Bubbles and tequila

При всём при том, что Египет вечером был, может, лишь немногим жарче, чем Неаполь, Цезарь с некоторой досадой отмечает про себя, что за всё это время он успел поотвыкнуть от высоких температур. Пусть они с Джозефом время от времени возвращались на его родину, сейчас жара была несколько изнуряющей. Даже тень не слишком спасала, что было особо досадно. Возможно, всё дело в близости пустыни. А возможно, в том, что он уже не так молод. Семьдесят лет – это всё-таки довольно приличная цифра. Но ладно – вроде как пока он просто чувствовал некоторую сонливость, и ему было душновато, а не словно ещё немного, и он зажарится заживо. Так что, наверное, всё было не так уж и плохо. - Старик, напомни мне ещё раз: зачем я здесь? – с явным недовольством протягивает Джотаро, поправляя у себя на голове неизменную чёрную фуражку. Тёмная прядь волос выбивается ему на лицо, и он отводит её в сторону. Нориаки – его друг, что сидит рядом – негромко усмехается, после чего делает вид, что нет, он не производил сейчас никаких звуков. - Тебе, наверное, стоит хотя бы иногда снимать с себя эту дурацкую кепку. Или поменять на белую, чтобы тебе не жарило голову так сильно, - хмыкает Джозеф, и здесь уже издаёт тихий смешок сам Цезарь. Ох уж эти вечные перебранки внука и деда – всегда одно и то же. – Говорю ещё раз: ты здесь потому, что я так решил. Мы с Цезарем приехали сюда, потому что Фонд Спидвагона что-то обнаружил в пустыне неподалёку от Каира. Поскольку мы являемся теми, кто непосредственно возглавляет Фонд, нам полагается тут быть. А ты как наш внук, скорее всего, будешь заниматься всем этим потом, поэтому… - С чего ты решил, что я хочу иметь хоть какое-то дело с этим вашим дурацким научным фондом? – в свою очередь хмыкает Куджо, слегка закатывая глаза. - Наверное, с того, что твой дядя уже имеет с ним дело. Да и потом – тебе наверняка будет интересно поучаствовать немного в их исследованиях морских глубин, так? – вставляет Цеппели, делая вид, что он тут совсем не при чём, и начиная притворно рассматривать свои ногти. – Я слышал, у них внушительная информационная база, и хоть штат сотрудников тоже солидный, новички бы им там точно не помешали. Никакого словесного ответа на сказанное им не следует, но Цезарь ясно ощущает на себе тяжёлый взгляд своего внука. Это забавляет. Джотаро в принципе было забавно иногда поддевать так или иначе – парень слишком уж много дерзил, стараясь таким образом выглядеть суровым и крутым, надо было время от времени опускать его с небес на землю. - О, это наверняка очень интересно. Может, у них есть даже образцы различной подводной фауны? – и конечно же, как и всегда, в издевательства над Куджо вносит свою лепту и Какёин, задавая вопрос с деланым восхищением и интересом. На попытку друга прожечь в нём дыру взглядом рыжеволосый юноша только невинно улыбается, чуть накручивая длинную прядь чёлки на палец. - Насколько я слышал, есть, и даже в большом количестве. И не только общеизвестные, но и довольно редкие, которых в простом океанариуме не увидишь, - это голос уже подаёт сидящий по левую руку от Джозефа Мохаммед Абдул – их личный «гид» по Каиру, один из начинающих сотрудников Фонда и по совместительству приятель Джотаро и Нориаки по колледжу со старших курсов. Его уже Куджо не пытается испепелить взглядом, предпочитая надвинуть фуражку лишь ниже на глаза и тяжело вздохнуть. Темнокожий египтянин лишь слегка ухмыляется на это. - Да ладно тебе, Джотаро, что ты так напрягаешься! Никто не заставляет тебя что-либо делать – только наблюдать, и всё, – наконец, к беседе (и поддеванию Куджо) подключается последний участник – сидящий рядом с Абдулом Жан-Пьер Польнарефф. Молодой француз с престраннейшей причёской (Цезарь всё ещё изредка гадал, как Жану не лень тратить кучу времени, чтобы поставить свои длинные, почти белые волосы практически вертикально), тоже из колледжных приятелей, тоже новичок среди