Как не писать идиотский сюжет и иные советы

Одна из самых частых ошибок авторов — это неумение работать с нитями повествования. Нить — это последовательность изложения информации. Нить есть в каждой строчке, так как вы постоянно нечто излагаете читателю. Нить не должна обрываться, подаваемая информация должна из чего-то идти и куда-то приходить. Частые симптомы неумения работать с нитями — это растечение мыслью по дереву, многословие, а также обрывочная, сумбурная подача информации, когда вы, возможно, не знаете что сказать. Количество нитей, их переплетение, взаимодействие образуют полотно текста и от их соотношения зависит его сложность, изящность и лаконичность. Для грамотного выстраивания нити необходимо осознавать то, какой вы смысл вкладываете в набор слов, и если вы информацию уже донесли, нет нужды к ней возвращаться, особенно это важно понимать при написании экшен-сцен, каковые по определению должны быть динамическими. В отдельной совокупности нитей повествования должны быть сообщающиеся темы, которые делают данную структуру логичной, понятной, осмысленной, то есть в общем-то создают еë как целое. Дабы показать эту абстрактную теорию на практике, я приведу далее пример из своего фанфика, написание сего отрывка заставило меня задуматься над темой — сразу предупрежу, что это откровенно гомоэротический отрывок — слэш, детки! «— Каору, — обратился к нему Виктор с задумчивым видом, русский сидел на кровати, поставив ноги на пол и передыхая после последнего страстного акта. — Слушаю, Вик-кун, — его любовник до того вальяжно и длинно протягивался на животе, акробатически ловко согнув колени и задрав длинные, стройные ноги и болтая над попой сверкающими белизной подошвами с растопыренными пальчиками. — Я хочу откровенно сказать… — Виктор потянул непривычную для своего командирско-военного тона паузу, как только сзади почувствовал тепло — Каору переменил позу, чтобы обнять его: о, как же ему заходили эти прикосновения тëплой и нежной кожи Каору! Белоснежная ткань альбиноса столь страстно нравилась нашему сержанту, что охваченный любовью Северов долго не смог выносить еë кровавый вид, и потому попросил убрать раны — Каору мгновенно регенерировал простым усилием воли и все следы акта БДСМ просто растворились в горном блеске ангельского облика. — Конечно, Вик-кун, — прекрасный Ангел со спины взял в объятия атлетичный торс сержанта, — какие между нами могут быть недомолвки, ум? — рядом с до чисто выбритой щекой славянина юркнула идеально гладкая щека японца — в общем-то женская, по меркам европейской красоты, без единого намëка на хотя бы один волосяной фолликул. — Кхм, Каору-кун, блядь, всё это время я был активом с тобой, но теперь хочу побыть пассом. Только не смейся, ладно? — Виктор чуть повернул голову. О, как ему нравились эти губы, которые он не мог отпустить во время страсти! Перестать впиваться в эти нежные дуги сладострастия, смачно сосать их и игривый горячий язычок за сими чудными вратами! Вот до чего нашего человека в мире аниме довело попадание в тело Икари Синдзи! Сейчас Виктор поднял палец и надавил крепкой мужицкой подушечкой на тонкие губы бисëнена, у которого не было ни одного элемента облика, каковой бы не возбуждал Северова! Нагиса немного пососал палец, потом поднял свою руку, нежную и тонкую, совсем не мужицкую, как у гламурного аристократа, сжал гладенькими пальчиками пианиста увесистую кисть любовника. — Нет, я не могу смеяться над твоими предпочтениями — человек будет скорее счастлив, прислушиваясь к своим желаниям, и удовлетворяться теми, которые не несут другому зла. — Каору своими пальцами взялся поглаживать кисть Виктора, этот Ангел мостился словно кот. — Я тоже на твоём месте занялся разнообразем, когда сошёлся с Синдзи — до того я был только пассом — мужчины любили меня, даже если их в целом не привлекал свой пол, и потому они всегда были сверху, а я был настоящим малакией… [1] Хе-хе! И мне, казалось, больше мне ничего не надо, кроме как быть Ганимедом, — шутливым тоном признался Табрис. — Манерный ты пидор, Кавëр… Хотя да ты совсем как девочка, — повысил голос Северов. — Странно, что ты себя не ощущаешь девочкой и не вертишь жопой в женских шмотках. А это вместо тебя делает Синдзи. Бабье шмотьë тебе бы пошло с твоим личиком, твоей фигурой и кожей. На этой ноте Виктор вообразил Каору в элегантном платье, в изящной шляпке с широкими полями, с оголëнными, длинными и тонкими ногами, выходящими из-под края платья, при этом так, чтобы