Как не писать идиотский сюжет и иные советы

Дело в том, что в замыслы Светлых читатель вводится сразу, и для него они прозрачны; он также оказывается входящим в число «посвященных»; о замыслах Тьмы ничего не говорится до самого конца (кроме того, разумеется, что они Темны-и-Ужасны). Поэтому когда Денетор воспринимает Гэндальфа как некоего зловещего агента Неизвестно Чего, старательно мутящего воду то там, то тут, но никому на самом деле не раскрывающего своих истинных карт, читатель воспринимает это как несправедливое безумие — а ведь Денетор совершенно прав; он-то не член Братства и не читатель «Властелина»! (Вообще, при работе с материалами Толкиена стоит иметь в виду, что в наиболее важных делах его мира мы, знакомые с каноном, эссе и черновиками, осведомлены куда лучше, чем действующие лица! Дело даже не в том, что мы знаем, как оно кончится — мы знаем, как оно началось).

— Немировский.

      Я тут спорил с коммунистом, который заявил мне, что позицию надо оценивать не по её аргументам, а по последствиям. Такое соображение вызвало у меня удивление. С ним также не согласился мой друг-социалист. Ведь если аргументы основаны на настоящих событиях и потенциальных возможностях, то последствия позиции находятся в будущем, а будущее никому неизвестно. Скажем спорят сторонник и противник нападения Артасании на Дулебию. Если сторонник нападения Артасании на Дулебию  вас упрекает: мол, раз такова ваша позиция, то она играет на руку Дулебии и всему, что Дулебия делает, потому — вы сторонник политики Дулебии, а она вона какая плохая! Итого, если вы против войны, то вы за Дулебию. Смысл демагогии очевиден: она позволяет заявить, что если вы не за нас, то вы за бяку — допустим, я придерживаюсь позиции против войны, но не за позицию Дулебии как таковую. Потому демагог, чтобы приравнять мою позицию к «за Дулебию (и всё, что она делает)», начинает судить по последствиям, то есть смотрит из будущего. В сущности это тот же приём как тенденциозность/парад воображаемых ужасов, которые так любят демагоги, так как подобным образом можно доказать что угодно (говорить, что женщины не во всём равны мужчинам — это плохо, потому что это мнение может быть использовано для дискриминации или даже сейчас кем-то используется — таким образом, говоря, что мужчины в чём-то превосходят женщин, вы играете на руку бякам, которые считают себя в праве бить женщин, и т.д.) Но при «взгляде из будущего» это само по себе нелепо, так как будущее неизвестно, но даже если сделать допущение, что это рассуждение легитимно, то это оно, однако, работает во все стороны: ведь последствия вашей позиции будут ясны в будущем только тогда, когда война завершится. Тогда станут видны все последствия и станет ясно, чья позиция сыграла в пользу какого игрока. И если Артасания проиграет и будет выплачивать Дулебии контрибуцию, встанет на колени и будет каяться (потому что положение её выйдет столь плачевным, что ничего иного ей просто не останется), Дулебия станет ещё сильнее, получит много союзников — они накачают её таким количеством оружия, что ей хватит воевать до самого Судного дня. И так на выходе окажется, что позиция сторонника войны сыграла в пользу Дулебии, врагом которой он всё время был! Ведь его мнение поддержало последствия, которые привели к торжеству Дулебии и её злой политики! Иронично! У Артасании не осталось сил больше противостоять политики Дулебии. Ведь если судить позицию не по аргументам, а по последствиям, то выходит именно так — а как иначе-то? Если Артасания из-за войны вообще развалится на парад суверенитетов, которые погрязнут в войне друг с другом, или применит Верховный тэйгу, который спалит полмира, включая саму Артасанию, то получится, что сторонник войны всё это время был заклятым врагом Артасании, которую он так любил, или Артасании и Дулебии сразу, так как от Большого Песца прилетит всем! Наконец возможен вариант, когда Артасания и Дулебия обе понесут потери, которые вынудят Дулебию отказаться от своей плохой политики — вот только урон для Артасании окажется несоизмерим с теми выгодами, которые она достигла от этого. В таком случае сторонник войны получил своё, но победителем он выйдет так себе. В этом случае и противник войны окажется тоже прав. Так что нелепо, что сторонник войны очень произвольно выбирает из всех возможных сценариев только тот, который нравится лично ему.       Как заметил в своё время Немировский, идиотизм подобных рассуждений — оценок своих дел из будущего, которое никто не гарантирует и на чьё становление влияет тысяча переменных — высмеял народный инстинкт здравого смысла, когда сочинил анекдот о награждении Николая II орденом СССР за создание революционной обстановки в стране.       