работников Фонда (правда, в отличие от Мохаммеда, совсем зелёный и несколько легкомысленный). Он чуть откидывается на стуле и убирает руки себе под голову, широко ухмыляясь. – К тому же, сейчас ведь летние каникулы. Мы отдыхаем, а где же ещё это делать, как не где-нибудь в жарких странах? - Я бы предпочёл остаться дома, - фыркает на это Джотаро. - В Японии вместе с матерью, которая, как ты сам неоднократно жаловался, «вечно путается у тебя под ногами»? – Цезарь слегка поднимает бровь, и это почти незаметно, но Куджо начинает дуться лишь больше. – Или в Америке с прадядями Джайро и Джонни, которые – опять же, по твоим словам – «чрезмерно шумные и только и делают, что треплются о лошадях»? – вот теперь уже мрачность Джотаро становится явной. Он поджимает губы и чуть щурится, но уж на кого, а на Цеппели его попытки «убить человека взглядом» не действуют совершенно. Он на это только слегка ухмыляется, слегка проводя пальцем по своим седым усам. – Ну, как я и думал. У твоего двоюродного дяди Джорно нет на тебя времени, и потому из всех зол наша компания оказалась самым меньшим. В таком случае, как и сказал Жан-Пьер, тебе бы стоило немного успокоиться и наслаждаться отдыхом. - Хе-хе, уделан снова собственным дедом, - ехидно усмехается Джозеф, и да уж, даже в свои шестьдесят восемь он продолжает вести себя как дитя. Это, наверное, никогда не кончится. Что уж, даже на смертном одре он наверняка захочет в последний раз как-нибудь над всеми по-дурацки приколоться – просто потому, что это забавно. Джотаро окончательно надвигает свою фуражку на глаза и со вздохом произносит своё привычное «Yare yare daze». В своё время Цезарь узнал от Холли, что на японском это было выражение некоторой досады, которое можно было примерно перевести как «ну и ну» или что-то в этом роде. Звучало занятно, а с тех пор, как стало понятным, – особенно приятно, потому что, слыша это из уст внука, Цеппели точно знал, что парня достало всё окончательно, и ему уже просто нечего было сказать, если шёл какой-то спор. - Ладно, в самом деле – всё ведь не так плохо, ДжоДжо, - как и всегда, первым проявляет милость по отношению к Джотаро Нориаки. Он кладёт Куджо ладонь на плечо и чуть сжимает его. – Тем более что завтра мы пойдём нырять с аквалангом и посмотрим здешних рыб. Это наверняка будет очень интересно, согласись. Здесь уже Джотаро и правда заметно расслабляется и, вновь тяжело вздохнув, слегка кивает головой, утвердительно хмыкая. Цезарь берёт со столика свою чашку с кофе и, прикрыв нижнюю часть лица, незаметно ухмыляется. Если его внуку казалось, что он достаточно скрытен в плане собственных чувств, то здесь он несколько ошибался. Цеппели лично всё было видно как на ладони, да и были у него подозрения, что и сам Нориаки был к Куджо неравнодушен. По крайней мере, в последнее время тот старался всё больше времени проводить в компании своего друга, плюс количество прикосновений между ними – пусть те и были достаточно обыденными – увеличилось в порядочное количество раз. Так что легко было предположить, куда всё в итоге может прийти, и не скажи, чтобы это было плохо. Со стороны их отношения в чём-то выглядели так, словно Какёин пытается приручить дикого зверя – настолько замкнутым и в чём-то агрессивным казался на первый взгляд Джотаро (на то, на самом деле, были свои причины – помимо обычного юношеского бунтарства – но всем и каждому ведь это не объяснишь, да и мало кто поймёт в итоге). И стоило отметить – получалось у Нори это прекрасно. Только на последний шаг никто из них всё не решался, и приходилось с некоторым трудом, но себя сдерживать. Ладно что они с Джозефом в своё время – два дурня, которым и правда потребовался толчок со стороны в виде шутки с омелой. Здесь всё же, наверное, вмешиваться не стоит. Разве что если всё затянется слишком уж надолго – тогда можно будет и придумать что… Впрочем, Цезарь полагает, что насчёт решения этой проблемы