The Inanition

[2007. Осень] Тёплая, ясная и осенняя ночь спускалась на Землю, захватывая в свои объятия всё, что попадалось ей на пути. Каждый раз, вот так проходя над миром она снова и снова вступала во власть и тягуче медленно расплёскивалась, день ото дня напоминая всем людям, что жизнь полна не только солнечным светом, но и всепоглощающей мглой, продетой холодным светом звёзд. Она отбирала у Земли краски, но в замен рисовала прекрасную трепещущую монохромную картину, которая заставляла мыслителей задумываться о вечном, устремив взгляд в вышину неба, прорезанную далёкими галактиками. Сейчас эта ночь ещё не успела осесть, она только принималась и заново, как и миллионы лет до этого, так и теперь, отвоёвывала свои права. Она была свежей, молодой, солнце совсем недавно спустилось за горизонт и ещё не все звёзды успели проступить на небосводе; у практически ровного, не поддетого деревьями и холмами, горизонта всё ещё догорало оранжевое, постепенно переходящее в зелёное, марево. Мир как будто украдкой застывал в своём великолепии и величии. На всех, кто попадал в эту замирающую картину неизбежно начинало сходить чувство необъянимого грустного счастья, когда погружаясь в освобождённый от излучения и остывающий прокалённый воздух опахивал всё живое и освобождал разум от теплого томления, заменяя другим, ещё более сильным и тянущим туда... ввысь. — Милая, посмотри, в бардачке нет салфеток? — Тёплый, казалось пористый и густой баритон прервал шутливую перепалку между пассажирами. Под куполом гаснущего и затихающего неба расстилалась в своём далеко простилающемся сухом и земном великолепии, степь, испещрённая прожилками кустарников, поросщих на песке и шелестящих под наплывами перекатывающегося воздуха. В расходящейся тьме они начинали приобретать станные, будоражищие сознание очертания будто бы диких животных, готовых прыгнуть на поднимающий пыль ревущий автомобиль, который нарушил их покой. Длинная, потрескавшаяся и утомлённая временем полоска трассы разделяла степь на две одинаковые половинки. Музыка ревущего двигателя вырывалась из-под капота и прорезала такой устоявшийся покой мира, вплетая в окружаюший тихий шорох свою мелодию. Где-то высоко мигал красный огонёк самолёта. — Сейчас, сейчас... Машина неслась, уводя за собой потоки и спирали пыльного воздуха, освещаемого красным светом из задних фонарей. Рыжый в свете дня песок приобретал коричневый благородный и полный теплоты оттенок. Всё было пропитано этим песком, даже воздух начинён его маленькими частичками. Во тьме, видимо напуганный внезапным и страшным шумом, крикнул и вспархнул с ещё не успевшей остыть почвы коршун. От оранжевого света в небе остаётся только тёплый свежий и светлый синий цвет с одной стороны дороги и чернильно-фиолетовый с другой — небо не запятнаное городсим световым загрязнением, небо, искряшееся прозрачностью и вселенским светом. — Да вот же они!— Шуршание пакета. Где-то далеко показался оконёк встречных жёлтых фар, несущий за собой ореол, пронизывающий смешивающийся и поддетый сизой дымкой газ вокруг машины. На фоне звёзд этот огонёк кажется просто ослепительным. Сначала он застыл у горизонта, будто неподвижно, но потом начал медленно нарастать, увеличиваться и приближаться всё быстрее и быстрее. Автомобиль с нарастающим свистом и шумом скоро поравнялся с другим и быстро пролетел мимо, уводя шум за собой, а спустя какое-то время совершенно растворился, пропадая из виду где-то вдалеке. На такой дикой, забытой цивилизацией дороге машины — редкость, тем более в осеннее время года. — Держи.