край чуть-чуть открывал ягодицы, полностью нагие ягодицы, разумеется. Хм… надо ли в этом сочетании чулки? И если надо, то до какой высоты, то колен или до середины бëдер? А — нет, никаких чулков: Виктор любил эти ноги и любил их обнажëнными, русскому нравилась естественная красота — безо всякой косметики, и чем больше открытого тела, тем лучше; а прикрывать его надо лишь в том случае, чтобы элементами сокрытого ещё больше разжечь похоть. Эти мечтания сложили на лице Северова лëгкую счастливую улыбку, а также подняли головку спадавшего меж ног длинного достоинства. Когда-нибудь он точно снова вырядит Каору во что-то такое, как уже выряживал много раз раньше, и это точно послужит причиной страстного и бурного изливания горячей патриотической спермы. Только это не сейчас — сегодня Виктор задумал кое-что иное: поменяться местом с Каору и так самому обратиться девицей. — Но я мужчина, Вик-кун, — убедительно молвил Каору, — и ощущаю себя только мужчиной, — он снова очень красиво улыбнулся и изящно повëл рукой по воздуху перед Виктором. — Вот и отлично, ну-у, что ты чувствуешь себя мужиком, — усмехнулся по этому поводу любовник, — сегодня я побуду твоей девочкой, Кавëр. Говоря это, Виктор повернул лицо к лицу Каору и молодые люди встретились губами, сладко поцеловались и немного поласкались: Каору подушечками своих изящных тонких пальчиков умело захватил и зажал соски Виктора — Нагиса, очевидно, наловчился во время всех любовных актов с Синдзи пленять хваткой эти атавизмы; сам Виктор, вспоминая, что Каору и вообще геи любят стимулировать соски, сам взялся своими куда более толстыми пальцами за сосочки Табриса и начал давить, растирать эти юношеские миниатюрные прелести, очи этой стройной, плоской, но при этом поджарой груди — Каору в двадцатилетнем возрасте, в отличие от пятнадцати лет, совсем не был дрыщëм из Бухенвальда при всей своей изящной худобе, каковая просто говорила об астеническом телосложении и гармонично сочеталась с видной долей мускулатуры. Каору, чуть дрогнув веками — член его уже чуть восстал, — пожелал после этого прислониться к соскам Северова и пососать их — что было сделано; не то чтобы это особенно нравилось Виктору, но ему было приятно когда чëртов Ангел водил языком по его коже, да, пусть вокруг сосков и пусть давит на них, или пробует сосать. Сам Виктор держал ладонь на шеи Табриса и слегка поглаживал, водил пальцем за ушком, а потом отплатил любовнику тем же — сам как мог припал устами к его соскам и обработал эти штучки сколь умел. Во время сего процесса Каору дотянулся и схватился своими отличными пальцами за ствол Виктора и взялся приводить сей ствол в окончательную боеготовность — о, да, эти пальцы были созданы Господом Богом не только для игры на гейском рояле в четыре руки! — О-па, — возбуждëнный такой работой Виктор схватил свою любимую секс-игрушку и приставил металл еë ствола к виску Каору, — а ну соси мне… — потребовал Виктор, утыкаясь в мягкие пепельные волосы Каору своим любимым «Глоком» — он обожал с этого начинать, принуждать другого мужчину — именно мужчину, с женщинами ему такого никогда не хотелось — вот так под дулом пистолета заставлять сосать у себя, и потом прижимать эту штуку к затылку во время траха по-собачьи, покуда он сзади во всю отдирал этого чëртового пидора Каору, стоящего перед ним раком! Да, так этих Ангелов Апокалипсиса, Мессий конца света жидомасонских — русской силушкой да богатырской! Увы, Виктор не переживал такого кайфа с девицами — они даже в обычной жизни мало его интересовали, — когда по итогу этого процесса — по сути тюремного или армейского «опускания», каковое по определению может быть совершенно лишь с мужской — когда по финалу наш герой-попаданец разряжал свой ствол в юношеский срачной ход! Сука, как же ему, акту, было хорошо! Возможно, потому что он действительно искренне любил Каору. — Так, погоди, — Виктор опомнился — ведь сейчас «наш там» намеревался действовать иначе. Они же тут содомировались не одни. — Погодь, Кавëр, бля!.. — чуть полуобернулся Виктор с задумчивым взглядом. — Ум, чего, Вик-кун? — Каору поднял взгляд на его лицо, будучи уж готов в своей излюбленной и прекрасно отработанной манере заглотить мужской фаллос, во всю касающейся сейчас ангельских губ. — Альфарий! Фашист сраный, гнида гитлеровская, манда немецкая, падла белобрысая! — Виктор всегда возбуждался во время однополого секса, когда крыл бранью своих любовников, будь то Каору, Синдзи или некто ещё с