Как не писать идиотский сюжет и иные советы

      Для начала загадка — почему мёртвый младенец переходит дорогу каким именно образом Синдзи будет исцелять Симона от скверны Моргота? Исходя из концепций какого известного психолога будет обоснован такой метод исцеления?       Данная часть будет состоять из моего субъективного опыта.        У меня уже была часть про то, как написать деконструкцию — давайте теперь поговорим о том, как написать реконструкцию! Что такое деконструкция — это когда вы берёте нарратив, чтобы выискивать там противоречия и обнажать эти противоречия с целью создания своего анти-нарратива (в качестве нарратива у нас может выступать отдельный троп или целый сюжет). Реконструкция — это когда вы убираете диссонанс между нарративом и его воплощением, создавая тем самым свой улучшенный нарратив. Например, оригинальный троп — огнедышащий дракон. Изначально нас поставят перед фактом, что дракон может дышать огнём. В деконструкции дракон спалит себе глотку при попытке выдохнуть огонь. В реконструкции будет объяснён механизм выдыхания огня, в том числе будет объяснено, почему он будет безопасен для самого дракона. Это элементарный пример — теперь я возьму более сложный пример, который придумал я сам. В мире Волкова (я про «Волшебника Изумрудного города», естественно) есть такой персонаж — волшебник-великан Гуррикапа. Именно он создал волшебную страну, а ещё описан как очень добрый пацифист, который не стал поэтому убивать злую великаншу-ведьму Арахну, а только усыпил её. Упоминается, что он был настолько добрым, что избегал даже давки букашек. Как будет выглядеть деконструкция? Гуррикапа, говорите, добрый волшебник? А почему на территории волшебной страны существует поедание мяса, боль и смерть? Почему психика живущих там существ испытывают негативные ощущения в принципе? Тамошняя биосфера во многом построена на том, что одни разумные существа поедают других разумных существ, что даже хуже, чем наш реальный мир. Ещё сказано, что он окружил свою волшебную страну горами, которые он возвёл с помощью своей магии — спрашивается, сколько при этом погибло букашек? Насколько логичен персонаж, который убивает миллионы букашек таким глобальным действием, но при этом постоянно ходит таким образом, чтобы смотреть под ноги и не давить букашек? В случае деконструкции Гуррикапа выходит каким-то гностическим демиургом на минималках. Как будет в случае реконструкции? В случае реконструкции Гуррикапа создал прекрасный рай на Земле, где не существовало ни боли, ни смерти, но космическая энтропия истощила его магию и потому по мере истощения магии умер он сам, и по мере развития этого процесса биосфера начала деградировать до привычного греховного вида, у местных жителей появился первородный грех, потребность в мясе и т.д. Горы вокруг страны были нужны как часть механизма. А ещё здесь завелись всякие отродья Аримана — бастинды и гингемы. Можно придумать сколько угодно подробностей местного лора в таком ключе.       И так, что мы видим по нарративу? Канон: Гуррикапа — добрый волшебник, а о теологии мы и не думали. Деконструкция: Гуррикапа — тупой и злой лицемер, как гностический демиург. Реконструкция: Гуррикапа — добрый волшебник, мы завезли лор и обосновали все моменты.       Приведу ещё пример:       В «Сейлор Мун» всякий раз монстры недели появляются именно там, где находятся героини, а ещё там в течение длительного промежутка времени, от момента гибели Лунного королевства до момента перерождения Усаги, почему-то не происходит никаких атак на Землю, хотя местное мироздания просто кишит Губительными Силами. Как утрясти? Я видел один фанфик-деконструкцию, где злодеи из Тёмного Королевства начали сосать из людей энергию вообще в другой стране. В самой манге (отчасти в аниме тоже), что интересно, присутствует одновременно и деконструкция и реконструкция. В манге центральным поворотом сюжета служит тот факт, что местное население вселенной подчинено диалектике борьбы света и тьмы. Из первородного Хаоса вышли души планетарных богов, которые подсознательно стремятся снова воссоединиться в одно целое, только у добрышей это выражается в желании любить и дружить друг с другом, а у плохишей в желании причинять вред. Чем большей силой обладает душа, тем сильнее к ней будет тяга. Таким образом в конце нас ставят перед фактом, что сама Усаги — историческая причина, по которой все эти фантомы смерти и фараоны 90 атакуют Землю. При этом до того, как Усаги не переродилась после гибели Лунного королевства, никак атак Губительных Сил не происходило. Так что можно сказать, что существуют некие лавкрафтианские циклы, когда происходит обострение высших сил — когда переродились Сейлоры, тогда же пробудилась Металлия, тогда же почувствовал зуд Фараон Найнети и т.