***
Все глобальные проблемы человечества разом свалились на бедную сербскую голову. Почему бы обо всем этом не подумать до того, как предлагать Канаевой экстренно стать отцом ее детей? Еще и месяца не прошло с момента чудесного известия, а Павлик Аркадьевич был измотан вусмерть. Нет, Дашу не накрыло волной капризов, утренним токсикозом. Хорошо все было с Канаевой. Все просто — принятие самого факта, что ты станешь отцом, не такой уж и приятный процесс, как сам путь к этому факту. Это же его Даша, исключительно и единственно его. Но сама ситуация, когда с ними уже есть пусть и незримый, но кто-то третий… И жизнь уже не станет прежней — в лучах любви и нежности, где он так хорошо единолично устроился, придется вполне законно подвинуться. Нет, Паша был рад. Но это новая радость, до сих пор недоступная. Такой себе новый уровень, который жизненно важно поскорее освоить. Конечно же, мимо Павлика Аркадьевича не прошли и типичные мужские беспокойства. «Тебе нужно бросить работу!» «Тебе нельзя волноваться!» «Тебе нужно поесть! Вас же двое!» «Ты чихнула? Я вызываю скорую!» «Не пей воду из бутылки, она тяжелая!» Еще у Паши появилась страшная тайна, которая никак не вяжется с красавчиком у зеркала в ванной. Он в тайне посещает гинеколога. Это который Дашин врач и, к тому же, большой друг тёти Эли. А это значит, что ему можно. Иначе он погибнет раньше от предродовой депрессии, вызванной сотнями вопросов-сомнений-беспокойств. А ему ведь спасать Канаеву от послеродовой… Ах, да! Мода была неумолимо безжалостна к Паше. Непонятно, с какой такой радости, он недоумевал — как так: универсальный наряд, что в спальне, что в ресторане? Эти шелковые с кружевом маечки-рубашечки на посетительницах кофейни все время рассеивали его внимание. И не холодно же им. А их мужчины? Железные что ли? Еще и разговоры ведут с серьезными лицами. Совсем недавно Павлу было все равно, во что зимой одета девушка. В любое время года ему нравился минималистичный секси-наряд, который легко можно снять. Кто еще придумал эти короткие шубы? Девушке нужно тепло зимой: душевное и пуховик до пят. И чтоб ножки в тепле. И шапка с шарфом. Мы сейчас точно о Паше говорим? А Даша… Даша, кажется, вошла в лучшую свою форму. Интересные и неожиданные идеи, все чаще посещающие ее, перекрывали все неудобства ее нового состояния. Никакие частые ночные подъемы и неуемная жажда не омрачали желание девушки постоянно что-то делать: обустраивать дом, придумывать сумасшедшие проекты для своего мужчины, постоянно чем-то заниматься и куда-то бежать. Похоже, внутри нее новая жизнь на самом деле была вечным двигателем. Стоило Канаевой задуматься о том, что скоро она, наконец, ощутит первые шевеления своего детеныша, как неведомая сила толкала ее в пучину достижений, чтобы через 6,5 месяцев произвести на свет гордого своей матерью ребенка. Вся эта гонка продолжалась ровно до того момента, пока рядом с ней не оказывался основной источник вкуса жизни последних двух с половиной лет. Похоже Павел Аркадьевич всерьез взял на себя все возможные страхи и беспокойства своей женщины, раз рядом с ним Даша излучала удивительно новые оттенки нежности, любви, преданности, заботы… Сама того не понимая в полной мере, она подчиняла, казалось бы, неисправимого раздолбая все больше и глубже служению своей семье. Да и сама уже не смогла бы соскочить с этой иглы. Они вместе вернулись к забытому чувству безопасности и уюта, ушедшего будто бы навсегда из реальной жизни вслед за их родителями. Это особое волшебство — превращение Мужчины и Женщины в Папу и Маму задолго до того, как новый человек сделает первый свой вдох.***
До нового года оставалось не так уж много часов, а Паше нужно было еще столько важных дел завершить в этом. Решительно пробираясь через редкие снежинки, парень поднял голову в надежде увидеть свет в знакомом окне и силуэт любимой девушки. Но последнее было бы чудом — так рано Даша не ждала своего мастера сюрпризов. — Даша, это я! — чуть запыхался Паша, ведь точно к празднику в доме отключили лифт, чтобы все не успевшие похудеть к новому году наверстали упущенное, поскорее затаскивая сумки с угощениями под грузом зимней одежды. — Ой, а ты чего так рано? — кажется, Даша немного испугалась такого раннего визита. В спальне стало заметно больше шума и возни, что не прошло мимо буйно-извращенной сербской фантазии. — Ты там не одна? Даша? — парень не на шутку обеспокоился аж по двум причинам: неужели ему изменяет его беременная невеста (предложения