Подобного рода представления — об оценке чего-нибудь настоящего из будущего, которого ещё нет, очевидно являются либо демагогией, либо — в иных случаях — производным от веры в справедливый мир. Тот же Немировский раскрыл взгляд на это античных умов: От начала времен в Греции констатировали, что боги сплошь и рядом мстят за вину различных злодеев не им самим, а их ничего плохого не совершавшим потомкам. В VI в. Феогнид и Солон одинаково отмечают эту манеру богов, одинаково о ней сожалеют и одинаково рассматривают этих потомков как невинные жертвы. А в рамках классической греческой культуры — все наоборот. Воспроизводящий ее подход Плутарх долго рассуждает о том, оправданно ли наказывать ничего плохого не сделавших потомков за вину предков, — для него это вопрос, отвечать на который надо скорее положительно: очень может быть, и даже скорее всего, что оправданно. Философы нашли бы множество аргументов в пользу того, что так устроил Нус или Логос, а следовательно, это хорошо; и уж во всяком случае все они решали бы этот вопрос, исходя из того, согласуются ли такие наказания с природой или промыслом некоего надчеловеческого высшего начала: если согласуется, то, значит, оно и правильно. Причем правомерность таких кар допускается и отстаивается не только тогда, когда так карают боги, но и тогда, когда в подражание богам такие кары начинают применять люди: Плутарх готов оправдать Александра Македонского за поголовное истребление целой общины Бранхидов, «повинной» только в том, что полутора веками ранее предки-основатели этой общины, прежде, чем ее основать, совершили тяжкое преступление против родного города. Эсхил — первый же великий писатель, принадлежащий классике — рассуждает именно в таком духе. Коль скоро боги карают потомков за прегрешения предков, то это, по Эсхилу, должно быть правильно и хорошо — ибо фюрер, виноват, боги всегда правы; но как же так может быть? Эсхил ad hoc изыскивает ответ: если боги покарали неповинных вроде бы потомков преступных предков, — говорит он, — то это значит, что в данном случае на самом-то деле и потомки были в душе преступными (унаследовав свою преступность от предков), но только не проявляли покамест этого в своих делах; вот боги, видя их внутреннюю преступность, и покарали их за нее еще прежде, чем они совершили зло, которое они непременно совершили бы когда-нибудь, дай им волю! Солон в VI веке, описывая кару богов в адрес потомков за ритуально «перешедшую» на них вину предков, самих этих потомков называет «невиновными». В конце V в. афиняне в той же ситуации называют таких потомков уже «виновными»: если боги с ними поступают как с виновными, то мы и будем называть их «виновными», хотя бы они ничего плохого не сделали! [1]       Как мы видим, такой подход прекрасно оправдывает что угодно.       Ближе к нашему времени сторонником такого рассуждения был Лейбниц — этот философ утверждает, что наш мир… лучший из возможных миров, и что всемогущий бог, имея бесконечные силы и мудрость смог создать только этот ад жрущих друг друга упырей, который, конечно, ещё не идеален, но иначе бог ну просто не может — и он, бог, ведёт этот мир к лучшему: Лейбниц оправдывал бога тем, что бог сделает когда-нибудь. Как-то комментировать это я не буду. Другим адептом подобной философии был Гегель — этот утверждал, что всё существующее разумно, то есть разумно для мирового бога (его философию я уже излагал ранее). Именно ключевой мотив гегельянства — оценка событий по тому, чем они завершились. Не буду лишний раз говорить, что я по этому поводу думаю.        Я часто замечал, как невежественные люди критикуют кого-то, смотря из будущего. Критикуют действия полководцев, политиков, «заранее» зная, к чему они привели. Такие оценки нелепы, так как надо исходить из того, что человеку было известно, что он мог придумать, а что нет. Это же касается вымышленных персонажей — несколько раз, когда я доказывал, что сюжет тупой, мне отвечали, что «у героя же получилось» — на что мне приходилось пояснять, что решение это, неважно от того, к чему оно привело в итоге, само по себе было в такой конкретной ситуации тупым и характеризует персонажа тупицей. Герой, который просто так, без сомнений и необходимости верит слуге злодея, который говорит, что он теперь за него, без доказательств, оказывается тупицей — даже если бывший слуга злодея говорит правду и помогает по итогам герою.        