д. В манге, узнав об этом, Усаги даже предлагает приспешницам Галаксии, которые честно от души обвинили Усаги в том, что она является врагом прогрессивного класса космологической, историософской причиной вселенской войны, просто взять и убить её. Приспешницы оказываются удивлены такой реакции героини с чистым сердцем, и, пока они думают, другая приспешница бьёт заградотрядом — в результате Усаги выживает, а те, кому она могла бы дать право убить себя, — нет. Вот такая философия истории — покруче чем марксизм.       В случае реконструкции чуть ли не всякое как бы случайное столкновение героинь и их противников будет обусловлено метафизическими законами сеттинга, каковые будут обязательно прописаны.       Впрочем, у меня также есть деконструкция «Сейлор Мун» — «Последний банкет Большого брата» [1] (кроссовер с «1984» Оруэлла), в котором Губительные Силы, не имея возможности из-за метафизических, космологических, историософских процессов совершить открытое вторжение на Землю, посылают мелкого, но очень коварного демона, который сам по себе слаб, но он используется влияние на политические силы и на классовую борьбу, чтобы поделить всё цивилизованное человечество между тремя социалистическими империями, представляющими собой ужасные тоталитарные режимы, призванные обеспечивать интересы аморального бюрократического слоя, где не существует никакого пряника, только кнут. Благодаря этому Губительным Силам удаётся получить огромное количество негативной психической энергии, которую они используют для того, чтобы как можно быстрее наносить удары по силам добра — планетарным богиням, которые едва только воплотились и едва только начали осознавать, что происходит — в то время как злодеи готовились к войне ещё со времён краха Лунного королевства. Они также используют этот факт как козырь, чтобы сломить волю Сейлор Мун — ведь по их вине Усаги теперь по сути придётся спасать от смерти один большой кровавый ГУЛАГ. Тёмные силы ещё не начали полномасштабную войну, но уже уничтожили нравственность человечества, ввергли весь мир в пучину хаоса и тирании, используя для этого силы самих людей и их пороки. Потому, когда Усаги убивает Большого Брата (одного на все три империи зла), демон, принявший облик местного Сталина, умирает с радостью, потому как уверен, что Тёмное дело победит благодаря его работе. Да, вот это была деконструкция, хотя её можно спокойно продолжить в виде реконструкции, где Усаги будет вынуждена найти в себе духовные силы защищать настолько морально разложившееся человечество, представляющее собой худшие черты Советского Союза, Северной Кореи и Третьего Рейха вместе взятые [2]. По крайней мере Усаги придётся собственноручно вырезать всю Внутреннюю Партию во всех трёх странах, в которую злой демон на протяжении десятков лет назначал исключительно отмороженных садистов-нигилистов, готовых мучить даже себя самих ради удовлетворения своей жажды власти. Таким образом данный мой фанфик служит одновременно и деконструкцией и предпосылкой для реконструкции — с одной стороны я показал насколько бы могущественными вышли злодеи в этом аниме, если бы они вместо того, чтобы отправлять монстра недели каждую серию, использовали своё разлагающее влияние для того, чтобы подчинить мировую политическую элиту и сильные политические и социальные движения, а также использовали средства пропаганды; с другой стороны я задал предпосылку до реконструкции — обладатель чистого сердца, каким является Усаги, будет продолжать бороться за сами остатки тлеющего в углях добра против надвигающихся сил космического ужаса, несущего смерть и разрушения, убежденного в том, что добро — это абсолютная бессмыслица, а мироздание, вместе с самими собой, естественно, следует уничтожить под громкое «муха-ха-ха!» Я думаю, читатель уже понимает, что написать историю, где главный герой — или, точнее, главная героиня, как в данном случае — находит в себе идейные, моральные, волевые и прочие духовные силы для того, чтобы вести борьбу в такой ситуации, это очень-очень сложно, куда сложнее, чем планировать исходное произведение — с мною указанных точек зрения. Отсюда делаем вывод, который я подтвержу другими примерами, писать реконструкцию куда сложнее, чем исходный вариант нарратива — реконструкция, очень быть может, потребует куда большее воображение, куда большего времени, куда большего вложения интеллектуальных сил и, что самое главное, куда большего внимания ко всяким мелочам и деталям, а также тщательного внимания к словам скептиков и ценников.       