Большая игра Рейегара Таргариена

Это была ужасная война. Самые благородные из благородных пали на поле брани, а самые бесчестные из бесчестных получили земли и титулы. Кровь заполнила весь Трезубец, некогда прозрачная вода реки окрасилась багрянцем и, казалось, навсегда впитала в себя крики погибших. Рейегар, до этого переживший несколько весьма масштабных битв, с содроганием и ненавистью вспоминал тот день. Он помнил вопли мольбы и боли умиравших, его верных, но неопытных солдат, и жалкое предсмертное мычание врагов. Хотя, признаться честно, он не сильно горевал по ним. В тот момент ему было плевать на чужих, на своих, и визги их… Если Таргариену и снилась битва, то эти события проигрывались будто фоном, будто для создания полной драмы картины. В тот момент всё, что Рейегар желал — сразить мятежников и выжечь Драконьим пламенем их дома под корень. С Баратеоном они вышли в схватке один на один ближе к концу. Когда это произошло, когда он отвлекся, что он сделал такого, чтобы оступиться? Всего этого Рейегар не знал. Не помнил. Время не оставило ему деталей, которые можно было бы смаковать долгими тёмными вечерами, предоставив довольствоваться лишь смутными и неясными отрывками. Вот он видит, как адской яростью горят глаза Оленя, вот враг замахивается молотом… Но что дальше… Он чувствовал лишь ужасную и нетерпимую боль в сердце, точно насквозь пробили раскалённым добела мечом, а дальше только темнота, укрывшая его холодными крыльями. Рейегар не знал, сколько времени прошло, прежде чем он начал слышать голоса, шёпотом разрывавшие абсолютную тишину мрака. Мудрый и покровительственный, тихий и сдержанный, подобострастный и сладкий. Сначала мужчина не мог их различать, лишь чувствуя интонации. Впрочем, для него они больше походили на стадо баранов на пастбище. Потом, спустя ещё одну маленькую вечность, приноровившись, Рейегар сумел справиться с этой проблемой и даже стал понимать, что же они вещают. Мудрый и покровительственный принадлежал немолодому мужчине с начинавшими седеть волосами. Таинственный грузный голос обращался к нему «Джон», вышеназванный спрашивал насчет Джейме Ланнистера. И тут Рейегара будто пронзила молния осознания. Он помнил Джейме, мальчишку из Королевской гвардии. Путём невероятных усилий Его будут судить. За убийства короля Эйриса Второго Безумного. Нет, этого… не могло случиться. Если… если отца убили, что же тогда с матерью?.. Визерисом? Матушка, помнится, была беременна, что же тогда с ребенком? Всё ясно. То место, куда он попал, это сознание Роберта Баратеона, а «Джон» — это Джон Аррен, его верный друг и почти отец, тот, кто собрал войско и сплел заговор против Таргариенов. Видимо, боги лишили сжалиться над ним, или, наоборот, посмеяться. Рейегар бы заплакал, но сейчас он скорее представлял бесформенное и бестелесное незнамо что, не имеющее слез. Узурпатор, тем временем, как ни в чем не бывало, рассмеялся, и сказал, что помилует Ланнистера и даже оставит в Королевской гвардии. Первые шок и грусть сменились ненавистью и гневом. Рейегару захотелось заполонить собой полностью сознание изменника и казнить Цареубийцу, желательно спалив дотла Диким огнем весь Утес Кастерли. И Ланниспорт. И все Западные земли. Теперь-то он король, ему никто не помешает. Спустя несколько нестерпимых часов — или дней? — горечи, страданий и ярости, давая гневу и ненависти заполнить его душу, злость прошла. Прошла внезапно, точно сдёрнули пыльное покрывало с его сознания. И вместо неё пришел холодный расчет и жажда мести. Нет, подумал законный король, если он начнет сжигать всех подряд он лишиться трона быстрее, чем его покойный король-отец. Боги подарили ему такой шанс на отмщение, он не может не воспользоваться им. Это не выход. Тут нужно действовать хитрее. И тут в его… Разуме стал зарождаться План. План сложный, требующий очень много допущений, но при правильной игре и тщательности в исполнении могло получиться очень интересное зрелище мирового масштаба. Рейегар усмехнулся. План заключался в том, чтобы