Bubbles and tequila

Цезарь тщетно пытается сосредоточиться и прочесть хоть что-то из тех лекций, что он записал на сегодняшних утренних занятиях. Но увы – стоит ему пройти хотя бы строчку, как она моментом выскальзывает у него из головы, следующее предложение утрачивает свой смысл, и он перестаёт понимать, о чём в принципе идёт в тексте речь. На сей раз Цеппели сдаётся и, отбрасывая тетрадь куда-то в сторону – судя по глухому хлопку, она приземляется где-то на полу – откидывается спиной назад и падает на кровать, теперь лёжа на ней, а не продолжая сидеть. Где-то за окном шелестит октябрьский дождь. Вроде в доме достаточно тепло, но Цезарь этого не чувствует. Он в принципе не чувствует сейчас ровным счётом ничего – только странную тянущую пустоту в груди. Чисто на автомате он хлопает рукой по покрывалу справа от себя и, нащупывая свой телефон, включает его и подносит экран к лицу. Листает сообщения и перечитывает одно. Последнее, что пришло сегодня с утра от его zia. «Теперь ты решил оставить нас уже навсегда, да, козёл?» - думает Цеппели, но в этих словах нет злости. Они звучат в его голове устало, почти безэмоционально. Пальцы разжимаются, и телефон падает прямо ему на грудь. Но Цезарю на это совершенно плевать. Он смотрит куда-то вверх и пытается понять, почему он чувствует себя так. Словно это не его отец умер этой ночью, а он сам. * * * Время близится уже к ночи, а он всё ещё один в квартире. Цезарь отдалённо вспоминает, что Джозеф вроде как собирался остаться ночевать у Томоко. Только дурак бы не понял, что именно это могло означать. «Ну, наконец-то ты перестанешь быть девственником, ДжоДжо», - проносится в голове Цеппели, и его собственный голос в мыслях звучит всё так же безжизненно. Цезарь невольно морщится от этого, а затем приподнимается на кровати. Чёрт, неужели он целый час просто тупо провалялся в своей комнате? Взгляд на часы даёт понять, что да, так оно и есть. Странно тогда, почему он не ощущает голода. Мысли о еде, скорее, вызывают неприятную возню где-то в пищеводе, да и только. «Это всё стресс. Точно. Надо хоть что-то в себя запихнуть – с утра ничего не ел же», - рассуждает про себя Цеппели, после чего встает с кровати совсем и, взяв с собой мобильник, направляется из своей комнаты на кухню. В холодильнике ничто не цепляет его взгляда, поэтому как итог он просто заваривает себе чай и садится на диване в гостиной. Проверив свой телефон, Цезарь обнаруживает сообщение от Джайро. Его кузен не пишет никаких соболезнований, ничего такого. Только спрашивает, сможет ли он прибыть на похороны. «Va bene se non vuoi, Cesare*». Цеппели слегка прикусывает нижнюю губу в задумчивости, затем печатает ответ: «Ho bisogno di tempo per pensare**». Через пару мгновений приходит ответ: «Certo, tanto quanto è necessario***». «Grazie», - отсылает он обратно, после чего сворачивает переписку. От нечего делать Цезарь листает список контактов и невольно останавливается на номере Джозефа. Да, сейчас ему, пожалуй, меньше всего хотелось быть одному, но выдернуть своего друга со свидания (а то и чего другого) он просто не может. Эгоистично это, да и чего уж – Цеппели может справиться с этим один. Всегда справлялся. Жаль только, что куда-нибудь отправиться самому сил и желания у него нет. Закрыв список контактов, Цезарь открывает на телефоне браузер и пытается убить время в интернете. * * * Долго в интернете он не сидит, в конце концов просто задремав на диване. Даже, скорее, отключившись, потому что он не замечает толком, когда засыпает, а открыв глаза в следующий раз, не слышит за окном шелеста дождя, а шея у него ноет из-за сна в неудобном положении. Тяжело вздыхая, Цезарь отстраняется от спинки дивана и, морщась, разминает затёкшие мышцы. Затем смотрит время на своём телефоне. Почти час ночи. Это его выключило на пять с лишним часов. Поразительно, но теперь понятно, почему ему совсем не хочется спать. Только вот что ему в таком случае делать всю ночь? «Fanculo****», - отрывисто ругается про себя Цеппели. После чего встаёт с дивана, ненадолго удаляется в туалет, а потом опять идёт на кухню. Есть ему всё ещё не хочется из-за непроходящей пустоты в груди, поэтому он снова