mortals

Первое, что видит Минхек, открыв глаза — побеленный и отсыревший в местах потолок. Мутная россыпь темных родинок плесени напоминает звездное небо в инверсии, и это единственное, что приходит в голову. Он промаргивается и пытается почесать нос — что-то прикреплено к кончику указательного пальца правой руки: это что-то нетяжелое, но, тем не менее, немного сковывающее движение. Минхек поворачивает голову в бок и понимает, где находится. Пара секунд, и воспоминания яркими картинками предстают под веками: смех, дорога, мокрый и скользкий асфальт под колесами внедорожника; руль, собственный крик, раздающийся будто бы откуда-то издалека, и ужас в отражении затонированного стекла. — Минхек? — обеспокоенное лицо Хену перед глазами, нечастое зрелище, к слову. — Боже, ты очнулся. Хлопок двери и копошение за ней. Он здесь. Живой и невредимый, не считая пары царапин на лице. Человек, что уже и не просто друг — а старший брат, готовый пожертвовать всем, чем придется, ради своих младшеньких. Стена, за которой можно спрятаться в любой момент, и молчаливый судья, не пренебрегающий чужими просьбами о помощи. Он здесь, но может ли это означать, что и все остальные в безопасности? Что никто, кроме него, не пострадал? Шум, едва слышный издалека, становится все громче, ближе, и Минхек едва успевает спрятать переживания глубже в себя, как в палату вливается смесь до боли знакомых голосов. Кому-то было бы нелегко, но он каждый способен отделить от другого. Сквозь призму многолетней дружбы — способность распознать и вырвать из миллионов других именно те, родные звуки — сущий пустяк. Минхек аккуратно приподнимается на локтях, чувствует, что и он, в принципе, в полном порядке, как оказывется в кольце сильных рук. В шею утыкается лицо, залитое слезами, и долго гадать не приходится. — Хен, ты его задушишь, — Чангюн едва подавляет смешок, но по его напряженной челюсти заметно, что обеспокоенность за друга не пропала окончательно. Михек улыбается от мысли о том, что даже «железная дева» не смогла подавить свою взволнованность. — И прекрати реветь. Хосок шмыгает носом, но отпускать не собирается, и даже минхеково: «Все хорошо, ну чего ты», — не делает легче. — Ты провел в коме около двух недель. Но врач сказал, что все отлично и можно выписаться уже завтра, — подает голос Хенвон, и нельзя не заметить нежность в его глазах. Две недели? Как так? Почему? А остальные? Минхек вытягивает шею и пытается разглядеть всех вошедших, все еще находять в железной хватке Хосока. В каком состоянии другие ребята? А если кто-то… По его неосторожности и невнимательности… Стоявший все это время в углу Кихен ловит его потерянный и заметно потускневший взгляд и мягко произносит: — Никто не пострадал, ты всех спас. Минхек облегченно вздыхает и откидывает голову назад, Хену же подходит и по-отцовски треплет его по голове, взъерошивая выбеленные, и без того растрепанные, волосы. Еще буквально пару минут назад царившая гробовая тишина сменилась тонким сплавом голосов и эмоций, и Хену не может не одарить своих братишек теплыми взглядом и улыбкой. Он вспоминает, как все вместе, даже неверущие, они молили Бога о приезде скорой вовремя, молили его о спасении. Надеялись еще очень долго иметь возможность погреться под любимым и незаменимым солнышком. Лишь бы живой, пожалуйста… Стрессовые ситуации меняют человека, расрывают его новые стороны. Минхек не может скрыть свои удовлетворение и радость от осознания того факта, что все они рядом, что все они волновались. По-настоящему, как не просто друзья — члены семьи, которой у него не было. Глаза слезятся от простого человеческого счастья, а растроганное сердце рвется наружу. Минхек выглядывает из-за хосокого плеча, что все еще шмыгает. Хосок теплый, а минхекова шея, однозначно, мокрая и соленая. Этот взрослый парень — вроде бы хен, а такой ранимый и сентиментальный, словно маленькое дитя — еще один повод улыбнуться ярче, в своей манере, так, как только он, Ли Минхек, и может. Все эти родные люди: Хену, Чангюн, Чжухон, Хенвон и даже Кихен, ходячая язва, — уставшие и бледные, украшенные темными и глубокими кругами под глазами, чем не похвастаешься, но теплые и с в о и. Минхек едва держится, локти разъезжаются в стороны, а навалившийся на него Хосок усугубляет ситуацию, и Минхек позволяет себе упасть на подушку. Звездное небо в инверсии уже четче и маленькие звездочки будто бы складываются в небесную улыбку. Чжухон неслышно подходит и оттаскивает Хосока со словами: «Он уже упал из-за тебя». Его смех нежно окутывает пространство, и Минхек ничего кроме не слышит. Он блаженно прикрывает глаза: как это хорошо все-таки — быть живым. Только вот Чангюн знает: когда Минхека вытащили из машины, его сердце не билось совсем.