погрузить Вестерос в пучины новой войны. Однако искать внешнего врага было бы долго и утомительно. А вот устроить события таким образом, чтобы враги Рейегара сами вырезали друг друга, сражаясь за злосчастный Железный трон… Они заслужили такой судьбы за мятеж. Что ж, видимо не зря старший из детей Таргариенов увлекался магией. Для выполнения Плана, думал Рейегар, для начала следует полностью взять под контроль сознание Баратеона. На стадии продумывания отдельных составляющих Плана валириец думал, что это будет проще простого, ведь их «Добрый король» был любителем выпить. Однако, несмотря на своё состояние, Роберт демонстрировал сильную волю и отчаянно сопротивлялся влиянию незваного гостя. За это мужчина даже проникся к узурпатору некоторым уважением, но, как известно, если палка не желает прогибаться, её ломают. Ночью разумы Дракона и Оленя неистово сражались за господство над телом Роберта, влияя на его сны и терзая того кошмарами. Днем же, когда просыпался Роберт, он не помнил эфемерные баталии, происходившие в царстве грёз; помнил только металлический голос Рейегара, звеневший в голове, будто воспоминания об их последней встрече раз за разом возвращались к новому королю. В течение всего последующего дня бунтовщика преследовали мигрени и головные боли, которые он успешно заливал вином и маковым молоком. Его окружение не сильно обращало на это внимание, ведь Баратеон и до этого любил выпить, и лишь Джон Аррен, видевший малейшие изменения в поведении Оленя, заподозрил неладное, предлагая обратиться к мейстеру Пицелю. Как правило, Роберт раздраженно отмахивался и заверял, что всё с ним в порядке, и его состояние вызвано головной болью. Но Роберт, не сумевший держать такую изматывающую осаду в одиночку, оказался сломлен, полностью обессиленный, истощенный отсутствием нормального отдыха и какого-либо сна. Сломлен слишком поздно, когда помолвку Баратеона с Серсеей уже нельзя было отменить. Душа Роберта сгинула в бездне Неведомого, оставив родное тело. Рейегару было плевать, лишь бы он больше не вернулся.

* * *

Тело Роберта проснулось. Интересно, считался ли Рейегар узурпатором тела Роберта, в то время как тот сам поднял восстание против него и захватил железный трон? Можно ли считать это местью? «Око за око?..» На какое-то время Таргариен замер, осознавая в полной мере плоть, точно краб, у которого вновь отрос панцирь. Он ощущал своим естеством, как бьется его сердце, гулко и размеренно. А потом он открыл глаза. Рейегар быстро моргал, привыкая к солнечному свету. Таргариену было очень необычно видеть что-то кроме непонятной темноты, снова лицезреть яркие и поражающие своей глубиной цвета. За последние месяцы он успел отвыкнуть от всего этого, и теперь он ощущал себя, будто слепой, который впервые увидел этот мир. Рейегар попробовал пошевелить рукой. Кисть двинулась быстро, резко, как маленькая птичка, укрывающаяся от врага. Неуклюже сев, мужчина попытался скинуть с себя покрывало. Мягкая простынь тепло-оранжевого цвета с легким шелестением упала, приземлившись на мягкие шкуры, а Таргариен всё ещё не мог толком осознать, где находился. Это так странно… Он не должен был быть здесь. Его место не в этом теле, не в этом мире. «Я должен был умереть в той битве и сейчас наблюдать за живыми рядом с Лианной», — мелькнуло у него в голове. Его часто посещали подобные думы. Раз в несколько дней, словно по расписанию, на него накатывала тоска по старой жизни и старому телу, меланхолия и желание умереть, а не пребывать в голове кого-то другого, существовать, но не жить. Со временем он понял, как бороться с такими приступами: напоминать себе о Ланнистерах, об их предательстве. В ту же секунду депрессия и бессилие сменялись гневом и острым желанием убить любое существо, подвернувшееся под руку. Лучше всего — Ланнистера. Порой он, анализируя свои поступки, чтобы План не сорвался из-за какой-нибудь мелочи, ужасался: когда он успел стать таким эмоционально-неустойчивым? Его подобное состояние раздражало неимоверно, но