заваривает себе чай. Когда Цезарь возвращается в гостиную, он вдруг слышит возню в замке входной двери. А потом та открывается, и в квартиру заходит Джозеф – заметно более взъерошенный, нежели обычно, и с улыбкой чуть ли не до самых ушей. Он замечает Цеппели через пару мгновений и замирает с растерянным видом. - Эм… Я думал, что ты уже спишь, - после паузы произносит Джостар. - Я думал, ты собирался остаться у Томоко ночевать, - отвечает ему Цезарь. Он старается игнорировать достаточно очевидные красноватые пятна на шее своего друга – сейчас почему-то от их вида ему становилось только хуже. - А, ну, - Джозеф глупо усмехается, затем наконец-то скидывает с себя кроссовки и, отойдя от двери, присаживается рядом с итальянцем на диван. – К ней незапланированно пришла подруга. Она поздно возвращалась с какой-то вечеринки, и на неё чуть не напал какой-то псих. Я сперва хотел было предложить проводить её до дома, но Томо меня опередила, сказав, что подруга может переночевать у неё. Ну, и я решил уйти, чтобы не смущать. - Понятно, - кивает Цеппели. Он пытается звучать нормально, но у него это плохо получается. Соответственно, Джостар сразу подмечает, что что-то не так. Он внимательно смотрит на друга, затем с долей осторожности спрашивает: - У тебя всё нормально? Ты выглядишь как привидение. Цезарь негромко, сухо усмехается. - Правда? Что ж, Хэллоуин не за горами – как раз в тему будет, - он пытается отшутиться, отвлечь внимание, но конечно же это не срабатывает. С Джозефом такое в принципе не работает. - Цезарь, - серьёзно говорит Джостар, придвигаясь чуть ближе и заглядывая Цеппели в лицо. От этого у итальянца возникает желание исчезнуть, скрыться где-нибудь подальше, но он остаётся сидеть на месте. – Я прекрасно вижу, что ты в ужасном состоянии. Если у тебя что-то произошло, ты можешь сказать мне. «Ты сам-то не так уж часто и охотно делишься чем-то, что у тебя на сердце, ДжоДжо, так не пойти ли тебе лесом?» - с долей раздражения думает Цезарь, но, к счастью, не высказывает этого вслух, лишь судорожно сглатывая. Он старается смотреть куда угодно, только не на Джозефа, и продолжает молчать. Джостар некоторое время выжидающе смотрит на него, затем тяжело вздыхает. - Я могу, конечно, начать гадать, что именно такого случилось, но мы оба прекрасно понимаем, что это – уже идиотизм, - он хмурится, и Цеппели невольно чувствует укол вины. Итальянец прикрывает глаза, затем указывает кивком на мобильный телефон, что сейчас лежит на кофейном столике. - Можешь сам посмотреть. Среди последних сообщений, - с долей притворного безразличия говорит он. Но сердце в груди почему-то слегка сдавливает воображаемыми тисками. Джозеф вопросительно смотрит на телефон, затем берёт его в руки и, введя код безопасности (Цезарь только сейчас отмечает, что они знают пароли от телефонов друг друга, да и не только, и как-то это странно, наверное), начинает смотреть его сообщения. Когда он доходит до того самого, это становится понятно сразу – Джостар меняется в лице. Вместо прежней сосредоточенности и некоторой тревожности на нём прописывается сочувствие. Тиски на сердце Цезаря начинают давить чуть сильнее. - Ох… Чёрт, Цез, это… - Джозеф пытается подобрать какие-то слова – возможно, чтобы утешить его. Почему-то это забавляет Цеппели, и он негромко усмехается. - Да перестань. Да, у меня умер отец. Что теперь? – ещё один смешок, и в нём слышится злая ирония и горечь. – Его не было в моей жизни десять лет. Целых. Десять. Грёбаных. Лет. Что мне до этого? – правая рука сама по себе поднимается, и пальцы запутываются в светлых волосах, чуть сжимая пряди. – Да, мы потом виделись пару раз. Замечательно, конечно, но этого всё равно недостаточно, чтобы он снова начал иметь для меня хоть какое-то значение. Он мне не отец, - гадкие слова сами по себе выходят из его рта подобно вязкой смоле или чему-то такому же тёмному. – Он просто… Просто козёл, который когда-то без объяснения причин ушёл и бросил меня и моих братьев и сестёр одних. И плевать, что он потом говорил, что ему пришлось оставить нас на zio и zia*****, потому что дед в своё время не закончил какое-то очень важное дело, а в детстве мы бы не поняли ничего, попытайся