— Рука протягивает салфетку маленькой фигурке на заднем сидении. Неуклюжие, но одновременно цепкие ручки хватают кусочек тонкой ткани и взамен отдают смятый пакетик с соком, из которого торчит прикусанная трубочка. На заднем сиденье растекается, впитываясь в мягкую обивку, красное вишневое пятно. Маленькие ручки начинают усердно тереть это место, но сок уже успел впитаться в ткань. Внутри двигателя не прекращается череда маленьких взрывов горючего газ а, создающих такой сладкий и приятный для уха шум, до того заполненный разными звуками, что он напоминает скорее утробный рык какого-то животного, а не тысячи маленьких вспышек, толкающих поршни. Этот шум имеет свою гармонику и особые, переходящие и переливающиеся друг в друга ноты прямо зависящие от скорости и передачи. Так что по звуку можно определить, в каком состоянии сейчас находится автомобиль, если достаточно натренировать ухо. Запертый в салоне мотылёк отчаянно бьётся о заднее стекло или подлетает к лампочке над пассажирами и пытается сесть на неё. Люди в машине не замечают его, поглощённые полусерьёзным разговором. Разве что маленькая девочка на заднем сидении бросает на него проницательный взгляд, а потом снова принимается за пятно. Она не прислушивается к разговору взрослых, потому что на неё наводят тоску их профессиональные профильные научные термины, а также ей не очень интересно, какой лаборант взорвал там какую склянку, ей больше интересен вид за окном. Пятно не хочет уходить. Девочка от старания начинает шумно пыхтеть. Ветер бьётся и огибает лобовое стекло и корпус, прижимая машину к дороге. Он проходит под капотом, проносится, подхватывая прозрачный растворяющийся выхлоп и снова вырывается на свободу, оглушённый, теперь на время обретая новый, постепенно рассасывающийся в своей массе состав. Дорога, по которой они ехали, была уже старой, асфальт сильно потрескался, а обочина из песка размылась. Свет из передних фар чутко и отзывчиво скакал по поверхности, охватывая все неровности. Они ехали так быстро, что казалось, что светящееся пятно просто дрожит на месте и только жёлтые полосы разметки постоянно сменяют друг друга. — Сина, ну что я тебе говорила. Будь аккуратнее! Женщина на переднем сидении достала вторую салфетку. Выцветшая и высохшая трава у обочины слегка колыхалась от маленького ветерка. Её движение из-за скорости машины вблизи размывалось, и только дальше от дороги можно было наблюдать сухие гнущиеся стебли, кое-где собирающиеся в большие, лоснящиеся волнами отдельные островки. Вот уже трава стала проступать всё чаще, заменяя собой кустарник, а околодорожный песок слегка поблёскивал, отражая крупицы света, которые старательно собирал из темнеющего неба и проезжающих машин. Девочка разочаровалась и оставила попытки как-то вывести вишнёвое пятно, и теперь с детским, искренним восторгом рассматривала ночное небо, прижавшись к вибрирующему стеклу. Вибрация стекла [повтор, убрать] отдавалась телу и передавалась костям, заставляя всё нутро мелко сотрясаться в унисон корпусу. — Если пятно останется, то растворитель купим на твои карманные,— сказал мужчина за рулём, весело поглядывая на белобрысую через зеркало заднего вида. Девочка отпрянула от окна, бросив на отца не лишённый некоторой толики опасения обижанный и гневный взгляд. Как она сможет отмыть это пятно? Сахарная вода слишком сильно уцепилась за ткань. Сина на пробу снова провела по кляксе успевшей подсохнуть салфеткой, но ничего не случилось и пятно так и осталось на своём месте. Девочка, оглядываясь на зеркало, облизала палец и попробовала провести им, но опять, никакого чуда не произошло. Сина в расстроенных чувствах бросила порозовевшую воздушную салфетку рядом с собой, та вяло опустилась на поверхность в нескольких сантиметрах от девочки, не желая далеко улетать. Внутри Сины начало подниматься раздражение. Она заметила своё насупленное отражение в чёрном стекле окна и отвернулась, стремясь сохранить всю