сам он пока не мог придумать средства для борьбы. Но в тот момент, когда он осознал, что тело узурпатора его, подобные мысли его ещё не волновали. Мысленно дав себе пощёчину, он неспешно сел кровати, зная, что если сделать это резко, то может закружиться голова. Он оглядел комнату, медленно поворачивая голову. Покои были просторные, тёплые. Массивный дубовый стол, украшенный резьбой с оленями, волками и львами, стоял рядом с распахнутым настежь окном. Лёгкий бриз покачивал шторы из полупрозрачного шёлка и доносил шум с улиц столицы. «А у Роберта хороший вкус», — подумал он, глядя, как рассветные лучи постепенно проникают в комнату. Погода обещала быть прекрасной. В двери постучали, и, выждав несколько секунд, появился стюард. Его тусклый голос Рейегар узнал безошибочно. Слуга сказал, что подготовил для Рейегара ванную и одежду. — Хорошо. Иди, — отрывисто ответил тот, стараясь сымитировать бодрый и горячий тон узурпатора и заодно встать на ноги и как-то доковылять до ванной комнаты. Как только он опустил ноги, коснувшись бархатной шерсти какого-то серого животного — волка бы он узнал — его ступни словно пронзило тысячами игл одновременно. Это его первый шаг. Едва мужчина выпрямившись, его ноги с непривычки подкосились, и тот тут же с грохотом упал на пол, благо, шкуры смягчили неприятность. Стюард, стоявший у дверей, почти тут же оказался рядом с Рейегаром и помог подняться на ноги. — Что же вы, светлейший, — обеспокоенно выдохнул он, кажется, его звали Ричардом. — Вам позвать мейстра? — Нет. — Слишком коротко, так бы Роберт не сказал. — То есть… Нет, не стоит, я сам как-нибудь доковыляю, — Рейегар попытался выдавить из себя ободряющую улыбку, как поступил бы Баратеон, и, видимо, у него это получилось, так как Ричард кивнул и отпустил тяжелую тушу. Почти тут же бренная оболочка, именуемая Робертом Баратеоном, свалилась, опять не удержавшись на своих двоих. Ричард хотел было снова предложить свою помощь, но гордый дракон отказался, заявляя, что он, если слуга не заметил, не немощный старик, и вполне способен нормально передвигаться. Наконец, с горем по полам, Таргариен в чужом теле добрался до купальни, и впервые за долгое время окунувшись в обжигающе горячую воду, позволил себе расслабиться. Слуги резвыми движениями очищали его кожу, щедро намазывали на тело лимонные масла и расчесывали встрепанные чёрные волосы. Было… Приятно. Ещё будучи ребенком ему нравилось, когда его моют, и эта любовь жила с ним всё его существование. Но купание не могло длиться бесконечно, а потому, очень скоро оболочку бывшего лорда Штормового предела заставили выбраться из ванны, тонкими белыми полотенцами вытирая оставшиеся мокрые капли воды, задевая некоторые затянувшиеся шрамы и ушибы. Рейегар, для удобства лакеев, расставил руки в стороны, и процесс пошел быстрее. Ричард, вставший на небольшую табуретку, деловито сушил его волосы. Он бы с радостью сам справился с этой «непосильной» задачей, но Роберт не любил лишний раз предпринимать какие-либо телодвижения, особенно утром. А нужно было соответствовать ему во всём. Слава богам, и эта не самая приятная процедура не длилась бесконечно, и лже-Роберта, перед этим предоставив халат, вывели обратно в его покои, где на свежезастеленной постели преспокойно ждали богато украшенные золотом и серебром одежды. Костюм был слишком вычурен даже для свадебного: шерстяной и довольно громоздкий, так что тут Рейегару вновь пришлось предоставить себя слугам. Те споро поставили перед правителем зеркало в полный рост, рама которого была украшена красивым витиеватым узором. Рейегар взглянул на себя. Отражение показывало статного, высокого гладко выбритого мужчину с жесткими, но красивыми чертами лица. Но взгляд из-под сведённых бровей бил, точно кнут. Под ним Таргариен даже поежился: в нем чувствовался четкий холодный расчет и никакой радости, словно обладатель этого тела сегодня не женился на знатной красавице. На него смотрел Рейегар под личной Роберта. Это не взгляд Баратеона. Так никогда не