вполне можно рассчитывать на Какёина. Этот малец всегда добивается своих целей, если сильно того хочет. Надо просто набраться терпения. - И ведь действительно. Польнарефф прав – это ваша четвёрка тут на отдыхе, да притом почти полностью халявном. Так что радоваться надо, а не ворчать, - хмыкает Джостар, скрещивая руки на груди. - И мы искренне благодарны, что вы решили позвать нас с собой просто за компанию, - прежде, чем Джотаро успевает взъершиться вновь, Абдул вставляет своё слово, вежливо улыбаясь. Так что Куджо остаётся лишь фыркнуть и бросить в сторону «Ага, конечно». - Вот-вот! Каир – это не Франция и не Италия, конечно, но тоже ведь есть на что посмотреть, - довольно поддакивает Польнарефф, поправляя свои солнцезащитные очки. – Да и девушки тут тоже есть очень даже симпатичные. Je pense que c’est excellent, mes amis*! - Ну конечно, что же тебя ещё может интересовать, как не девушки, - негромко усмехается Нориаки, а Мохаммед слегка качает головой и хмурится, протягивая: «Да уж, в самом деле». - С эстетической точки зрения, Момо, с эстетической! – спешно поправляется Жан-Пьер и широко улыбается египтянину. - Само собой, - тот улыбается в ответ, и Цезарю прекрасно видно, что ранняя мрачность была лишь притворством. Ну да, знакомо – они с Джозефом тоже всегда так подкалывали друг друга, когда встречались. Всё-таки занятная у них тут собралась компания, ничего не скажешь. Но приятно было, что никто не ощущал себя лишним, несмотря на весомое различие возрастов некоторых собеседников. Впрочем, Цеппели полагает, что они с супругом даже сейчас не слишком-то далеко ушли внутренне от молодёжи, так что беспокоиться было в общем-то не о чем. Тем более что это была уже не первая такая их встреча. Это было… приятно, что и говорить. Позволяло временно отвлечься от собственного возраста. Проходит некоторое время, и просыпается некто, до этого не подававший голоса – бостонский терьер Игги, питомец Абдула и Польнареффа. Пёс начинает достаточно активно донимать своих хозяев, а потом и остальных, так что вся компания вместе решает, что можно было бы уже двинуться в путь, и уходят из небольшой придорожной кафешки. По пути обратно в отель Джозеф и Джотаро снова начинают о чём-то переругиваться – вернее, это ДжоДжо пытается что-то доказать своему внуку, а тот прилагает все усилия, чтобы не сильно раздражаться на деда – и тут Цеппели уже не вмешивается со своими комментариями, лишь с некоторым весельем наблюдая со стороны. Нориаки в какой-то момент говорит ему, что это – действительно очень забавное зрелище, и Цезарь охотно соглашается с ним. * * * Ночью в Каире становится значительно прохладнее. Хорошее время, чтобы посидеть где-нибудь снаружи и просто поразмыслить о всяком, пока в конце концов тебя не потянет спать. По крайней мере, так решил для себя Цезарь – потому сейчас он стоял на балконе их с Джозефом номера, глядя наверх в бесконечную черноту неба, и, как обычно и бывало в последнее время, думал о прошедших днях, перебирая в памяти те или иные события. Да, правду говорят, что время летит быстро, когда ты счастлив. Цеппели убедился в этом на собственном опыте, но пришёл к выводу, что оно не так уж и плохо. Молодость прошла, но что поделать – вечно длиться она не могла. И потом – между прочим, когда-то он не думал, что вообще проживёт дольше двух десятков (настолько пессимистичный был у него настрой), а тут вот, уже за семьдесят перевалило, и не скажи, чтобы он чувствовал себя хуже. Да, не было такого количества сил, как раньше, но всё равно многие в его возрасте могли бы ему позавидовать. И речь тут шла не только об одном здоровье. Всё ведь и правда сложилось как нельзя лучше. Изначально достаточно немаленькая, семья его со временем разрослась лишь больше. Кто-то, конечно, ушёл – и это было печально – но на смену им появились другие, не менее любимые. У повзрослевших детей теперь были свои дети, которые уже сами были