серьёзность и настрой; скрестила руки на коленях, нахмурив брови, и смотрела своими светлыми голубыми глазами прямо перед собой. Перед ней встала картина разсыпавшихся по спинке переднего сидения маминых волос. Вдалеке блестнул новый встречный огонёк. В салоне автомобиля, ни смотря ни на что, всё же сохранялась приятная весёлая и спокойная обстановка. Родители Сины были в хорошем распоряжении духа, чего в прочем не разделяла девочка, она сердилась на себя и на всех вокруг. Девчушка смешно дулалась, выпячивая маленькие губки и по детски морща переносицу. Вскоре, когда от усилий у неё загудела кожа, Сина заприметила под потолком мотылька, сосредоточила на порхающем существе внимание, а потом, резко вытянув руку вверх, схватила его в ладошку. Девочка, аккуратно, стараясь не повредить мотылька в неуклюжих пальцах, открыла небольшую щёлочку в окне и отпустила его туда. В салон проник громкий шум встречного ветра и прохладный воздух. — Сина, что ты делаешь, сейчас же закрой, ты простудишься!— Залепетал женский голос. Но Сина не хотела закрывать окно. Глоток свежего воздуха будто бы разбудил её от дрёмы. Белые вьющиеся волосы растрепались. Если уж она такая плохая, то пусть будет уж во всех отношениях плохой — не будет закрывать противное окно. Машину провожают далёкие звёзды. За короткий срок всё вокруг успело почернеть, но Луна так и не появилась на небосводе. Пушинка, залетевшая через щель тут же попала девочке в нос и та оглушительно чихнула. — Алексина!!!— Отец на секунду отвлёкся от дороги, чтобы повернуть к ней голову.— Закрой немедленно! — Да, да!— Девочка испугалась громкого выкрика. Дрожащие маленькие детские пальчики попытались вернуть всё обратно Отец боковым зрением наблюдал за её действиями. Лицо девочки осветили фары проезжающей машины. Ручка никак не хотела поддаваться. Малышка судорожно дёргала её, мужчина раздражённо повернулся. — Генри!— Мать позвала его. Сина видела сердитое отцовское лицо, то, как он резко повернулся, заслышав длинный, разрывающий барабанные перепонки, сигнал встречной машины. Она видела, как он напрягся, как его нога переместилась и вдавила педаль в пол, она видела его напрягающиеся желваки и то, как руки пытаются вырулить машину, чтобы избежать столкновения. Острая игла как будто пронзила её сознание, её сердце сжал в тиски страх. Мать закричала, а из горла девочки не вышло ни звука. Она помнила свою последнюю мысль, мысль, что сейчас их пронесёт, что всё будет хорошо и что это только минутный страх, что нужно просто пережить это мгновение. Она почувствовала сильный толчок, ремень безопасности щелкнул и впился в грудь и шею, только он помог ей удержаться на месте, потому что всё остальное в салоне залетало по неопределенным траекториям. Вверх, вправо, вниз, влево. Сина не могла набрать в лёгкие воздух. Маму ничего не держало, она не любила ездить пристёгнутой, да ещё и по ровной, пустой дороге; её голова ударилась о лобовое стекло, на котором тут же образовалась вмятина. А потом её ударило ещё раз и ещё раз, что-то в её шее хрустнуло, а стекло наконец пробилось. Звук карёживсегося металла заглушал уши. Тела трепыхались как тряпичные куклы. Нарастающие огни летали за окнами. Ещё один быстрый сигнал, скрип тормозов. Они вылетели на встречку, прямо под очередной несущийся автомобиль, который с грохотом врезался им в крышу. Машина ещё проехалась по инерции и остановилась на боку, не в состоянии упасть из-за другой машины. Сина смотрела на отца. Его голова была пробита осколком зеркала. Губа также была рассечена чем-то. Глаза были открыты и выкачены из орбит. Его голова неестественно лежала на спинке кресла и спустя ещё одно мгновение начала сползать вбок и вниз, оставляя за собой кровавый след. Сина пыталась изо всех сил