Как я уже не раз обращал внимание, всякие кукловоды не правят миром именно потому, что слишком много переменных и потому будущее нельзя предсказать. Особенно глупо это выглядит в сюжетах, когда авторы пытаются выставить персонажа-кукловода, который управляет не событиями, а тенденциями — сто раз что-то могло пойти не так — но в итоге персонаж побеждает и это становится ему в заслугу, в то время как он сам по сути был везучим дураком. Особенно много такой туфты в моём любимом «Евангелионе», когда Гендо ничего не делает, иногда говорит, что «всё по плану», но ничего не делает для этого самого плана — сто раз что угодно могло бы пойти против этого плана, но нам предлагают считать, что Артасания победит Гендо, Юй — выдающиеся манипуляторы. Манипуляторы управляют событиями, а не тенденциями — недостаточно просто предрасположить Синдзи к тем или иным действиям, надо проследить, чтобы он их сделал, попутно следя за тем, чтобы ему на голову ничего не упало.       Самое неприятное, это то, что публика это глотает. Я постоянно замечал, что Синдзи называют более лучшим пилотом, чем Аску, потому, что он победил больше Ангелов и добился больших успехов, чем Аска. Хотя если посмотреть, Синдзи победил не благодаря мастерству, а потому что ему больше повезло (не говоря уже про «Берсерк»). Ангел, которого Аска сходу разрубила, восстановился; Ангел, в которого Аска стреляла, оказался непробиваем; другой Ангел телепатически изнасиловал ей мозг. В свою очередь Синдзи победил двух Ангелов только потому, что подскочил в упор и они не успели отклониться — и ему не попался Ангел, насилующий мозг. Потому рассуждение о превосходстве Синдзи над Аской — это что-то из разряда сетования блогера Сержа-13, который не понимает, почему армию Наполеона называют «Великой» — раз она проиграла в конце концов!       В том же «Евангелионе» я натыкался на постоянные рассуждения зрителей в духе, что дескать персонаж получил такой финал потому, что убегал от себя или не рос духовно и так далее. Типа, Синдзи постигла комплементация потому, что он убегал от своих проблем. Синдзи начал комплементацию потому, что все, кого он любил, оказались убиты, а его самого распяли адовы роботы, у которых копья оказались очень бронебойными — это не имело никакой связи с его духовным ростом и личными проблемами.       Иногда поношаемый мною взгляд выражается во фразе всё, что не делается, то к лучшему. Ложность этого постулата очевидна. Персонаж может искать утешения в бедах дня сегодняшнего, говоря, что зато в будущем эти беды помогут ему избежать иных несчастий. Но это что касается философии персонажей, которые могут так считать. Что же авторы? Я уже критиковал такую позицию, как басни без связи. Это когда вывод и дела персонажей не связаны. Например:       Герой помог в пути некому путнику, который помог ему в ответ, указав путь к злодею. Злодей постоянно пинал собаку. Во время битвы злодея с героем, собака злодея отомстила хозяину, укусив того за зад. Тут злодей-то головы лишился. Словом, тут есть связь между творением добра и творением зла, которые привели героя к победе, а злодея к поражению — но эта связь произвольная: тот, кому герой помог, мог бы оказаться слугой злодея и направить в болота, собака злодея могла оказаться затравленной настолько, что не посмела бы и взгляд на него поднять, не говоря бы о нападении. В итоге злодей настолько забил собаку, что она его не укусила, а герой из-за того, что помог незнакомцу, утоп в болотах. Так как у приматов развито чувство справедливости, даже маленький ребёнок испытает торжество в первом случае и сожаление во втором — мы хотим, чтобы герой победил потому, что он делает добро. Так как оба варианта произвольны, я против морали о том, что добро всегда побеждает. Мне больше бы нравилась ситуация, где герой был бы добрым человеком, но он не доверился бы пути некого неизвестного человека, он бы искал доверенных лиц или был бы осторожен в пути. Возможно, этому герою пришлось бы угрожать невинным людям (разумеется без намерения исполнить угрозу), чтобы узнать пути к замку злодея. Мне бы хотелся моральный выбор, чтобы герой, скажем, отказался бы от мести злодею за убитых родителей, если бы осознал, что она повлечёт за собой превращение самого героя в кого-то, кто не будет лучше, чем злодей (месть злодею требовала бы убивать невинных). Это не значило бы, что герой простил злодея, просто это показало бы его как хорошего человека, которому важнее остаться добрым и спасти невинных, чем отомстить. Например, подобный выбор был у Гатса и Гриффита — Гатс, как подразумевается, мог бы принести в жертву Каску, чтобы стать Апостолом для мести Гриффиту — но по итогам Гатс плюнул на Гриффита, чтобы помогать Каске.       