не маленькими и готовились начать самостоятельную жизнь. Всем было хорошо и все были счастливы – лучшего и не пожелаешь, так ведь? Правда, Джозеф всё не переставал ворчать, что как итог все его дети свалили куда подальше в Японию, но Цезарь на это всегда ему отвечал, что нечего пенять на страну и людей, в ней живущих, когда он сам в своё время был в отношениях с японкой. Так что было лишь закономерно, что тот же Джоске захотел со временем вернуться к себе на родину, которая также являлась родиной и для его любимого человека. Ну, а что касается Холли, тот тут ответ прост – сердце само выбирает, кого ему любить, и просто так уж вышло, что приглянулся ей именно японец. Им с Джостаром оставалось только порадоваться, что всё у всех было хорошо и спокойно. На это ДжоДжо, конечно, соглашался, но всё равно раз за разом повторял одно и то же – как он не любит Японию и японцев. Цеппели оставалось только смириться и просто позволять своему супругу ворчать тогда, когда ему хотелось. Это было не ново, что уж там. Тем более что он понимал – данное ворчание было просто следствием обычной тоски по близким. Но самым замечательным и притом удивительным было, пожалуй, всё-таки как раз то, сколько уже сами Цезарь и Джозеф были вместе. Время от времени Цеппели думал и об этом и каждый раз поражался тому, какие числа обнаруживал. Вот и сейчас, в очередной момент раздумий, вышло так же. Сорок пять лет одного лишь брака. А уж в принципе знали они друг друга и того дольше – все пятьдесят. Не у всех просто дружба столько длится, что уж говорить об отношениях и супружестве. Но в их случае как-то всё… получилось само собой? Нет, конечно, не обошлось без трудностей, и разногласия у них случались даже после женитьбы… Но всё же по большей части всё было довольно хорошо. Словно им суждено было быть вместе – иначе объяснить это и не получалось. Да и в какой-то момент Цеппели решил перестать искать этому какое-то иное обоснование. Просто «судьбы» было вполне достаточно. И всё же… Цезарь никогда не говорил Джозефу об этом, но на самом деле всё это время у него был некоторый внутренний страх, что так или иначе, но счастливые дни закончатся. Что-то произойдёт – и всё будет уже не так, как раньше. Хуже. Печальней. Не было ясно точно, откуда именно было это постоянное ожидание возможной беды – Цеппели уже чётко выяснил, что его прошлое тут было не при чём, а других вариантов как-то не находилось. Но оно было, и ощущалось достаточно настойчиво. Что хорошо, правда – в последние дни это гнетущее чувство всё больше и больше слабело, теперь уже больше походя на эхо того, что было когда-то. Сильнее лишь становились спокойствие и уверенность в том, что всё останется как есть. Так что сейчас Цезарь мог наконец-то расслабиться и просто наблюдать за тем, как дни идут за днями, и как каждый из них преподносит что-то новое. А всякие страхи – это прошлое и пустое. Можно было их отпустить, а если они ещё будут маячить где-то на горизонте, то достаточно было просто не обращать внимания. В общем, у него сложилась прекрасная жизнь, что и говорить. Может, в чём-то слишком, ну так и что же? Теперь-то он был уверен, что вполне это заслужил. А уж его супруг – и подавно. - Тебе не кажется, что стоило бы вернуться обратно внутрь, Цезарино? Ночи в Каире могут становится очень холодными даже летом, - Цезарь внезапно выныривает из своих размышлений и, слегка улыбнувшись, поворачивается к двери выхода на балкон. Джозеф стоит там, в проёме, скрестив руки на груди и ухмыляясь. - Да, я собирался в скором времени зайти обратно в номер. А что – успел соскучиться? – годы проходят, но что-что, а перестать шутливо заигрывать со своим супругом Цеппели считает выше своих сил. Просто потому, что это всё ещё было забавно. - Нет – просто ты уже не мальчик, и будет нездорово, если в самом начале нашей поездки ты возьмёшь и свалишься с простудой, - отвечает Джостар, усмехаясь, и Цезарь на