Конверт с секретом

Писарь проснулся чрезвычайно рано, ещё даже толком не рассвело. Нельзя назвать это явление утром, потому как было слишком темно от туч, полностью закрывших небо. Где-то вдали слышались раскаты грома. На Диканьку надвигалась гроза. Гоголь протёр руками заспанные глаза и поднялся с кровати. Ступни чисты, никаких ночных кошмаров и страшных видений не было. «Странно», — подумал Николай и подошёл к скамье, на которой вчера оставил одежду. Писарь полностью оделся и направился к бане, захватив плотный отрез ткани, которая служила компактным полотенцем в поездках. Вода в бане уже почти остыла, но ещё не была ледяной. Николай умылся и привёл свои длинные волосы в порядок, медленно проходясь по ним гребнем, который подарила ему мать. Закончив утренние процедуры, писарь медленно дошёл до постоялого двора, где остановился ещё с Яковом Петровичем, продолжил жить там после его загадочной смерти и жил до сих пор. Гоголь острожно сел, подперев руками голову, за скрипучий деревянный стол, относящийся к столовой. На улице никого не было, не считая писаря-полуночника, да дрыхнущего на лавке Бомгарта. Гоголь вдыхал холодный свежий воздух и ковырял ногтем потрескавшуюся столешницу, грустил, вспоминал путешествие из Петербурга в Диканьку, вспоминал, как его постоянно тошнило, укачивало, как он находил в себе силы незаметно смотреть за тем, как ел Яков Петрович: так необычно, по-своему умело, так, кажется, не умел есть никто. Помнил, как Яков Петрович, замечая на себе игривый взгляд Гоголя, предлагал тому яблочко или яйцо с красной икрой, а писарь отказывался, поскольку боялся нарушить эдакую идиллию. Помнил, как знакомил следователя с Лизой, а тот просто развернулся и ушёл, похоже, что ревновал. Гоголь во внеочередной раз тяжело вздохнул. Часы пробили семь. Жители оживились, и Бинх вышел на утреннюю зарядку, таская за собой сонного Тесака. — И раааааз! — скомандовал Александр Христофорович, поглядывая на Тесака и показывая, как правильно выполнять приседания, — Руки перед собой, колени сгибаем максимально! — тот присел и снова взглянул на Тесака. Мужчина в высокой шляпе повторил за ним. — И двааааа! — глава полиции встал и встряхнул ногами. — На сегодня, думаю, достаточно. «С того момента, как умерла мачеха Оксаны, та самая, которой оторвали руку, и та, которой Александр Христофорович прострелил голову, пост управляющих столовой, если её можно так назвать, заняли две сестры-близняшки — Марья и Дарья. Дарья готовила на весь народ, который оставался на постоялом дворе, меняла простыни, заправляла постели, а Марья носила посуду, раскладывала людям еду по тарелкам, убирала столы, драила полы, прибиралась в комнатах. Марья отличалась от Дарьи необычным складом ума, любила читать, была более тихой и неконфликтной. Дарья же часто спорила с людьми, невзирая на их статус в обществе, временами казалось, что нравился ей Тесак» — писал Гоголь на подпорченном кляксой листке бумаги. «Хотя, не моё это дело» — думал писарь и бросал скомканную бумагу в огонь. Этим ранним утром, как только сонный Николай едва-едва перестал клевать носом, Марья принесла тарелку с куском мяса и запечатанный конверт. Девушка вручила ему приборы и не спешила отходить от стола. — А… Почему все едят кашу, а я — мясо? — робко спросил писарь, нехотя принимаясь за завтрак. — Велел один человек. — девушка сразу перевела тему. — Тот, кто передал вам конверт — хотел, чтобы вы открыли его прямо сейчас. — мягко улыбнулась Марья, поправляя фартучек. Николай разорвал конверт и заглянул внутрь: на дне бумажного конверта лежала пара засушенных листьев и цветков липы. — Что это значит? Это шутка? — чуть было возмутился Гоголь, легко ударяя ладонью по столешнице. Марья пожала плечами, развернулась и, стуча каблуками по деревянному полу, завернула в кухню. Начался дождь, который медленно перетек в ливень с грозой и сильным ветром. Все спрятались в избы, а Гоголь так и сидел за столом, промокая до нитки и предполагая, что бы это могло значить.