Гюнтер. Зверь: становление

Проснулся Гюнтер через несколько часов, и тут же внимательно оглядел комнату. Почти все парни, кто дополз с пирушки, были тут, и храп стоял просто громовой. Сев и потянувшись, немец постучал по кровати и заглянул под неё. — Вылазь, только тихо, — позвал он. Тилька не сразу понял, где он, когда проснулся. Он зашуршал тряпьём и вылез. — Опять? — спросил он шепотом со смесью страха и интереса. Но ни того, ни другого не было в достатке. — Нет, — Гюнтер мотнул головой. — Пойдём, держись рядом. Стараясь не шуметь, Т-3000 вывел своего пленника из комнаты и отвёл его в нижнюю пещеру, где были источники воды, остатки фильтровых систем и бочки. Там Гюнтер ещё раз осмотрел Тильку с ног до головы, велел раздеться и достал нож. — Не нравятся мне твои патлы. Надо обрезать. Ну и так, слегка мордас отмыть. Тильке не нравилось раздеваться под взмахи ножа в какой-то пещере. Но своё недовольство он оставил при себе. — Раньше мне их заплетали. Прикольные были. Тилька сел на пол, чтобы Гюнтеру было удобнее. Сопротивляться он не стал. — Тут очень холодно. — Я быстро, не перемёрзнешь, — Гюнтер принялся методично и максимально ровно обрезать длинные спутанные волосы. — У меня тоже когда-то длиннее были, — вдруг признался он. — Но потом стали мешать сильно. Да и грязные были ужасно. Как самочувствие? Тилька улыбнулся, представив Гюнтера с длинными патлами. — Да так. Нормально. Насколько можно быть нормально в данной ситуации. Но задница болит. Ты только её не трогай пока. Пожалуйста. Я потом... хочешь, сам. Только не сейчас. Я боюсь боли. Очень, — взмолился хиппи и поднял на Гюнтера влажные глаза. — Головой не крути, я почти всё, — вздохнул тот и обрезал ещё несколько прядей. — Сойдёт. Да не буду. Я не особо жадный до секса. Потерплю. А ты ледяную воду потерпишь? Мыться не придётся ещё долго, но хоть вонь того ублюдка согнать. — Потерплю. Уж лучше воду... Тилька ощупал рукой свою голову. Так себе. Уже и головой не потрясёшь, и чёлку не заправишь за ухо. А хотя, это даже плюс. Ну, хоть не так коротко, как у Гюнтера. — Так больше нравится? — Ну, были бы у меня ножницы, вышло бы красивее, — Гюнтер усмехнулся и, отойдя к баку, нацедил ведро воды. Притащил какую-то тряпку. — Давай, умывайся, мойся. Только на пол не выплёскивай, я тебя потом окачу. Гюнтер уселся на пол неподалёку. — Тебе лет сколько? Тилька стал шипеть на холод, и остервенело тереть сначала лицо, а потом и всё тело. — Я не знаю. Я не умею считать особо. Из разговоров я знаю, что я старше, чем Клаус, а ему двенадцать. Младше Вектора. Ему тридцать два. Было тогда. Не помню, как давно был этот разговор. В позапрошлом году. Или поза-позапрошлом. Больше семи, восемнадцати, трёх и одиннадцати. Меньше шестьдесят восьми, писяттрех, сорока, двадцати десяти. Наверное, двадцать или тридцать. Что бы это не значило. А тебе? Я же младше, да? — Ну да, помладше, — Гюнтер задумался. — Грамоту ты тоже не знаешь? Тилька закачал головой. — Зачем она мне? — Я просто спрашиваю, — Гюнтер встал. — Давай, на четвереньки, голову наклони. Окачу и пойдём досыпать. — Ну, я пару слов знаю, как читать, — захотел оправдаться юноша. Он выполнил команду и встал на четвереньки на ледяном полу. Т-3000 взял ведро и с маху окатил Тильку. — Всё, растирайся как следует. Есть хочешь? Хиппи подскочил и стал приплясывать и растирать себя, пытаясь согреться. Кожу жгло, и он мелко дрожал, но азартно улыбался и прыгал на месте. — Хочу, если можно, — скромно ответил Тилька. Гюнтер убрал ведро и серьёзно посмотрел на хиппи. — Что ж... вероятно, ты сейчас испугаешься. Серые... местные... они каннибалы. Они едят человеческое мясо. Другой еды тут фактически нет. Но если хочешь жить, к этому придётся привыкнуть. — Что?! Спасибо, обойдусь. Тилька