закричать, позвать на помощь, но только открывала и закрывала рот от шока и от боли: ребра не выдержали таких перегрузок и сломались, впиваясь в нервы и органы. Её сердечко норовило выскочить из груди. Она попала в самый страшный и самый ужасный кошмар. Секунды тянулись как годы, а Сина всё мечтала проснуться, чтобы оказалось, что она просто заснула на заднем сидении машины и ничего не произошло. Вокруг стояла невообразимая, звенящая тишина. Девочка слышала каждый свой удар сердца, каждый свой больной вздох, каждое сглатывание слюны, как будто её уши стали в сто раз чувствительней или она оказалась в комнате с усиленной звукоизоляцией. _______________________________________ Девочка буквально висела на ремне, который сейчас только усугублял боль. Что ей делать? Родители правда мертвы? Она не знала. А может прекрасно знала, но не хотела это осознавать. Тело мамы наполовину вылетело из машины и теперь лежало, нанизанное на зубчатый раздробленный край стекла. Сина смотрела на её каблуки. Красные, праздничные, на каждом по красивой броши, черная подошва. Она не любила эти каблуки, но маме они так нравились. Папа напротив не был одет ни во что парадное, обычная бежево-зелёная ветровка поверх голубой футболки. Алексина боялась смотреть на лица, как только она думала о них, у неё возникали взбудораженные рваные картины самой аварии, когда эти головы неуклюжо болтались туда-сюда словно на пружинках. Когда Алексина моргала, она видела кругообразные длинные цветные дуги — отпечаток слепящего света на сетчатке; они никак не хотели сходить, хотя по меркам девочки, она висит тут уже целую вечность. Сина была в таком шоке, что даже не могла плакать. Она только думала, думала и не могла никак заглушить свои периодичные всплывающие мысли. Она так хотела позвать маму, но она боялась... боялась, что та ей не ответит, боялась вмиг забыть её голос, боялась остаться одной... Салон машины весь блестел и переливался, усыпанный тонким слоем мелкой крошки от разбитого стекла. Более крупные осколки лежали на двери у папиного сидения. Маленькие осколки осели и на коже Алексины, и если бы она отошла от шока и решила бы пошевилиться, они бы тут же дали о себе знать, впиваясь и раня нежные ткани ребёнка, в особенности спину, так как они закатились прямо в щель между сиденьем и телом. Откуда-то начал проступать едкий запах и дым, вытесняющий кислород из салона. Девочка начала дышать ещё чаще. Только сейчас она заметила, как сильно её руки впились в ремень безопасности, сжимая его до побеления костяшек на руках. На её ресницах тоже было пару мелких стеклянных пылинок, которые раздражали глаза и блестели, когда она моргала. Девочка видела вид за разбитым лобовым стеклом: заваленный горизонт, чёрное небо и звёзды, мерцающие от перемещающихся вдалеке слоёв воздуха. Два особняком стоящих полусухих скрюченных деревца высотой не более метра. Какая-то мелкая высохшая растительность, лоснящаяся по поверхности. Одна фара всё ещё работала, мерцая от варварских нападений нахлынувшей мошкары, и освещала смятую красную алюминиевую банку у обочины. По приборной панели катились вязкие бордовые струйки, со временем они вовсе прекратили своё движение, а тусклая фара вконец перегорела и картинка аварии словно окончательно застыла перед глазами. Тьма окутала девочку и мёртвых; такая связывающая, давящая и скрипяще-режущая, словно ощутимая каждым маленьким нервом на коже, тьма. Будто ничего кроме неё никогда и не существовало. Будто в этом мире есть место только для холодного света далёких звёзд, но не более. Солнце никогда и не освещало эту землю, эту планету. Неужели Сина когда-то смеялась, когда-то радовалась жизни? Это кажется странным; но да, она помнила эти чувства и всё воспроизводила их в