Реконструкция не меняет нарратив, она создаёт лучшее воплощение для него, во всяком случае претендует на это, с учётом прошлых ошибок, вопросов и возражений скептиков и циников. Реконструкцию, как я сказал выше, можно чередовать с деконструкцией — в зависимости от того, какой именно вас нарратив интересует — в одном каноне можно выделить очень много различных нарративов. Как не трудно заметить, реконструкция тем более весома, чем больше подобных моментов вы учитывайте и раскрываете. Например, если вы захотите реконструировать Мир Полудня, то придётся очень много чего прописать, чтобы читателю захотелось разделить исходный нарратив — согласно которому «Мир Полудня — это мир, где хочется жить и работать». Читателю будет сложно это сделать, когда речь идёт про идеологию, себя запятнавшую террором и крахом, и про мир, где одна из главных духовных скреп — это ликвидация института семьи и замена его институтом наставничества (скажите спасибо, что там нет общих жён…). Куда проще написать деконструкцию в духе Крылова — с промывкой мозгов чудо-лучами, кровавыми спецслужбами, прогрессорами-геноцидоманами, гностическим демиургом и расой масонов-рептилоидов-полных чудовищ из открытого космоса.       Реконструкция позволяет убирать неудобные или просто бесполезные элементы. Толкин написал, что Берен — вегетарианец? Это как при его образе деятельности? Можно сделать его мясоедом и сказать, что вегетарианство — просто красивая байка, как Чигиринская, можно прописать, что там есть фэнтези-растения (энты?), которые достаточно калорийны для такой диеты — это на ваш выбор, убрать или возиться.        Реконструкция иногда почти невозможна без больших новых вводных деталей — как, например, оправдать поступок Дамблдора, который оставил Гарри на попечение заведомым скотам? Как, например, оправдать Хагрида, который держит возле школы колонию плотоядных пауков? Как оправдать Валар, которые на долгое время бросили жителей Средиземья на растерзание Морготу? И так далее, и так далее. Некоторые моменты реконструкция предполагает полностью удалить, однако, если речь идёт о сюжетообразующих моментах, которые перечислил выше, то их так просто выкинуть не получится — во всяком случае можно будет придумать какой-то эквивалент.       В качестве интересного примера, который сильно повлиял на меня, я возьму фанфик «По ту сторону рассвета» Ольги Чигиринской. Этот известный фанфик задумывался как реконструкция Толкина и одновременно полемика с «Чёрной книгой Арды». Я уже затрагивал это произведение в части, где рассуждал на тему перегона мифологии в логическое произведение [3]. Как я там обратил внимание, Чигиринская реконструирует сеттинг Профессора с точки зрения доктрины религиозной войны нашего мира, в то время как у Толкина в каноне присутствовал в первую очередь эпический мифологический нарратив про борьбу «северного мужества» и буквального нечеловеческого абсолютного зла (типа Гренделя). Если реконструировать оригинальный мотив Профессора, то в рамках такой реконструкции не могут существовать «добрые рыцари Моргота, которые думают, что он хороший, но на самом деле он плохой, потому их надо убивать» — Грендель никак не может выступать в качестве фигуры ложного праведника (как стереотипный антагонист доктрины религиозной войны), ибо, чтобы быть ложным праведником, необходимо нацепить шмотки ложной праведности, в каковые Грендель (каким был канонический Моргот) никак не влезет. Так что как реконструкция того самого Профессора ПТСР не годится — как деконструкция ЧКА с точки зрения доктрины религиозные войны (ну, это, повторюсь, где Папа Римский объясняет крестоносцам, что, быть может, мусульмане и катары — хорошие люди, но мы должны их вырезать, чтобы они не распространяли вирус ложной веры) — да, годится. При этом в самом ПТСР очень невнятно реализована такая главная концепция, как «Мелькор — дьявол». У Чигринской не объясняется, зачем он пожирает души своих рыцарей, когда они взывают к нему в случае смертельных ран или взятия в плен — я мог бы предположить, что Дучешка поглощает их душу для того, чтобы потом выплюнуть в произвольное тело — как бы сделал рациональный злодей (так местные злодеи смогли выбить душу из тела донора для Турингвэтиль), но Мелькор так не делает — потому что в таком случае центральный нарратив про дьявола, как губителя душ не будет работать. Кстати говоря, а как же адские муки? Почему души, попавшие к Мелькору, просто умножаются на 0 вместо того, чтобы страдать вечно от греховных импульсов внутри души Мелькора?       