причиндалом. — А? — Альфа Девятый до того за плечами двух наших голубков спокойно покоился на другой половине кровати, флегматично протянувшись на спине, подложив руки за голову, небрежно согнув одну ногу и возложив на неë вторую. — Я вам нужен? — до того невысокий поджарый блондин глядел тупо в потолок, его следы от акта БДСМ практически полностью зажили и едва различались на нежной, светлой, тонкой кожи полурëвозавра, златые рожки окончательно погасли. — Да, давай, ты уже ëби меня — потому ты будешь сейчас заместо Каору, будешь мне девочкой, гнида фашистская! — потребовал Виктор, получая огромное психологическое удовольствие от доминирующей роли. — Давай! — махнул он пистолетом. — Поднимайся, Фриц паршивый! Начальник штурмовиков, Эрнст Рëм! Эдмунд Хайнес! Становись сосать мне! — Как скажешь, — Альфе требовалось немного время, чтобы распалить блудливого сатира — пока уснувшего вслед уже случившемуся высвобождению, удовлетворению и отдыху; Альфа был осознанным аромантиком и только товарищеские чувства связывали его с любовниками, каковым он просто помогал дать волю инстинкту размножения, работающему без нужды, как рвущаяся без толку стихия — а они могли этим просто насладиться, безо всякого лишнего сумасбродства, которое одержимые называли «любовью». Итак, я не зря выбрал этот отрывок, тут присутствует сразу три основных нити, которые чëтко различаются: • Диалог Кавра и Витька. Под конец с Альфарем. [2] • Описание психического мира Виктора, по большей части его вкусов, впечатлений, желаний, воспоминаний, мыслей и т.д., при этом целиком авторским текстом, со стилизацией под языковой стиль общения Виктора (потому тут уместен мат). В конце добавляется Альфа. • Описание физического положения персонажей и их внешности. С уклоном в эротику и порно-пародию. Теперь, как вы могли легко заметить, эти линии идут различно: первая линия жертвуется в пользу остальных двух, особенно вначале, где идëт значимый разрыв текста между репликой одного персонажа и второго — читатель не мог бы нормально воспринимать диалог, будь он задуман как нечто превалирующее — при этом вторые две легко переходят одна в другую, так как физическое положение легко переплывает в эротическое созерцание и тут эти нити переплетаются. Помню я, Скотт Беккер любит писать диалоги схожим образом — персонаж молвит реплику — затем целый авторский текст философического угара — это в контексте создаëт атмосферу, но мне, честно, очень стало это надоедать и я читал реплики, т.к. я сам люблю прямые диалоги, разбавленные минимумом авторского текста. Важно заметить, что вопрос лаконичности определяется контекстом — имеет смысл сообщить читателю нечто в форме смысловой тавтологии или в подчëркнуто превосходящей степени с целью акцента на отдельной части. Например, у нас тут эротика — потому на описании эротического предмета ставится акцент: «Каору подушечками своих изящных тонких пальчиков умело захватил и зажал соски Виктора» — можно обойтись одним словом «захватил» или «зажал» без «и», но я хочу больше увеличить по части подробностей это описание — отчасти оно нарочно гиперболизированно (т.к. это не просто эротическая сценка, но ещё и порно-пародия); «покуда он сзади во всю отдирал этого чëртового пидора Каору, стоящего перед ним раком!» — понятное дело, что если Каору содомируют в собачьем стиле, то он, очевидно, в позе раком, но это дополнительно намеренно указывается для пущей сексуализации. Словоблудием же будет указание деталей, не имеющих отношение к делу — например, технических аспектов «Глока» или описание цвета постельного белья кровати, на которой трое наших мужиков предаются содомскому разврату. В свою очередь растечение мыслью под древу — это длинное описание отдельных моментов, которые стоило было указать, но не больше, чем надо, например: «Увы, Виктор не переживал такого кайфа с девицами — они даже в обычной жизни мало его интересовали, — когда по итогу этого процесса — по сути тюремного или армейского «опускания», каковое по определению может быть совершенно лишь с мужской — когда по финалу наш герой-попаданец разряжал свой ствол в юношеский срачной ход!» — развитие выделенных жирным тем в рамках данных нитей повествования было бы тем самым растечением, а так я их плотно указал, для чего мне даже пришлось, правда, повторяться с центром облегчить читателю восприятие — «когда по итогу этого процесса» и «когда по финалу наш герой-попаданец», второе уточнение имеет смысл, т. к. у нас это ещё и порно-пародия.