он объяснить, - голос Цезаря начинает дрожать, но он этого не замечает. Равно как и того, что что-то горячее начинает течь по его щекам. – Он – никто. Поэтому мне не жаль. Мне всё равно. Мне аб-со-лют-но всё равно! Так что не надо мне сочувствовать или что-то такое! - Цезарь… - негромко произносит Джозеф. Именно с тем чёртовым сочувствием, которого Цеппели просил ему не выражать. - ЧТО?! – почти кричит он, моментом взвиваясь и с раздражением глядя на друга. Пересекается с ним взглядом. И почти так же моментально остывает. Конечно, ДжоДжо не понимает его. Но в его глазах помимо сочувствия видно отражение той боли, которую вовсю ощущает сейчас сам Цеппели, и именно это заставляет что-то внутри него надломиться. Что-то неслышно трещит по швам и выходит наружу через дрожь по всему телу и непрекращающийся поток горячих слёз, которые теперь Цезарь чувствует слишком хорошо. Ему вновь хочется спрятаться, хотя бы скрыть своё лицо, и в этот раз Джозеф словно понимает его желание и… просто заключает его в объятья, позволяя Цеппели уткнуться лицом в своё плечо. «Vaffanculo, stronzo! Lasciami andare!******» - кричит Цезарь, но только в своих мыслях. Потому что единственное, что срывается с его губ, - это громкий всхлип, а затем он невольно сам судорожно вцепляется в своего друга. Возникает ощущение, словно время повернулось вспять, и ему снова десять лет. Его отец только оставил его одного, и он злится, потому что не может понять, за что так с ним поступили. Не знает, что ему теперь делать. Но притом ужасно хочет кричать, сломать что-то, рыдать в голос. Хочет, чтобы кто-то утешил его. Прижал к себе, как когда-то бесконечно давно делала мама, и сказал, что всё образуется… Когда ему было десять, Цезарю пришлось держать всё внутри себя. Ради братьев и сестёр, которые были напуганы и огорчены не меньше него. Он даже не плакал ночью в подушку в тот злополучный день. А потом смог пойти дальше. Да, не без помощи Джайро, но смог. Теперь же казалось, словно все те слёзы, что он так долго сдерживал в себе, решили наконец-то вырваться наружу вместе с болью и горечью. В обыденности Цеппели постыдился бы себя самого, но именно в этот момент ему было решительно всё равно. Он впервые за, наверное, всю свою жизнь просто отпустил себя, без стеснения отдаваясь чужим объятьям и никак не контролируя свои эмоции. Возможно, потом он и пожалеет об этом, но сейчас Цезарь лишь старается как можно крепче прижаться к Джозефу, чуть вздрагивая от периодически вырывающихся из него всхлипов. От Джостара пахнет чем-то лёгким и цветочным. Явно женские духи. Но Цеппели больше сосредотачивается на ином, более тёплом и почти неуловимом запахе, который определённо принадлежит именно ДжоДжо. Прижимается щекой к плечу Джозефа, отвлечённо примечая виднеющиеся концы его необычной, но всегда нравившейся Цезарю родинки-звезды. Прикрывает глаза, начиная постепенно успокаиваться от чужого тепла, которое уже во многом стало родным и близким. В детстве ему пришлось быть сильным для других. Сейчас же, в двадцать с небольшим, он наконец-то смог позволить себе хоть на один миг быть слабым. Кто бы мог подумать, что произойдёт это благодаря Джозефу Джостару. Парню, которого при первой встрече он возненавидел как никого другого. И который теперь был ему даже ближе, чем кто-либо из его семьи. Да уж, наверное, это и правда судьба. И у неё довольно своеобразное чувство юмора. * * * Они легли спать ближе к трём утра. Джозеф не пожелал оставлять Цезаря одного после всего, и потому в результате они устроились в его комнате на его кровати. Цеппели пытался отговориться, отмечая, что им навряд ли удастся удобно устроиться вдвоём на одной постели (не говоря уж о том, что странно это – двум взрослым парням укладываться спать вместе), но Джостар ничего и слушать не хотел. Так что засыпал Цезарь уже рядом с Джозефом. Было немного тесно, но в целом терпимо. Даже уютно в чём-то. В какой-то момент сквозь сон он ощутил, как его со спины обняли тёплые руки. Но вместо того, чтобы напрячься, Цеппели на удивление лишь больше успокоился от этого, окончательно засыпая. Напоследок он подумал о том, что было бы здорово, если бы так было каждую ночь.