупенькие глазки, пустые головы в золотых кудрях. Но этот совсем ребенок. Перебор, Генрике. На пороге спальни возник камергер в сопровождении двух лакеев с тазами для умывания и полотенцами. Увидев, что государь уже одет и изволит завтракать, он округлил глаза и попятился. В прихожей, где толпились придворные, начался небольшой переполох. — Дю Альд, если Вильруа там, можете его пригласить, — Генрих немного подумал: — Остальных, впрочем, тоже. — Давненько я не присутствовал при пробуждении короля. Разрешишь мне посмотреть? — спросил Шико, пересаживаясь в свое старое кресло. Надо же, Генрих его сохранил, несмотря не то, что зеленая бархатная обивка местами протерлась до дыр. Отсюда он мог наблюдать и за Генрихом, и, что было сейчас важнее, за Сен-При, который стоял у стены, не решаясь уйти без королевского дозволения. Через толпу придворных с озабоченным видом пробирался виконт де Карменж. Он узнал Шико и поклонился с безукоризненной вежливостью. Этот всегда будет тут чужим. Спина не гнется, да и глаза слишком умные. Кто-нибудь из товарищей подсидит или пустит грязную сплетню, и вы, виконт, сможете, наконец, попрощаться со своей карьерой навсегда. Тем более его величество вас не любит, вон как поджимает губы и едва кивает в ответ на ваш не очень-то глубокий поклон. Любопытно. А вот и его светлость герцог д’Эпернон. Вот уж кто непотопляем! Из старой гвардии остались только мы с вами, герцог. Остальные либо мертвы, либо вышли из игры, как Сен-Люк. — Смотрите, ваша светлость, не потеряйте глаза! Это всего лишь я, Шико. — Я думал, вы умерли. Опять. А Эпернон, похоже, разочарован очередным его воскрешением. Этот совсем не изменился, разве что слой белил и румян на скуластой физиономии стал толще, ну и драгоценных камней на костюме прибавилось. Он и герцог, и пэр Франции, и богат как Крез. Не без гордости носит прозвище «Полукороль». А увидел его за завтраком с Генрике, и сразу перекосило от зависти, все губы искусал. — О, это ложные слухи. — Шико улыбнулся с показной беззаботностью, — Наоборот, сегодня я чувствую себя на редкость живым. А вы? — Спасибо, грех жаловаться. — Вы прекрасно выглядите, ваша светлость! В ваши тридцать пять вам не дашь больше тридцати четырех. Эпернон, в маленьких людях вроде Шико превыше всего ценивший почтительность, собрался было одарить его милостивой улыбкой, но подавился ею и бросился к зеркалу, очевидно, чтобы сверить его выводы со своими ощущениями. Краем глаза Шико успел заметить, как король подозвал Сен-При и передал ему довольно увесистый кошель с деньгами. Сен-При беспомощно распахнул глаза и прижал кошелек к животу. Не очень-то он рад поручению. Тут Генрих отвернулся к Вильруа, и Шико воспользовался этим, чтобы уйти незамеченным. — Эй, юноша, — окликнул он Сен-При уже на лестнице, — Король послал меня проводить вас. Все-таки он вручил вам приличную сумму, а в городе нынче неспокойно. Сен-При вздохнул с облечением. — Слава богу, сударь, — он застенчиво улыбнулся, — а то я испугался, что кошелек могут срезать в толпе. Мне нечем возместить потерю. — Со мной королевская казна будет в безопасности. Куда вам нужно отнести деньги? — На левый берег. — Вы туда вчера вечером ходили с королем? — Да, сударь. — Что ж, показывайте путь. Они вышли из Лувра и зашагали по набережной. Сен-При смотрел на него с беззастенчивым детским любопытством. — Давно вы служите королю? — спросил Шико. — Четыре месяца, сударь. Его величество очень добр ко мне. — Я заметил, — обронил Шико. — А вы, сударь? Я раньше не видел вас при дворе. — О, я очень-очень старый друг его величества. Такой старый, что иногда память мне изменяет, и я забываю том, насколько он добр. Сен-При в недоумении поднял рыжеватые брови. — Я надолго уезжал, — пояснил Шико, — но теперь я вернулся и больше не уйду.