это закатывает глаза. - Сама доброта и забота, как и всегда, - вздыхает он, но тем не менее отходит от края балкона. На деле-то и правда ему начинало становиться зябко, так что был в сказанном свой здравый смысл. - Естественно, ведь я же – твой любящий муж, - Джозеф лишь шире ухмыляется и чуть отодвигается в сторону, когда Цеппели подходит ближе к нему. Цезарь проходит обратно в номер и опускается на кровать, вздыхая. - Да-да, конечно. Старый засранец – вот ты кто, - хмыкает он, и Джостар сразу же притворно дуется. - И это – твоя благодарность на то, что я о тебе беспокоюсь? Сам ты старый, Ци-Ци. Старый, чёрствый сухарь, - очень смешно слышать эту детскую драматичность от пожилого мужчины, поэтому Цезарь качает головой и смеётся. - Да, я – мерзкий старикашка, а моё сердце – сплошной лёд. В таком случае, может, тебе не помешает сделать что-то, чтобы его растопить и задобрить меня, если ты и правда – «мой любящий муж»? - заявляет он и тоже скрещивает руки на груди. Этот намёк крайне очевиден – даже Джозеф может его понять. И, конечно же, он понимает и закатывает на это глаза. Но тем не менее подходит ближе и наклоняется. - А ещё ты – манипулятор, - добавляет Джостар, когда Цеппели обвивает руки вокруг его шеи. - Нет. Просто кто-то с возрастом сам стал очень мягким и послушным, - усмехается Цезарь и, не позволяя вставить Джозефу и слова, коротко целует его в губы пару раз. На втором, тем не менее, Джостар сам его задерживает немного, а затем отстраняется и присаживается рядом. - Между прочим, это твоя вина, - замечает он, по привычке пристраивая голову на плече Цеппели. - Хм? Да неужели? – Цезарь хитро улыбается, и Джозеф снова дуется в ответ. Седина и морщины только добавляют комичности этой реакции, поэтому Цеппели коротко хохочет. – Ладно, хорошо, caro, так и быть – это и правда на моей совести. Но заметь – я взял на себя полную ответственность за это, так что особо попрекать меня не стоит. Джостар секунду молчит, затем ухмыляется и хмыкает: - Самую малость только. - Ладно, так и быть. Если твоей душе от этого будет спокойнее, - нарочито тяжело вздыхает Цезарь, после чего привычно взъерошивает его волосы. Теперь уже, правда, не каштановые, как когда-то, а целиком и полностью серебристо-седые. Наступает тишина, и они просто молча сидят рядом с друг другом, чисто наслаждаясь уютом и приятной компанией. А потом Джозеф внезапно произносит: - Хей, Цез, а теперь ты ответишь мне на тот вопрос? - На какой? – Цеппели слегка озадаченно хмурится, и Джостар усмехается: - Ну как же – тот самый, который ты просил задать тебе, как минует двадцать-тридцать лет. Сейчас прошло даже больше, так что давай – я жду, что ты скажешь. Боже, он всё ещё помнил об этом? Хотя, удивительнее всё же то, что Цезарь понял, что его супруг имеет в виду – потому что сам до сих пор держал этот вопрос в голове. Цеппели внимательно смотрит на Джозефа – на своего ДжоДжо – и думает. А что, собственно, тут ответить? Что изменилось за столько лет? На самом деле, изменилось всё. И если составлять список, внося туда каждую мелочь, то, наверное, одной ночи будет мало, чтобы рассказать от начала и до самого конца. И потом… так уж ли это важно, на самом деле? Да, они оба давно уже не были теми молодыми, энергичными парнями, когда-то чуть было не пристукнувшими друг друга в жаркий день на одной из улиц Неаполя. И пусть они оба старались поддерживать себя в форме, седину из волос так просто уже было не убрать, равно как и морщины с лица. С каждым днём сил на то, чтобы что-то делать, становилось всё меньше, а усталости – только больше. А в плохую погоду начинали давать о себе знать старые раны. Не очень-то здорово, если подумать… Но затем Цезарь встречается со своим супругом взглядом и понимает в который раз, что всё это – ерунда. Потому что внутренне они оба во многом остались всё такими же. Несколько самоуверенный, хвастливый, шумный, но добрый и честный американец