Ещё один характерный момент этого фанфика — уже не идеологический, а чисто технический — это сцена, где Лутиэн усыпляет весь Ангбанд. В каноне Профессора эта сцена служит хейтерам как повод, чтобы обвинить Лутиэн в том, что она — Мэри Сью, раз может усыпить самого Мелькора и всё население цитадели Тёмного Властелина. У Чигринской она пытается это сделать, тогда Душечка в качестве издевательства решает сам усыпить весь Ангбанд (кроме Саурона, который бегает в едва восстановленном и небоеспособном теле, но вот балроги тоже легли спать), чтобы потом изнасиловать её саму. Однако из-за того, что Берен, пережив метанойю, оказывается в состоянии нести Блестяшку, Мелькор теряет концентрацию, тогда Лутиэн последним усилием воли ввергает в сон и его. Спрашивается, зачем Мелькор усыпил весь Ангбанд вместо ближайшей стражи Рыцарей Аст-Ахэ? Это по-прежнему выглядит как подыгрывание героям, которые получили возможность свободно бежать из злодейской крепости, только в этот раз как бы рациональный злодей получает идиотский мяч. На фоне этого версия о том, что Душечка ментально связан со своей армией, потому его усыпление таки может усыпить Ангбанд, выглядит меньшим подыгрыванием.       И вообще, если местный Мелькор намерен разыгрывать роль доброго Учителя, то почему бы ему попросту не сказать своим ученикам выйти из зала? После чего он мог бы выбить души Берена и Лутиэн и заменить те своими бесами (по методу Турингвэтиль) / убить Берена и Лутиэн и заменить их дворниками (какими-нибудь бесами, которые приняли бы их облик физически), чтобы потом те разыгрывали перед собой роли настоящих Берена и Лутиэн в целях пропаганды и диверсии, как поступил бы настоящий Князь Лжи? Кстати, если он хотел насиловать Лутиэн, ему совсем не обязательно делать это с ней в живом виде или с её сознанием в теле (туда можно было посадить ту же Турингвэтиль — а то суккуба как раз пролюбила тушку донора-эльфийки) — он же полное чудовище. Короче говоря, злодей типа «ложный праведник» скорей действовал бы по мною приведённой схеме, нежели по той, которую привела Чигринская, по сути подыграв героям не меньше, чем Толкин, если смотреть с точки зрения скептика и циника.       Наконец, что в принципе невозможно, так это обосновать благость Валар и тот факт, что они оставили Средиземье на растерзание тирану, который к тому же способен навсегда уничтожать души. У Чигринской этот момент в принципе вышел даже хуже, чем в каноне: Никто не мог помешать ему. Далекие братья-враги, Силы, могли бы, если бы захотели, переправиться через великий океан и ударить по Твердыне Тьмы, сразиться с ним и одолеть — но он все продумал. Клятва Феанора закрыла для них эту дорогу. Пообещав не помогать гордецам, Силы обрекли себя на бездействие и развязали ему руки. Узнав это от пленных, он рассмеялся — так предсказуемы оказались противники. Фраза, враги оказались так предсказуемы, в принципе указывает на то, что по своей природе Валар — тщеславные скоты, как говорят деконструкторы, готовые бросить на произвол судьбы целый континент только по той причине, что они поссорились с Курво, и Душечка, как их кровиночка, это хорошо знал.       Ещё добавляю, что Чигринская очень умеренно использует магию — однако там, где она есть, её использование по-прежнему скорее определяется нуждами сценария — так, например, Саурон, чтобы запугать своих врагов, делает куклу Вуду на посыльного, после чего убивает его с её помощью — сделать такую же куклу на Берена хитрый злодей почему-то не додумался (да вообще на всех подряд) (почему он так не может — не объясняется).       Короче, на основании такого колоритного примера видно, над какими вопросами следует работать, если вы хотите написать реконструкцию чего-то масштабного.       Теперь я наверное поговорю о том, как я сам писал реконструкции — поделюсь своим опытом, чтобы показать, как лично я сделал, чтобы вы могли оценить меня и сделать выводы. Так как я пишу фанфики-кроссоверы, то я пытался реконструировать сразу нарративы из разных историй. Я не буду сейчас распыляться на мелочи, наверное приведу ряд, так сказать, основных и комплексных примеров. Обычно я мешаю в своих фанфиках деконструкцию и реконструкцию в зависимости от того, что мне нравится — то, с чем я согласен и с чем я не согласен — в зависимости от того, где хочу сделать так, как мне больше нравится, относительно канона.       