создании цепляясь за эти улетающие воспоминания всеми силами, пытаясь отбиться от реальности и закрывая глаза. Не часто они так выбирались всей семьей, с папиной-то работой. Но каждый раз этот день был для неё словно праздник: мама была весёлой почти всю дорогу; они разговаривали с папой, смеялись, обсуждали маминых коллег по работе, её успехи, может неудачи, которые тут же принимались и прощались, потому что никто не хотел прекращения этого маленького праздника, этой маленькой иллюзии счастья, которую девочка принимала за чистую монету, искренне радуясь. И эта девочка всё никак не хотела отпустить, распрощаться с этим чувством спокойствия, заботы, любви и защищённости и просто поверить... Их нет... НЕТ!!! НЕТ!!! ...это неправда... Мать полулежала, полувисела, проткнутая стеклом. Её туфли красные с большими брошами. Её тело покрыто осколками, а руки застыли в неестественных положениях. За её спиной свисает под своей тяжестью замок-защёлка на непристёгнутом ремне безопасности. Бардачок так и не был закрыт, из него повываливались все вещи: права, кошелёк, какие-то бумаги, пудреница и салфетки. Это всё сейчас лежало по всему салону, в том числе и в лужице крови под отцом. Папа свалился куда-то совсем вниз, на дверь у водительского сиденья. Его щека размазалась по стеклу, он словно нагромоздился всем телом на твёрдую подушку. Даже могло бы показаться, что он спал, если бы не торчащий из его черепа кусок зеркала. Сколько лет она уже здесь? Пять? Десять? Когда же это кончится? Становилось всё труднее дышать. Может из-за сломанных рёбер, а может из-за едкого дыма, всё равно. Сина не прочь была умереть от чего угодно сейчас. Лишь бы не быть здесь. Может она попадёт в Рай и увидит живую маму? ... Сиротливое вишневое пятнышко казалось уже совсем неважным. ... В голову к девочке пробирались отчаянные добивающие мысли. ... Она виновата в этой аварии, именно Сина. Из-за неё папа отвлёкся. Из-за неё родители мертвы. Только из-за неё. Девочка сейчас тихонько пробовала ножкой пропасть под названием "отчаяние". Она — Убийца. Сина начала осознавать это и её глаза непроизвольно раскрылись шире. Она — самая настоящая малолетняя убийца собственных родителей. Она всегда приносила им все несчастья, всегда из-за неё они ссорились. Как-то, когда она была совсем маленькой, она слышала разговор, разговор о ней. Её мать предлагала отдать её в детдом, папа кричал ей в ответ что-то о мамином сумашествии и несостоятельности подобных заведений. Они выбрали воспитывать её. Лучше бы отдали. А лучше было вообще не рождаться. Всё, всё это из-за неё, из-за Алексины. ... Неподалеку, из соседней машины послышались стоны и крики. Какой-то треск и скрежет. Затем звук подошвы, соприкоснувшейся с асфальтом. — Эй!!— Мужской голос разорвал тишину.— Эй!!!! Здесь есть кто живой?!?— Судорожный кашель.— Отзовитесь!! Неуверенные шаги приближались к корпусу. Рыжеволосый молодой человек нагн.улся и заглянул в салон, прикрывая рот рукой и сдержанно кашляя. Алексина не хотела его появления, она не хотела быть спасённой. — Эй!!!— Он наконец заметил подвижные выпученные глаза пристёгнутой девочки.— Боже ж ты мой! Бедняжка! Он протиснулся между смятым капотом своей машины и их, пытаясь оценить ситуацию. В машину мешало пробраться тело девушки. Он пощупал её пульс. Ничего. Мертва. Тогда он попытался приподнять тело, взяв его подмышки, но ничего дельного не выходило, он только видел, как лицо маленькой девочки принимает выражение ужаса каждый раз, когда он чуть-чуть смещал мёртвую. Тогда он оставил её и потянулся за ключами зажигания. Какими-то невероятными усилиями он дотянулся до них, поранившись о рваный край стекла, и тогда отошёл и обогнул машину сбоку. Он открыл побитый багажник, теперь возможностей достать