не делал, но считал, что это очевидно; все-таки печальный опыт уже имелся) и как он мог допустить такую постыдную мысль в отношении самого близкого человека. Хорошо, что язык стал регулярно задерживаться за зубами, снижая градус нелепости в неопределенных ситуациях до нуля. — Вообще-то нет. Уже иду к тебе! — Паша готов был ринуться к этой шутнице, чтобы она видела, какого выражения лица и неровно-учащенного сердцебиения добилась, но из полумрака спальни в дверном проеме нарисовался силуэт, достойный лучших полотен. Эти линии каждый день сводили с ума, будто видел их впервые. — Так, в этом ты никуда не поедешь. И не нужно так соблазнительно мной манипулировать, — все это строгим, но срывающимся голосом парень говорил, прикрывая ладонью глаза, а указательным пальцем другой руки обрисовывая наощупь в сторону Даши все это надетое безобразие. Н-да, и с каких это пор, Павел Аркадьевич, вам так не нравится изысканное нижнее белье? А вот с тех, когда эта шелково-кружевная соблазнительность вошла в моду как повседневная одежда, чтобы осесть на теле Канаевой. — Я подумала, раз уж у нас столько времени, чего терять его зря? Я хотела взять все это в отель, но раз ты так сильно против… — Даша решила воспользоваться сползающей с глаз парня ладонью и мастерски, нарочито небрежно, почти случайно провела пальчиком по лямке комбинации, плавно опускаясь к линии декольте. Эта беременность открыла в Канаевой несправедливо спрятанные ресурсы соблазнения и сладострастия. А Паша тем временем терял уже не первый килограмм, так и оставаясь в пальто на том же месте. Все было затуманено одним единственным объектом. О каком «раздеться» может идти речь, если весь мозг мечется от идеальных форм и белья к неспешным движениям хищной пантеры, искушающим словам и тембру… Даша уже подошла к так и не сдвинувшемуся с места парню, хитро-хитро улыбнулась и ловко сбросила с него пальто. Павел следил за возлюбленной ошалелым взглядом, лишь поддаваясь ей всем своим телом. Ну, так себе поддавания эти. Девушка нежно взяла горячую руку парня в свою, медленно потянулась на носочках к медовым губам, едва-едва касаясь своими и довольно замирая в миллиметре от них. — Ты что творишь? — почти беззвучно спросил Паша пытаясь собрать себя во что-то вразумительное, но это ему уже давно не удается рядом с ней. — Не теряю времени зря. Я ждала тебя только через час, — не останавливая игру ни на секунду, Даша мастерски, по отработанной схеме, расправлялась с как всегда податливыми пуговицами рубашки. Свет и вовсе будто сам по себе выключился, а Паша наконец начал приходить в сознание, сквозь шелк приветствуя слегка округлившиеся бедра. Весь день скучал. И по губам этим. Совсем забыл их вкус. Поскорее нужно восполнить все пробелы в памяти. За всю жизнь не утолить эту бесконечную жажду ее прикосновений и нежностей. Если бы комод в прихожей когда-нибудь ожил… Он бы, покрасневший от стыда за все увиденное и на нем сотворенное, отправился прямиком в полицию писать заявление… Неважно, по какой статье, но не для всего этого он был когда-то создан! Вот и сейчас, Даша уже была устроена на этом самом комоде, крепко захватив своими бедрами парня, целиком и полностью отдаваясь его ласкам. Наверное, девушка весь день мерзла, раз так жадно прижималась к разгоряченному телу. Каждый раз новая карта поцелуев. И каждый раз — как последний. Когда весь шелк собрался на талии Канаевой, два тела наконец слились воедино. Будто обновленная, еще более совершенная, налившаяся грудь выводила Павла на новый уровень возбуждения. Её хотелось всю: полностью и бесконечно. Особый ритм ее дыхания, блуждающий от его шеи к ключице, перехватывался таким необходимым поцелуем. Рваным, без прицела. Сознание отключалось от нестерпимого удовольствия самого пребывания друг в друге. Мучительное оттягивание высшей точки исступления вводило в транс, на свой страх и риск давая телам полную свободу в исполнении своих желаний. Прикоснуться вот так. Поцеловать здесь. Остановиться. Вдохнуть. Выдохнуть. Найти новый ритм. Блаженный, губительный кайф. Паша теперь был особенно нежен, оставив все страхи на потом. Потому что главный закон в этом доме отныне — желание беременной женщины. А он его преданный раб.***
Возможно никому и никогда не вывести единую формулу смысла жизни каждого человека. Но главный смысл жизни Дарьи Канаевой и Павла Аркадьевича откроется в особый июльский день, когда Павел в 7 вечера впервые возьмет на руки новорожденного — своего первого ребенка.