и вспыльчивый, гордый, скрытный, но отзывчивый и преданный неаполитанец. Оба порой до невозможности упрямые. Оба способные на всякие безрассудства в порыве эмоций. Оба до сих пор безумно любящие друг друга. Их чувства и теперь были по-юношески яркими – словно не было всех этих долгих лет совместной жизни. Но с другой стороны, они были и глубже – такое возникает только со временем. - Знаешь… Я могу сказать только одно: пожалуй, ты и правда стал меня любить только больше. Но вот насчёт того, увидел ли я что новое – нет. Всё то же самое, - в конце концов с усмешкой отвечает Цезарь. - Что ж, первое приятно знать. А вот второе – это абсолютная ложь, и мы оба это прекрасно знаем, - отвечает Джозеф. И вот что тоже нисколько не изменилось, так это его несколько задиристая ухмылка, которая сейчас вновь прописывается на его лице. - Но раз ты сам знаешь, в чём я не прав, то есть ли смысл озвучивать это? Сам-то ты разве собирался перечислять всё, что изменилось во мне за все эти годы? – здесь Джостар изрядно задумывается, затем вздыхает и, выпрямившись, легко пожимает плечами. - Ладно, ты меня подловил. На самом деле, я собирался увильнуть от этого, сказав, что ты всё так же прекрасен, если не больше, - признаётся он. - А говоришь, что я вру. Хитрый старый лис, - хмыкает Цеппели, качая головой. - Между прочим, вот тут я был абсолютно искренен, Цезарино – ты и правда выглядишь отлично. И приятно знать, что давнишние предположения, что наследственность твоего деда Уилла в плане привлекательной внешности даже в старости наверняка передастся тебе, в конце концов подтвердились, - важно замечает Джозеф. - Nonno Уилл умер, когда ему было чуть больше сорока. Я ещё значительно пережил этот рекорд, - с улыбкой протягивает Цезарь. - Тем более! А уж ещё сколько времени впереди. Так что дальше будет только интереснее, - ну, это действительно так. Цеппели слегка кивает, отвлечённо потирая неизменное серебристое кольцо на безымянном пальце левой руки. - Что ж, - он немного молчит, затем делано драматично вздыхает, - получается, мне тебя терпеть ещё чёрт знает сколько лет. Ладно уж – так и быть. Мне тоже любопытно будет посмотреть, как ты будешь выглядеть через, например, ещё двадцать лет. - Грубо, Ци, - на миг вновь строит обидчивую мину Джостар, но потом уже привычным образом сгребает своего супруга в объятья и опять хитро ухмыляется. – Но факт: так просто ты от меня не отделаешься. Вот когда дойдём до конца, тогда, мо-ожет быть, я подумаю о том, чтобы оставить тебя в покое. Значит, вот как. Интересная перспектива. Но у Цезаря есть на это предложение получше. Только напрямую он его не скажет. - Правда? В следующей жизни я смогу от тебя отдохнуть? Невиданная щедрость с твоей стороны, ДжоДжо. Ты и правда знаешь, как сделать меня счастливым, - сказав это, Цеппели ухмыляется своему супругу в ответ. И ждёт. Потому что очень хочет услышать то, что должно последовать в ответ. И, само собой, Джозеф его не разочаровывает. Слегка хмурясь, он делает вид, что задумывается, затем цокает языком и добавляет: - Хотя, знаешь – я передумал. Даже потом ты хрен от меня отделаешься, так и знай. - И неважно, что может тогда случится? – не переставая ухмыляться, спрашивает Цезарь. - Не-а. Даже если кто-то из нас в следующей жизни умрёт раньше, - категорично отвечает Джостар. – Либо я буду донимать тебя в качестве призрака, либо найду способ привязать твой дух к себе. Сильное заявление. Но именно это Цеппели и хотел услышать. - В таком случае ловлю тебя на слове, stella, - негромко проговаривает он, касаясь пальцами щеки Джозефа и большим пальцем слегка проходясь по его седой бороде. – До конца, а потом и дальше. Всё такие же яркие бирюзовые глаза с нежностью глядят в ответ, а затем Джостар берёт его ладонь в свою и легко касается губами тыльной её стороны. - Иначе и быть не может, душа моя. И в это действительно верилось. Притом – без каких-либо сомнений.