девочку было больше. Отовсюду шёл дым. Его не было видно, он только ощущался, теребил лёгкие, заставлял задыхаться в кашле. Девочка не кашляла, она потеряла сознание. Мужчина протиснулся в салон. Автомобиль покачнулся. Ребёнок повис без движения на ремнях. Человек одной рукой подхватил маленькое создание, а другой, аккуратно стряхнув осколки, отстегнул ремень безопасности. Он вытащил девочку из стягивающих пут и наклонился над её лицом, прислушиваясь к тихому дыханию. Ещё жива. Он полез обратно, бережно придерживая её и стараясь не допустить движения тела. Его жена только что погибла и он уцепился за эту девочку как за спасательный плот в бушующем море. Только какая-то заевшая пластинка на мысли о том, что он должен срочно унести её отсюда теперь застряла в его голове, вынуждая его двигаться и действовать. Он отошёл подальше от машин, всё же не переставая постоянно оглядываться и останавливаться в каком-то забытье. Его любимая умерла прямо сейчас, на его глазах, и её тело лежало тут же, в одной из этих машин. Человек затряс головой, сосредотачиваясь на другой пострадавшей. Он, всё ещё придерживая слишком лёгкую девочку одной рукой, судорожно лазил по карманам широких туристических штанов. Наконец его рука добралась до маленького чёрного исцарапанного телефона-раскладушки, который он раскрыл, зацепив одну створку за ноготь на большом пальце и набрал номер спасения, в изнеможении опускаясь на песок. Он не видел почти ничего, кроме лица этой девочки, освещённого светом из маленького экранчика на телефоне, и сейчас, качаясь на месте от шалящих нервов и холодного, гуляющего по пустоши, ночного ветра, он подумал о том, как же она похожа на его возлюбленную — как две капли воды, только в детстве. Чуть вздёрнутый носик, большие для детского лица губы, светлые вьющиеся волосы, даже почти белые! Он словно видел перед собой свою дочь и не мог поверить в то, как она напоминает ему жену. Только эти засвеченные испуганные глаза, которые он увидел, пока девочка была в сознании... Ни он, ни его любимая не обладали таким цветом глаз — небесно-голубой, такой кристальный, прозрачный цвет. У него самого были карие с жёлтым отливом глаза, а у его девушки скорее каре-зелёные, если так их вообще можно описать. Эта маленькая девочка обладала очень красивыми глазами. Издалека послышался нарастающий громкий гул лопастей вертолёта. Вскоре две фигурки обдуло сильным направленным потоком ветра, рыжие и светлые пряди волос залетали и затрепыхались под потоками воздуха. Мужчина прикрыл девочку от сильных порывов, одновременно выставляя руку вперёд, ослеплённый ярким светом. Луч метался по испещрённому трещинками и прожилками асфальту, он обрамлял и выделял разлетающиеся клубы дыма и врезался в засохшую траву у дороги, и вот наконец зацепился за скрючившуюся в три погибели фигурку на обочине. Две железные лапы соприкоснулись с чёрным асфальтом, и вертолет наконец остановился на месте, по инерции крутя винтами. Со скрежетом и стуком шарниров дверь отодвигается и из неё выпрыгивает двое медиков в аляповатых жилетах. Девочку взяли на борт. Мужчину, который так не хотел с ней расставаться, поворчав тоже пустили, хотя места для него уже не оставалось. Ему пришлось весь полёт находиться в неудобной позе и вжиматься в гудящий корпус, чтобы доктора смогли помочь пострадавшей. И рыжеволосый уже почти не помнит, как он почувствовал наконец толчёк: вертолёт приземлился у медцентра; почти не помнит как он одной рукой поддерживал носилки, а в другой держал пакет с капельницей; как они вбежали в светлое здание и как он наконец передавал девчушку серьёзным людям в белых халатах; тогда он просто опустился в первое мягкое кожаное кресло и отключился, не находя в себе больше сил быть в создании.