скривился и зажал рот руками. Да его сейчас вырвет. Мало того, что их размеренную жизнь нарушили ради каннибализма, так теперь ещё ему, случайно выжившему есть своих друзей. Да лучше сдохнуть. И быть съеденным? Как Гюнтер вообще мог стать таким? Хотя говорит «местные... они», типа сам не при делах. Белый и пушистый. Заботливый. А по ночам жрёт других. Нужно просто дышать. Вдох. Выдох. Забыть всё сказанное. Согреться. — Так, — Гюнтер вздохнул. — Жди тут. Склад с заготовленной едой находились рядом с Водопоем. Так как холодильников у Серых не было, мясо они обычно солили на долгое хранение. Соль добывали тут же, пещерой глубже. Добывали, конечно же, рабы. Которых потом убивали и готовили при помощи той самой соли. Гюнтер едва заметно помурзился. Гадость, конечно. Грязь. И вообще, если речь идёт о мертвецах, лучше всего их сжигать. Чисто и быстро обращать в пепел и дым. И немного энергии. Крематории Скайнета с этой точки зрения были для Гюнтера верхом рациональности. К Тильке Гюнтер вернулся с приличным куском солонины. Эту проблему тоже следовало решить не сходя с места. — Взял и съел, — немец протянул пленнику кусок. Тилька стоял как вкопанный и смотрел на Гюнтера с бараньим упорством. Есть он не будет. Это омерзительно. Не так уж он и голоден. — Хочешь умереть? — Как ты можешь так жить? В душе его поднималась ледяная паника. Он уже не был уверен, что так уж сильно хочет жить. Ради чего? Дома его нет, вокруг враги, притом ещё и аморальные. Сбежать отсюда он даже не думает. Сколько человек может без еды? Неделю? А что дальше? Но есть он это не сможет. А через неделю ничего не изменится. Будет он всё так же тут, на коврике под Гюнтером. — Ты не знаешь меня, ты не знаешь, как я живу, — спокойно заметил Гюнтер. — А я знаю, что ты должен поесть. Хочешь, я первый откушу? — Тебе-то не привыкать! — злобно буркнул Тилька. Вид мяса заставлял вырабатываться желудочный сок, а осознание, чьё оно, гнало этот сок к горлу. — Всё верно, — Гюнтер пожал плечами. — Когда-то и меня мутило. Но жить всё-таки хотелось. Тилька затравленно смотрел на Гюнтера. Ему казалось, будто мужчина напирает на него и становится больше. — Дай нож, — потребовал хиппи и взял треклятый кусок солонины. Немец спокойно дал ему нож. Он в любом случае быстрее человека. Сумеет перехватить, если тот решится на глупость. А Тилька именно глупость и замышлял. Точнее теперь ему предстоял незримый бой между не желанием жить, и нежеланием жить вот так низко. Он сжимал лезвие в ладони и прожигал его взглядом, будто ища подсказку. Воткнуть в себя, или в мясо. Впрочем, они оба мясо. А Тилька так и так умрёт. Либо от голода, либо от ножа. Да велика ли разница, что ему есть? Не шевелится, и ладно. Собак же они ели. Но то собаки, а то, возможно, его сосед! Друг. Недруг. А может кто из этих... Серых. Это ещё отвратительнее! Лучше друзья. Нет! Это хуже. Они все мертвы. Не все. Но ведь те, кто жив, тоже вынуждены доедать падаль. Сейчас! Или жри, или прекрати мучения. Быстро. Просто. Иначе с каждой секундой будет всё сложнее. Нет. Так жить нельзя! Тилька закрыл глаза и представил перед собой лезвие. Вдохнуть, выдохнуть, ещё раз вдохнуть, ударить и выдохнуть в последний раз. Всё. Вдох. Выдох. Вдо-о-ох… Тилька замер, понимая, что тело сковал страх, и он не может даже пошевелиться. На выдохе он уже криво пилил ножом солонину. Стоило ему поднести ко рту маленький кусочек, как руки затряслись от немой ненависти к себе. На вкус было жутко солёным. Как кровь. Конечно, как кровь. Потому что это плоть. Человеческая. Желудок волнами сокращался, пытаясь вышвырнуть это наружу. Нельзя. Иначе вообще зря были эти мучения. Не насытится, так ещё и издевался над собой. Тилька впору начать биться в истерике, но он не позволял себе проронить