Тэхён пишет и пишет...

    Юна – сестра Тэхёна, старше на семь лет. Добрая, вкусно готовит, вся забота о содержании дома в чистоте целиком на ней, трудолюбивая в общем, отличница в школе, отличница в уютных домах репетиторов, довольно милая на лицо. И вообще, что может сказать ещё хорошего про нее отец, ставя в очередной раз в пример?     Да! Тэ снова стоит и, дуя губы, рассматривает старые и обшарканные половицы дома. Где ветер пронизывает насквозь, оседая горечью в горле, где, как неумелые солдаты, выглядывают из укрытия в ненужный момент занозы, протыкая теплые носки и неприятно тыча в пальцы. И нехотя лицезрит сцену в виде кричащего «по делу» отца и пай-девочки Юны, которая, вроде как, заметила ухудшение в оценках младшего.         Всё заканчивается на домашнем аресте и презрительных взглядах старших. Взрослых, умных, знающих что к чему в этой жизни. Желание ябедничать ковыряет душу как никогда.     Недолго думая, мальчик устало бредет в свою обитель. Со старых книг слетает пыль, которая дуновением затерянного ветерка от двери оказывается во всех уголках комнаты, а также в собственном носу. Вследствие чего слышен чих, а с первого этажа разносится грозное «ты что, заболел? Как ты смог в плюсовую температуру?». И если бы мальчика и могло это не раздражать, он бы не свалился сейчас в бешенстве на кровать, взбивая своими нервами перьевую подушку. Но хватает всего минут десяти, и на смену дерущемуся психу приходит немного другая сторона эго, не особо отличающаяся в наличии положительного начала. Скорее наоборот – полного его отсутствия.     Первая такая мысль настигла Тэхёна лет в девять. Тогда было слишком жарко. Тело под школьной формой прело, глаза на ходу закрывались от сонной усталости, а ноги готовы были согнуться в любой момент и не разогнуться обратно. Возможно это совершил солнечный удар, и ему почудилось, но Тэхён отчетливо слышал историю, исходившую из уст своей одноклассницы. После полуденного звонка на перемену все вышли из класса обедать. Оставшиеся пять человек, кроме него, двое мальчишек и две девочки, занимались своими делами и, кажется, не собирались последовать примеру многих.     А история заключалась в следующем... Одна из одноклассниц на ухо шептала другой, как посмотрела порно на неделе. Киму это было вполне легко уловить, так как сидел позади них. Весело, не правда ли? Но самое интересное далее... Просто... в этот момент она смотрела на парней в другой части кабинета. А через минуты две, под взаимным переглядыванием, те вышли. Вот тогда-то в голове и возникла эта пропущенная немая сцена. Как Тэхён смог добраться домой после занятий и как взял в руки карандаш не помнит. Зато как после всего написанного смачного излился с тихим стоном, дрожащей рукой, с доселе не испытываемыми ощущениями и страхом, огромным, наполняющим всё внутри до краев, страхом за то мерзкое чувство, что натворил что-то блядски плохое и неимоверно грязное, – помнит. До сих пор.     Но постепенно переходя из класса в класс, становясь старше, он чувствовал, что ощущение давления внутри, при одной такой мысли растекающееся негой в органах, возрастало, чем наращивало писательские навыки, испорченность в голове, но не чувство стыда.     В этот день Тэхён после криков отца слышал лишь хлопок дверью, что отозвался восхищенным возгласом сестры и приглашающими отзывами Кима старшего. Тэхён зарылся в одеяло сильнее и прижал к себе большую подушку милого инопланетянина Таты. Её подарили Тэ на десятый день рождения.     Скрипучие половицы, разлив горячей воды из термопота, шум и смех родных людей, повидавших нежданно нагрянувшего гостя. — Тата... — зовет подушку, воображая из неё реального друга, — ...почему они злятся? — но вышитые черные глазки лишь кукольно смотрят и не собираются подавать признаков жизни, а желтые губы очень смешно бросаются в глаза, из-за чего Тэхён лишь растягивается в улыбке и прижимает игрушку ближе.     Перед тем, как заснуть, Тэхён снова слышит хлопок дверью, но не придает значения, за что в последствии и платится...     На улице уже стемнело. Вечерняя шумиха города стихла и протяжными ретро мелодиями из кафе через дорогу пробиралась сквозь открытое настежь окно. В комнате веяло свежестью, окутывающей не накрытое одеяльцем тело, что, конечно, разбудило Тэхёна. Из сна он выбирался мучительно долго, а после лениво шагал закрывать причинную дверцу и потирал сонные глазенки кулачками. Бесшумно выйдя в коридор, Тэ поплелся в кухню. Странно. Казалось, будто дома никого не было. Будто его оставили одного или бросили на произвол судьбы, считайте как хотите, но одиночество уже ковало цепи. Отца дома не оказалось – понял Ким это, когда заглянул в кабинет старшего на первом этаже. Ну, а сестра, скорее всего, была в своей комнате. Зайдя на кухню, Тэ высыпал в кружку горячий шоколад и налил кипяченой воды. Взяв ложку, тщательно размешал и поплелся обратно в комнату. В момент он придумывал новый сюжет для своих коротких рассказов, которые писал себе на телефон, а затем размещал в сети.  Благополучно поднявшись на второй этаж, он уже было хотел побежать в спальню, так как идея, которая посетила его голову, показалась ему слишком интересной и, возможно, удовлетворяла вкусам его читателей, которых, нужно заметить, было немало. Но... маленькое «но» мешало ему совершить такой необдуманный поступок.     Голоса в комнате Юны, их было двое.     Напрягшись и пройдя вперед, постепенно замедляя темп шага, Тэхён увидел дверь в одну из комнат приоткрытой, и по своему дикому любопытству в прямом смысле начал греть уши. Около широкой платяной тумбы с зеркалом стояла сестра с длинным, спадающим из-за некрепко держащей резинки хвостиком, и разговаривала с кем-то, смотря в сторону кровати. Там сидел незнакомый мальчику парень. Черный свитер закрывал ему плечо, но со второго соскальзывал. Порванные в коленях джинсы обтягивали жилистые бедра и икры. С правого уха свисали серьги в виде черных колец. На одном из них был маленький крестик. Уложенные темные волосы скрывали черты глаз. Но одно было видно точно и запомнилось надолго. Под его нижней в меру пухлой губой, под строго вычерченной линией края была маленькая, почти незаметная глазу в этих сумерках родинка. Засмотревшись, он не сразу начал понимать, о чем они говорят. А когда дошло, было слишком поздно. — Гук-а, ему всего тринадцать, понимаешь?