смотрел легкий на подъем, веселый, горячий, похотливый лорд Штормового предела. «Люди могут это не так воспринять, — с досадой подумал Дракон, прикрывая глаза. — Нужно вести себя как Роберт, вжиться в его тело, перенять привычки, поведение… Взгляд. Как смотрит Роберт? В последний раз, когда я его видел, его глаза искрились праведной яростью. Но то было поле боя, а в жизни? Может, дружелюбный и добрый? Великодушный? Усталый?» — мысли мелькали в голове, не давая выбрать что-то одно. Остановившись на спокойном, как самом нейтральном, Рейегар открыл глаза, удовлетворенно отмечая, что образ стал в разы лучше и правдоподобнее. Слуги уже заканчивали с его облачением, и напоследок он позволил надеть на себя плащ с вышитым коронованным оленем, чёрным силуэтом выделявшимся на золотом фоне. За завтраком не происходило ничего интересного — Рейегар через силу вёл светскую беседу с Джоном Арреном, тщательно скрывая свое отвращение и взвешивая каждое слово, стараясь, чтобы это смотрелось легко и ненавязчиво. Шутил, хохмил и смеялся — вроде Аррен ничего необычного не заметил, только чуть повел бровью. По традиции, жених и невеста, верхом на белоснежных скакунах, вместе следовали по площади Королевской гавани, от Красного замка до Великой септы Бейлора. Рейегар уже проходил такой обряд с Элией Мартелл и совершенно не волновался. Со стороны всё казалось сказочно: прекрасные одежды, гордые кони, счастливые лица жениха и невесты, радостные выкрики и хлопки простого люда, их взоры восхищения и обожания… Только вот мужчина это уже проходил. Его и Элию также сопровождали восторженные вздохи, завистливые взгляды женщин, смотрящих на красоту Элии и похотливые — мужчин. В тот день он так же, как и сейчас, практически не смотрел на невесту, не желая обращать на неё внимания. Когда-то простой люд лелеял его и обожал, так же, как и обожает сейчас Роберта. Для них нет никакой разницы, кто сидит на троне. Наверное, они и не заметили принципиального отличия между старым королем и новым. Ни один мускул на лице бренной оболочки Рейегара не дрогнул, выдавая лишь радость и счастье, хотя в душе он рвал и метал всё, что только можно. В мыслях он убивал каждого мужчину, сдавшего город и открывшего ворота, каждого горожанина, так легко принявшего новую династию, каждого Аррена, Талли и Баратеона. Кровожадные мысли его оставили только рядом с Верховным септоном, когда статная фигура Тайвина Ланнистера сопровождала свою милейшую дочь, Серсею. Молодая, хрупкая и счастливая, одетая в багровый плащ с львиной застежкой: такой он её впервые увидел. Она глядела на него с восхищением и любовью, думая, как будет счастлива с ним в браке. Смотря в её большие зелёные глаза, Рейегару даже стало жаль её, ведь он знал, какое же горькое разочарование её ждет в недалёком будущем. — Перед лицом Семерых я сочетаю браком этих двоих, да будут они едины отныне и навеки. Взгляните друг на друга и произнесите обеты. — Отец, Кузнец, Воин, Мать, Дева, Старица, Неведомый. — Я — её, а она моя… — Я — его, а он мой… — С этого дня до конца моих дней… — пропели они вместе, держась за руки, как два влюбленных. — Этим поцелуем я клянусь тебе в любви и признаю тебя моей леди и женой, — с этими словами, Рейегар поцеловал свою новую жену. Поцеловал холодно, будто совсем не хотел этого, но, похоже, Серсее даже понравилось. Она моментально обмякла в сильных руках мужчины, и вызывающе ответила. Все присутствующие торжественно захлопали, а септы и малолетние девицы запели гимн Матери. После, когда прочие формальности были соблюдены, все двинулись обратно в Красный замок на пир. На празднестве Рейегар отрывался так, как никогда бы себе не позволил — пил, кутил, лапал северных девчушек, слишком похожих на Лианну, и просто ел, нет, жрал как бешеный городской голубь, опять-таки не обращая никакого внимания на красавицу-жену. Боковым зрением он видел, в каком глубочайшем шоке пребывает девочка, и довольно усмехнулся — ещё один пункт его Плана почти выполнен. Муж специально вел себя столь