Иногда авторы пытаются оправдать своих героев, которые совершают неприглядные действия тем, что в будущем они, авторы, им напишут некий положительный результат, который невозможно было предвидеть. Например, у Толкина прослеживается попытка оправдать политику Валар относительно нолдор следующим обстоятельством: Валар позволили нолдор сделать всё, что они сделали, чтобы Мелькор просадил на них всю ману, после того, как его полоска упала бы до минимума, Валар могли бы сами пойти на Мелькора. Такое, надо сказать, вызывает не только много вопросов, но, как минимум, Валар в очередной раз предстают какими-то подлыми манипуляторами, которые, ко всему прочему, ещё и прокляли своих пешек на поражение.       Иной нелепостью, основанной на мышлении Гегеля, будет суждение, что прав тот персонаж, который победил, а неправ тот, который проиграл! Апофеоз такого маразма: «Промар», где Гало и Лио победили только потому, что автор им спустил какую-то силу гейской любви (главным образом Гало с его политикой: «Потом что-нибудь придумаем!») — в свою очередь рациональный злодей оказался посрамлён.       Мой приятель Balduin очень любит обвинять в этом злоупотреблении Нечестивую Троицу авторов-чернушников (Мартина, Бэккера и Аберкромби) [2], которые так строят сюжет, чтобы персонаж добрый не просто проиграл, а опозорился (в отличие от Толкиена, у которого герои, когда погибают, то с чувством, что они боролись не зря, сохраняя чувство собственного достоинства, либо же они погибают по крайней мере достойной смертью), а зло было бы чем-то, не имеющим альтернативы (если один злодей погибал бы, то от руки другого).       Над самой идеей «добро всегда побеждает», больше всего издевался, конечно, де Сад. Например: • Добрая Жюстина решает помочь молодому человеку, которого схватили разбойники; два раза Жюстина решает помочь нищей женщине; добрая Жюстина решает помочь мужчине, которого избили на дороге. Всякий раз тот, кому она помогает, оказывается полным чудовищем, которое насилует и пытает Жюстину во все щели. При этом сама Жюстина всякий раз просит бога о помощи, на что сам автор издевательски прямо заявляет, что Бог на стороне злодейства. • Её порочная сестра Жюльетта несколько раз обворовывает богатых либертинов, которые, если бы её схватили за руку, то содрали бы с неё кожу; она несколько раз ходит безо всякой защиты на тусовки ко всяким слаанешитам; наконец, когда Жюльетту в качестве дорогой шлюхи вызывают к королю-слаанешиту, то она угрожает ему ножом просто ради понтов — и ей это сходит с рук.       Как можно заметить, Жюстина делает совершенно разумные добрые дела и страдает только от того, что те, кому она помогает, оказываются исключительно злодеями; Жюльетта же всякий раз рискует совершенно необдуманно — не помогай ей автор, её бы раз десять убили бы и изнасиловали подельники по кровавым оргиям. Но это стёб и пародия над самой идеей подавать вымышленных персонажей, как тех, которые получают конфеты за то, что делают то, что угодно автору.       Я много раз видел истории, где некие Предназначения или Высшие силы направляют героя. Иногда из этого делается вывод. Толкин, например, на основе того факта, что Кольцо было уничтожено Провидением Эру, проводит мысль: каким бы хорошим парнем не был бы в быту Фродо, он всяко окажется несовершенен морально, потому Кольцо его одолеет — и уничтожить Кольцо под силу лишь Богу, который с точки зрения Толкина — Абсолютное Добро. Вопрос: а чем таким Кольцо могло бы искусить Эру? Это же касается вопроса: чем Дьявол мог искусить Иисуса? Всемогущий бог уже имеет всё, его тупо нечем совращать, то есть это заключение Толкина не имеет никакого отношения к морали, да и смысла вообще. Так что эта победа Эру над Кольцом — это ей-богу, совсем не то, чем можно было бы хвалиться.       Подобные сюжеты, где действие героя расцениваются как правильные тупо по тому, что он доверился «Силе», не могли быть мною не высмеяны. Когда я писал свой фанфик «Революционерка во Франксе», то построил сюжет вокруг того, что протагониста Хиро ведёт Провидение — всякий раз он выживает, как бы трудно ему не было. Хиро несколько раз на эмоциях отмораживает безумные вещи. В таких историях по классике Провидение или Судьба ведут персонажа по линии событий, которые характеризуются как «Путь Героя». Персонаж побеждает злодея, что доказывает его правоту, так как с ним «был Бог». В моей истории именно Ньярлатхотеп отзывается тем, кто ведёт героя — исключительно ради того, чтобы забавляться его муками. Именно Ньярлатхотеп оказывается главным злодеем — и всё то, что делает Хиро (а он делает ряд неприятных вещей) отнюдь не оправдывает его — что признаёт он сам, говоря что не мог быть прав тогда, когда он делал что-то такое, так как не мог знать результат — а Провидение с ним просто играет, как кот с мышкой.