высокие нравы коммунальной квартиры

Анька всегда пахла полынью. Когда мы познакомились с ней, как сейчас помню, в подъезде. Она каждый день сбегала по лестнице с пятого этажа на четвертый нашего общежития и меняла подвявшие цветы. Сначала не замечала, не придавала никакого значения, иногда здоровалась, улыбалась. Последними цветами, которые она тогда поменяла, и были веточки полыни. Она в очередной раз сбежала вниз по лестнице, но споткнулась обо что-то и чуть было не упала. Я снова курил у окна и ждал, когда подойдет. Её было легко найти, выучить, запомнить. Если она два месяца в одно и то же число меняла цветы, значит на третий месяц она выберет это же число. Когда она взвизгула от неожиданности произошедшего, я выбросил в открытую форточку сигарету и успел поймать ее. — Спасибо, — кротко сказала она, глаза не подняла. Полынь разбросалась по полу, в руке у нее осталась маленькая веточка. Она встрепенулась, отошла от меня и принялась подбирать то, что уронила. Я помог ей, она вытащила из вазочки цветы и поставила в них полынь. — Откуда у вас полынь? — спросил я тогда ее. Она засмеялась. Ответила, что ей привезли из области. У Ани тогда ещё были длинные ярко оранжевые волосы, которые она собирала в заколку на затылке. Когда она сбегала вниз по лестнице, некоторые непослушные локоны выпадали из композиции на голове и так и оставались лежать у нее на плечах. Я вспомнил, как впервые пригласил ее к нам в комнату — отпраздновать что-то. Она не пила сидра, не ела мандаринов, не читала книжек. Смотрела на людей, улыбалась им и, казалось, будто она всех их знает. Каждая маленькая часть ее личика приходила в движение, когда она разговаривала или что-нибудь рассказывала. — Алексей, вы извините, я, наверное, пойду… — я кивнул, извинившись, что позвал ее, компания неподходящяя, да и люди там… — Нет, нет, не беспокойтесь, все было замечательно. — Прогуляемся? — я взял ее под руку и вывел из комнаты, а затем и из здания. — Вы сегодня выглядите просто замечательно! — Из дрожащего от уважения тона мы перешли в свободный дружеский на «ты», на что она очень легко согласилась. — Скажи, а где ты по правде взяла эту полынь? Она посмотрела на меня своими зелёными глазами и вмиг снова стала серьезной: — Я же говорила, мне привезли их из области. Ты не поверил мне? — Поверил, просто забыл, — ответил я, поняв, что может даже обидел ее этим. Мы вернулись затемно. В общежитие нас не пустили. Я постучал в окно первого этажа и из него высунулось заспанное лицо Миши Яренко. Он, увидев даму, тут же закутался в свою простыню и включил фонарь: — Где ж вас носило? Уже второй час. — Не сейчас, Миш, открывай окно и лови девушку, — Аня, услышав команду, слегка попятилась назад, но уперлась в меня. — Ребят, мне неудобно, может, я лучше уговорю комендантку? — мы уже не хотели слышать никаких возражений, я поднял на руки лёгкую Аню, а уже из окна ее принял Миша. Я же на руках подтянулся к подоконнику и тоже оказался в комнате. Было темно, Миша погасил тусклый свет фонаря и закрыл окно. Я почувствовал, как женские руки аккуратно нащупали мои плечи, затем лицо. Аккуратно, совсем бесшумно она докоснулась до моей щеки… И тут же отошла. Я услышал, как скрипнула дверь, как побежали по коридору каблуки, как она добежала до лестницы, процокала по камню, предоставил и отсчитал сколько она бежит до комнаты, которая находится над нами, услышал шаги над собой и закрыл глаза. — А теперь рассказывай, — сказал Яренко и сел на кровати. — Кто эта особа? — Анна Константиновна Ликвейн. Хороша, да? — Я не разглядывал, если честно. Давно ты с ней… — Знаком? Да вот уже полгода как. Сегодня она позволила мне перейти на ты. — Миша засмеялся. Ему всегда везло в таких делах. Он, конечно, не был тем самым любимчиком всех институтских дам, но и от одиночества не страдал. — Чего ты ржешь-то? — Ничего. Тебе вставать сегодня в пять утра, а ты ещё ни в одном глазу. — Сам знаешь, что счастливые точно не делают с часами. — Филологи тебя погубят, так и знай.