даже слово, даже крохотную слезинку. Он молча жрал мясо и истязал свой разум и душу. Гюнтер, стоявший чуть в стороне, сердито зашипел и оскалил зубы, мотая головой. — Выпусти это. Не держи в себе. Мне даже от отдачи больно, а ты и вовсе словно горишь. Прекрати себя мучить. И меня тоже. Этой искры хватило, чтобы взорваться. Тилька набросился на Гюнтера с кулаками и разрыдался. Он бестолково колошматил того в грудь, но чаще просто бил по воздуху, шипел, может даже пытался всадить нож. Кричал, обвинял. Не всегда даже формируя отдельные слова. Обвинял в предательстве, в таком низменном стиле жизни, в том, что отверг их уклад. Разве плохо было просто наслаждаться жизнью? В уютной норке. Зачем вести такое вот существование. Вскоре слова закончились, как и силы. Тилька всё ещё по инерции пытался отпихнуть от себя Гюнтера, хотя сам же на него и налетел. Гюнтер безропотно принял на себя роль боксёрской груши, лишь незаметно забрал у человека нож, чтобы тот не навредил себе. Когда силы Тильки иссякли, а в его сознании на месте бушующего шторма образовалась пустота, Т-3000 осторожно, но крепко его обнял и прижал к себе, поглаживая по стриженому затылку и ничего не говоря. Бедный слабый человечек, даже не понимающий, как сильно на самом деле изменилась его жизнь. Может, и к лучшему, что не понимает. Проще будет изменить. — Успокоился? — спросил Гюнтер, почувствовав, что дыхание и сердечный ритм выровнялись. — Легче? — Легче, — ответил Тилька и уткнулся Гюнтеру в грудь и ещё какое-то время тихо плакал. Когда он успокоился окончательно, то так и продолжил греться о своего пленителя. — Почему тебя вообще затрагивают мои внутренние волнения? Как ты их чувствуешь? — хиппи любопытно уставился на Гюнтера. — Ну как тебе сказать... умею кое-что. А тут все до чужого добра жадные. Решил, что хочу знать, если кто-то на тебя посягнёт. И немного перестарался. Чувствую твою боль как свою. Даже не ожидал... — Гюнтер задумчиво почесал нос. — Я многое пережил. Изменился, отвык от переживаний. И решил, что они того не стоят. Если уж действительно волнует что-то, это нужно изменить. Или приспособиться. Т-3000 криво усмехнулся и, мягко отцепив Тильку, поднял недоеденное мясо. — Я сейчас ничего не могу тебе обещать. Но я могу помочь тебе стать сильнее. И, если повезёт, увидишь нечто потрясающее. — И для этого мне нужно доесть этот чёртов кусок падали? — иронично скривился Тилька. — Угу. После пережитого срыва он уже спокойней воспринимал мясо. Просто хотелось поскорее покончить со всем этим. — А я просто немного умею вводить в транс, успокаивать. Особенно хорошо помогает, если кто-то страдает бессонницей. Гюнтер только руками развёл и кивнул, мол, что поделаешь, придётся. — Ну вот себе и будешь помогать. Чтобы кошмары не снились. Пойдём. Кстати, я кое-что нашёл, когда за едой ходил, — немец поднял с пола вязаный плед, который бросил на пол перед тем, как уговаривать Тильку поесть. На пледе были пятна крови, но Гюнтер по пути старательно их зачистил нанитами. — Забирай. А то правда простынешь. Тилька восхищённо обнял плед и затанцевал на носочках. Очень скоро он завернулся в мягкую шерстяную вещь и обнял уже себя, не давая пледу раскрыться. — Спасибо огромное! Хочешь, я и тебе такой сделаю? Хотя было бы из чего. А то тоже ходишь непонятно в чём. Холодно же. Всё равно спасибо! Тилька семенил за Гюнтером, пританцовывая. С пледом мир Серых стал казаться не таким уж и серым. Гюнтер неумело улыбнулся. — Не, я не мёрзну. А так если что, с тобой под одним погреюсь. Пойдём спать. Дождавшись, когда хиппи нырнёт со своим пушистым сокровищем под кровать, Гюнтер вытянулся на ней и удовлетворённо прикрыл глаза. Всё замечательно. Привыкнет к нему парень, никуда не денется. А это, считай, половина успеха.