Red eastern sun

— Знаешь, мы с тобой еще никогда не были у моря, — говорит Бакуго, а Изуку шагает рядом, уставший после миссии, совсем не настроенный ни на какие моря: только горячий душ — и ничего другого. Даже от серого асфальта идет жар и от того кажется, что скоро здания и машины вокруг начнут плавиться. Горячий воздух застилает глаза невидимой пеленой — все плывет, словно он смотрит через прозрачную пленку. — А? Море?.. — переспрашивает Изуку рассеянно. Катсуки цыкает: — Балда, — выдыхает, потому что тоже устал, просто… в голову стукнуло, что неплохо бы было провести время вместе, подальше от Всемогущего с его нравоучениями и от озлобленных на весь мир тупых ублюдков, которые с гордостью меж зубов пропускали: «Злодеи», — после этого Бакуго хотелось их отметелить еще более жестоко. Даже убить, вот только Изуку не разрешал. Всегда в самый последний момент оказывался рядом: одного лишь его твердого уверенного взгляда хватало, чтобы Бакуго разжал кулаки. — Море, ты, я, мои руки на твоей талии и… — он запинается, потому что Изуку, рассмеявшись, совсем уж нагло перебивает его. Бакуго несильно стукает его по плечу, и Изуку немного затихает: — Ха-ха, прости. Просто ты такой романтичный. Изуку улыбался: легкомысленно, беззаботно, так, будто и не они только что рисковали жизнью, спасая заложников от Шигараки. Четыре года прошло, а он все никак не мог смириться с поражением. Бакуго уже было открывает рот, чтобы наорать, потому что… Потому что Деку дурак, если говорит такие смущающие вещи вот так вот — в открытую, не стесняясь! — Прости-прости, — еще раз извиняется, а потом — робко целует в щеку, как в первый их раз, когда Катсуки решился признаться в далеко не дружеских чувствах. Он ни на кого не смотрит: людям все равно нет до них дела. Волосы Изуку такие мягкие, и пахнет от них так вкусно: чем-то легким-эфемерным, малиной, свежестью и чем-то человеческим: вроде запаха молодого тела, — теплый и родной. Бакуго отмечает, что ток крови у него сильнее, чем должен быть. Даже учитывая тот выброс адреналина в кровь во время боя. Изуку хохочет, как ребенок, и искрится — ослепляюще ярко. Только что буквально ноги по земле волочил, а через мгновение снова бодрый, дарит свою улыбку. Вечером Бакуго уламывает его поехать к этому самому морю. Изуку вздыхает, говорит о безнадежности Катсуки, но соглашается. Позволяет усадить себя на соседнее сидение в машину, подаренную Бакуго родителями на восемнадцатилетие, — Катсуки услужливо открывает ее двери перед Изуку и заботливо тихо ее захлопывает. А потом обходит и садится на соседнее место, рядом. — Покрывало взял? — спрашивает Деку. Руками тянется к магнитоле и вертит колесиком, переключая линии на радио, и останавливается на волне, по которой транслировали легкую фоновую мелодию. Катсуки отвечает: — Взял. И возникшее молчание не кажется неловким: оно одно на двоих. — Давно никуда не выбирались. Не помню даже, когда последний раз. Заработались, да, Катсуки? — шутит Изуку, приоткрывает окно, и свежий летний воздух пробивается через щель, а Бакуго понял, что забыл открыть окно.

