Сachexia

В этой маленькой больничной комнате чертовски жарко и сухо, хотя солнечные лучи совсем не пробиваются сквозь плотно зашторенное окно. Неприятный, сдавленный воздух насыщен миазмами её тела на первичной стадии разложения. Дверь всегда остаётся слегка приоткрытой, специально для Ино, которая, пока единственная из всех ниндзя-медиков в Конохе всё ещё решалась входить туда, сейчас была заперта на замок. Не только из-за своих обязанностей, но и по крепкой старой дружбе Яманака наведывается к Сакуре каждый день, чтобы не дать умереть подруге, подживив её своей целительной чакрой. Харуно не принимает нормальной пищи уже чуть больше месяца. За это время из весёлой, сильной и донельзя упрямой куноичи она превратилась в истощённое тело, которое покорно отлеживает оставшиеся дни на желтых, грязных больничных простынях. Ино уже несколько минут мнётся перед дверью, и, наконец-то, делая глубокий вдох, всё же решается отворить железную дверь изолятора. Мерзкий, почти трупный запах сразу же ударяет в ноздри и она, держась из последних сил, чтобы не дать рвотным позывам вырваться наружу, подходит ближе к кровати. Бледно-желтое костлявое тело, обтянутое тоненькой кожей почти не выделяется на фоне простыней такого же цвета. И только розовые волосы, которые когда-то давно блестели в лучах солнца, сейчас потускневшие и местами поредевшие, определённо бросаются в глаза. Яманака аккуратно садится на краешек кровати, пытаясь свыкнуться с запахом смерти, царящим в этой комнате. Тёплые пальцы тянутся ко лбу, и, слегка касаясь бледной кожи, сразу же отстраняются. Холодная. Как труп. А она уже и есть труп – просто безжизненное тело, которое, паразитически питаясь чужой чакрой, отсчитывает секунды до своей долгожданной гибели. Вот только это всё никак не происходит. - Сакура… - едва слышно шепчет Ино, склонившись над её бледно-серым, истощавшим лицом. Никакой реакции. И только еле подрагивающие веки свидетельствуют о том, что она ещё жива. Она жива и дышит. Едва ощутимы её тихие вдохи-выдохи. За окном весело и беззаботно щебечет детвора, городок живёт в своём привычном ритме, где-то с улиц доносятся шумы человеческих голосов: крики, смех, раздраженные возгласы. А здесь мучается человек, доживая свои последние дни. Внезапно тяжелые веки полутрупа медленно поднимаются, и перед Ино предстаёт этот взор – далёкий, затуманенный и безжизненный. Будто только что она летала где-то возле небесных врат, готовых вот-вот открыться и принять её, наградить вечным покоем, за недолгую, но достойную жизнь. Яманака долго всматривается в те потускневшие изумруды, огранённые тонким слоем боли и мучения. Краешки пересохших губ едва приподнимаются в болезненной, но такой родной улыбке. Она всё ещё соображает. Сердце Ино вдруг наполняет какая-то слепая, безосновательная вера и надежда на выздоровление подруги, но, тут же затмившись тяжелой реальностью и трезвым рассудком, так же внезапно исчезает без следа. Сакура скоро умрёт. Это факт. Яманака, сразу же чувствуя эту безысходность, хватает безвольно расслабленную руку подруги, лёгкую, почти невесомую. Она прикладывает её к своим губам, и еле ощутимо целует. Целует уже точно в последний раз. Свыкнувшись с холодом почти окоченевшего тела, Ино гладит впалые щёки Сакуры, легонько обводит пальцами контуры посиневших губ. - Ты больше не будешь страдать, – как-то отчужденно, странно шепчет куноичи. Веки тяжелеют и медленно опускаются с каждым новым вдохом. Её сознание вновь канет в небытие. В свой иллюзорный мир, без этих назойливых лиц и наскучивших проблем. Скоро она отправится туда навсегда. Бережно поддерживая её под тонкую шею, Яманака освобождает тело от грязной влажной ночной сорочки, которая, в этой душной комнате, буквально сковывала её. Нежно поглаживая еле виднеющуюся грудь, Ино как-то загипнотизировано смотрела на выпирающие торчащие рёбра. Казалось, чуть надавишь на них – и они сломаются. Тело ещё чудом реагировало на чужие прикосновения – соски понемногу твердели. Склонившись над впалым животом, который почти прирос к хребту, она медленно покрывает его поцелуями. Дыхание Сакуры нечастое, но хорошо ощутимое, после ласк Ино всё же немного сбилось. Солоновато-горький вкус её смазки был глубоко неприятен, но куноичи даже не подумала останавливаться. Как голодный суккуб, жадно вылизывая капли смазки с её почти мёртвого тела, она, казалось, высасывает из неё уходящую жизнь. Через несколько минут, по ещё не забытому рефлексу тела, наступило нечто подобное слабому оргазму. Ино почувствовала, как внутри Харуно сжалась, от чего ей стало не по себе. Пелена отвратительной похоти, грешное влечение к мёртвому телу, постепенно развеялось, и затуманившийся разум вмиг просветлел. Вскоре осознав это, Яманака отстранилась от тела, и, небрежно кинув на него старую сорочку, поспешила покинуть комнату. - Как она? – взволновано расспрашивали Ино молодые ниндзя-медики, пристально всматриваясь в каменное, не выражающее эмоций лицо. - Ещё живёт, - холодно отвечала куноичи, пытаясь избежать дальнейших расспросов о Харуно. Стоило Яманака выйти из больницы, как ее вмиг обвеял прохладный вечерний ветерок немного растрепав светлые волосы. Вдохнув свежего воздуха на полную груды, Ино направилась домой, решительными шагами отдаляясь от здания лечебницы, будто убегая от того изолятора, и худощавого анорексичного тела, которое теперь начало преследовать её в подсознании. Прекрасный аромат недавно расцветших июньских цветов витал в воздухе, но, как бы часто не вдыхала его Яманака, в носу всё равно стоял тот мерзкий трупный запах разлагающегося тела, а во рту ещё долго оставался неприятный солёно-горький привкус совершенного ею греха. Ближе к полночи Сакура перестала дышать.