отвратительно, чтобы привить отвращение к себе и спровоцировать её на измену. Хотя нельзя было сказать, что это делает только для выполнения Плана. Отчасти — и он это прекрасно понимал — он топил свое горе в вине и ласке шлюх, стараясь забыться и расслабиться, хоть и осознавая, что это ничего не изменит и вряд ли исправит. Рейегар вспоминал милую и нежную мать, вспоминал её крики, когда в её покои приходил отец, и вспышка гнева вновь пронзила его. Эйрис заслуживал смерти, заслуживал быть зарезанным собственным гвардейцем… Так почему же он горюет по нему? Не тоскует, не сожалеет, а горюет? Он его отец, но что с того? Он сам хотел сместить его и сесть на трон (что, кстати, и произошло): сговорился с Тайвином, организовал турнир в Харренхолле. Так что же было причиной? Наверное, он просто любил своего отца. Безумного, глупого и слабого, но отца, подарившего ему жизнь. Рейегар прервал свои депрессивные думы, когда толпа придворных, состоящих из изрядно выпивших рыцарей, начала о чем-то гоготать и кричать всякие непристойности, а «благонравные» девицы промолчали, ограничившись милым хихиканьем. — Похоже, пришло время провожать молодоженов, — отметил Тайвин Ланнистер с расчетливым холодом в глазах. Рейегар кивнул и отпустил трущуюся об него темноволосую шлюху, привстав. Серсею стоящие рядом мужи грубо подняли и потащили в сторону общих покоев для жениха и невесты, лапая и присвистывая. Любой мужчина бы разозлился и потребовал уважения к девушке, но Таргариен находился в опьяненной прострации, и ему было на всё плевать. Что случилось далее, Рейегар помнил смутно, отрывками, будто во сне. Его также потащили в покои к Серсее, кричали и пошло шутили, но мужчина вообще ничего не мог понять и смеялся чисто по инерции. Молодые девушки касались его красивого торса, хихикали, снимая одежду слой за слоем. Наконец его, полностью обнаженного, доставили в палаты. Комната эта была больше его собственной: просторной, дорогой, на подоконниках и столах стояли свечи в изысканных подсвечниках, испуская чарующие ароматы, сплетавшиеся меж собой. А в центре сего волшебного великолепия, под молчаливым светом сияющей луны, стояла Она. Золото её волос стало холодным, и они сами казались белыми, как чистое серебро. В тот миг она казалась идеальной, будто её тонкая фигура, узкие бедра и длинные ноги были созданы гением скульптора, а не случайностью природы. Рейегар приблизился. Грубо схватив её за подбородок, он посмотрел в её глаза… Они были серыми. Ни теряя ни минуты, мужчина прикоснулся к её губам, втянув в самый чувственный и страстный поцелуй, на который в этот момент был способен. Таргариен зарылся в чёрные как смоль волосы девушки и осторожно поднял её, словно она — самое дорогое, что у него было. Одно из немногих вещей, которые он сохранил в памяти это то, что он был очень нежен. Рейегар обсыпал тело короткими поцелуями и любовно гладил, видя пред собой Лианну. Дикую, рвущуюся и красивую, словно она на одну ночь решила навестить его. Он хотел, прежде всего, доставить удовольствие ей, на одну ночь забыть обо всем и зарыться в её жесткие волосы, ощущать под собой любимое тело и желать только бы это продолжалось вечно. Он чувствовал себя нашкодившим ребенком, честно-пречестно обещающим, что больше не будет так поступать. Когда они оба достигли эмоционального пика, он излился в неё, блаженно выкрикнул: «Лианна!» и ласково провел по мягким золотым волосам, видя, как едва заметно приоткрылись веки и как горели зеленые очи. Девушка, до этого выгибавшаяся под его ласками как кошка и стонущая, во взгляде которой читалось немыслимое счастье, вдруг замерла, в её взгляд подёрнула пелена боли и печали. Обессилено свалившись, Рейегар притворился, что тут же уснул. Серсея не шевелилась, не было слышно ни одного шороха. Через несколько минут она осторожно перевернулась на другой бок, расположившись на самом краю большой кровати, как можно дальше от мужа. Рейегар уловил тихие, едва слышные всхлипы. Механизм большого Плана пришёл в движение.