***

Песок шуршит под босыми ногами там, где морская вода его еще не тронула: бледно-желтый, искрится на солнце, которое еще немного и коснется небосвода. — Пока ты там возишься, мы пропустим закат! — зовет Катсуки, но Изуку никак не реагировал, продолжал смотреть все ли они взяли, что хотели. Бакуго машет: «Фиг с тобой», — говорит, и с разбегу, в одних шортах, входит в прохладную морскую гладь. Катсуки водит по ней руками, черпает в пригоршнях воду, брызгает во все стороны и опять опускает в нее руки. Изуку выкрикивает его имя и говорит помочь поставить палатку, точнее, просит, чтобы Бакуго это сделал сам, потому что Изуку не умеет. Катсуки улыбается и возвращается к нему. Деку расстилал большое покрывало, а то сбивалось и шло неровностями, и ему приходилось встряхивать его опять. Он доставал из корзинки бутерброды, напитки в бутылках, свой любимый вишневый пирог в отдельных пластиковых коробках для обедов. А морская вода шумела-шелестела, прибрежный ветер обдувал высокие каменные утесы, отчего был слышен свист. К вечеру, когда закат уже начинался, в воздухе летали мелкие мушки, жужжащие, они стукались своими маленькими тельцами о плечи, грудь и спину, совершенно не боясь человека. Изуку запретил лезть Бакуго в воду повторно, хотя тот упрямился и хотел было улизнуть по-тихому, быстро искупаться и вернуться обратно, но Деку ухватился за его ладонь своею мертвой хваткой и не отпускал. Катсуки был не против — только сжал в ответ; а искупаться можно и утром следующего дня. Розовые разводы, отразившиеся на волнах, дрейфовали туда-сюда, а Изуку, затаив дыхание, глядел на побагровевшее небо и редкие облака на нем; птицы кружили и издавали редкие одиночные кличи. Деку почувствовал, как Бакуго гладит большим пальцем его руку: касаясь подушечкой нежной кожи, с нажимом водя по ней. Он не ответил, никак не отреагировал, только прижался к его плечу. Они просидели так, пока солнце не спряталось, а небо не стало темным: близко-близко; Катсуки крепко прижимал к себе Изуку, терся о него своим телом и горячо шептал на ухо: «Люблю тебя, люблю-люблю-люблю, Изуку. Ты только мой, а я — твой. Изуку…» — а Изуку отвечал. Так же горячо целовал Бакуго везде, куда мог дотянуться: шея, закрытое веко глаза, скула, уголок сухих, потрескавшихся местами губ. Катсуки пускает руку Деку под футболку, оглаживает полунапряженный живот, ведет вверх и сжимает между пальцами сосок; задирает футболку, грузно дышит Изуку в губы, впивается в них, лижет, опять целует; трогает языком нёбо, а потом сталкивается с языком Деку, и тот позволяет вести. Изуку расслабляется и отдается Бакуго: выгибается ему навстречу, протяжно произносит «Катсуки» на каждое «Изуку» в ответ, гладит подбородок, щеки, переходит на шею и обнимает, сомкнув руки кольцом вокруг нее. — Сегодня я поведу, — отзывается эхом, и Бакуго коротко кивает, ложится на песок, касаясь голой спиной еще горячей песчаной россыпи. Изуку садится к нему на бедра и раскрытыми ладонями касается мельком плеч и груди: мышцы под кожей напрягаются от хаотичных ласк. Бакуго поднимается рывком, а Деку обхватывает его ногами и трется задницей о пах и… ох, черт… Изуку заводит его так, что, кажется, Катсуки скоро не выдержит, потому что жар пошел в живот, и член начал подниматься, а Деку скрывает полуулыбку, потому что он знает, а еще невероятно приятно заводить Бакуго и понимать: у него стоит на тебя. Он хочет только тебя. Изуку начинает потряхивать, а у Катсуки град мурашек идет по спине от всего: рук, близости разгоряченных тел и доведенного до такого состояния Деку. Зеленые волосы растрепались, пряди липли ко взмокшему лбу, и Катсуки не смог отказать себе в неожиданном порывистом желании и убрал их, заправив за ухо. А потом он приникает к длинной тонкой шее губами, ставит засосы и смотрит, как она наливается розовым цветом с видными мелкими бордовыми крапинками; лижет ключицу и теребит зубами нежный сосок, а когда вздернул футболку за край, и та поддалась вверх, она сразу же соскочила с его торса, стоило Изуку только поднять руки, и уже валяется рядом, но они на нее не смотрят. Изуку уверенно кладет руку Бакуго на член и сжимает. Тот сквозь стиснутые зубы выдыхает и откидывает голову назад, когда Изуку проводит по натянувшейся ткани боксеров пальцами: — Шутки решил… шутить со мной, а? Изуку?.. — выдавливает Катсуки из себя: слова путаются, язык заплетается, а сердце шумно стучит о грудную клетку изнутри, отдаваясь вибрациями в горле; он чувствует, как течет разгоряченная кровь по сосудам. — Ну же, чуток, — просит Бакуго, и нетерпеливо сам спускает трусы выше колена, и дергает Деку за запястье; стонет, когда Изуку касается его так… интимно. — Чуть-чуть, давай же, Изу... ку, — сипит Катсуки, обхватывает поясницу Деку и спускает его шорты вместе с боксерами вниз. — Ты… очень красивый, — выпаливает он совсем по-детски простую фразу. Сколько раз он это говорил до? Сколько раз Изуку ему улыбался настолько сексуально? Ладони зудят — единственное, чего Катсуки хочет — обласкать Изуку везде. Однако толкается навстречу руке и сдавленно охает, стоит чужим пальцам обхватить головку. Деку неторопливо ему дрочит — блять, а тащит Катсуки от этого похлеще, чем от настоящего секса. Изуку наклоняется, чтобы опалить губы Бакуго своим дыханием, и тот поддается вперед первым: они стукнулись зубами, а дальше — кусались, словно дикие. В голове только: «Мало-мало-мало». — Блять, — бубнит Катсуки. — Достал уже своими играми. Бакуго дернулся немного, Изуку вздрогнул, когда он обхватил оба их члена вместе и сжал. Катсуки двигал рукой увереннее, и они оба стали двигаться в такт, Изуку хрипел, и Бакуго знал — тот уже едва держится: плечи опустились, взгляд затуманенный, мелко подрагивают ресницы. Совсем чуть-чуть и он сделает Изуку очень хорошо. Как же хочется услышать свое имя, которое он выкрикнет, когда кончит. — Люблю тебя, — с придыханием отзывается Изуку, а Катсуки закрывает глаза: он — тоже. Теперь они касались друг друга нежно, двигались в медленном темпе, почти достигшие разрядки. Деку уже полулежал на Катсуки, полностью оперевшись о него своим телом, пока его дыхание не стало отрывистым и скорым. Изуку выгнулся и застонал. Его сперма брызнула Катсуки на живот, и Деку свалился на него, уткнувшись лбом в плечо. — И-изуку… — Бакуго замер, все мышцы в теле напряглись до предела, глаза зажмурены, и он, наконец, свалился на песок, а за ним следом упал Деку. Изуку впервые сказал, что любит.