Например, я реконструировал сеттинг Немировского «Пять Адских Могуществ» после того, как раскритиковал канон [4] — просто прописал лор, из которого следует, почему местный мир устроен именно так, как устроен (в частности я указал, что у местных жителей присутствуют элементы нечеловеческой психологии, в том числе особые инстинкты, которым они не могут сопротивляться) [5].       Но давайте возьмём нечто более масштабное. В принципе мой Magnum opus является реконструкцией «Евангелиона» в качестве супер-мехи, в те время как сам материал является деконструкцией супер-мехи. Откровенно говоря, я мог бы написать целую статью только об одном этом — «Как я делал «Евангелион» супер-мехой», здесь же размер требует меня перечислить лишь основные направления, которые я использовал, а также я вынужден потратить время для объяснения читателям, не знакомым с первоисточником, о чём вообще речь. Для начала — супер-меха — это история о том, как герои с помощью мех, которые являются универсальными боевыми единицами и обладают различными чудо-способностями, побеждают абсолютное зло — какую-нибудь злую империю. Исходный «Евангелион» служит деконструкцией в том смысле, что персонажам совершенно непонятно, кто является их врагом (а главным их врагом является сектантская организация, которая тайно манипулирует для своих целей — вызвать конец света), они набраны из крайне разнородных и мало подходящих для своего дела личностей, которые по ходу истории едут крышей и завершают её концом света, а не спасением мира. Как это превратить в супер-меху, да ещё и обосновано, а не тупо «Синзди стал крутым, от Серийные Евангелионы забыли про свои копья»?       Во-первых, для этого нужен внятный злодей типа Императора Зла — на эту роль, как нетрудно заметить идеально подходит Ползучий Хаос Ньярлатхотеп. Я могу долго хвалить Лавкрафта за этого злодея, так как он во всём прекрасен и хорош как злодей: с одной стороны из всех чужеродных богов он представляет собой того, кто может восприниматься в качестве личностного антагониста (Ктулху и Йог-Сотот для этого, например, слишком бесчеловечны); его метод действия — это игры в кошки-мышки и коварные, закулисные манипуляции; он олицетворяет собой страх перед технологическим прогрессом, что идеально подходит на роль того, кто является источником технологий апокалипсиса и вдохновителем безумных социальных измышлений SEELE; Ньярлатхотеп превосходно разбирается в психологии и ему известны страхи и тайные мечты и желанья человеческих сердец, что идеально подходит на роль злодея именно для персонажей «Евангелиона»; его влияние позволяет ответить на все вопросы канона — в духе, откуда у SEELE такое влияние и как они смогли разобрать «бэ» и «мэ» в Свитках Мёртвого моря; наконец его божественная мощь позволяет обосновать сюжетную броню персонажей [6]; мотивацией Ньярлатхотепа является творение зла ради самого зла — таким образом не нужно объяснять, зачем очередной злодейской космической империи нужно захватывать Землю, злодей ведёт войну не ради какой-то конкретной цели; Ньярлатхотеп достаточно силён, чтобы заставить Каору (самого могущественного из героев) ГАРно и пафосно превозмогать — Ньярлатхотеп не может быть побежден по щелчку пальцев Каору, как дела обстоят с каноническими антагонистами; Ньярлатхотеп не может быть до конца уничтожен никакими усилиями (что фактически означает, что он не понесёт никакого чувствительного воздаяния за все свои злодеяния — герои только могут нагадить ему посреди берлоги), благодаря чему возникает нужный мне трагизм, без которого «Евангелион» — не «Евангелион».       Я мог бы ещё долго отсасывать щупальца этому космическому садисту, говоря, насколько он хорош для той цели, которую я выбрал — написать реконструкцию «Евангелиона».       Одного подобного злодея мне показалось мало и тогда я ввёл сюжет доброго Мелькора, о котором будет ниже. Пока я скажу, что он также идеально подходит для моей цели, так как позволяет раскрыть ситуацию под иным углом.       Во-вторых, нужно превратить персонажей «Евангелиона» из тех, кем они были, в героев супер-мехи (пусть — очень мрачной супер-мехи). Для этого персонажам нужно придумать мотивацию, которая заставила бы их меняться в нужную мне сторону. Например, если в оригинале Синдзи не знает, зачем ему всё это нужно, то я сразу дал ему мотивацию — Каору прямо сразу рассказывает о том, что с помощью местных мехов можно замутить пересоздание всего мира так, как ты хочешь — соответственно, Синдзи часть сюжета, нужную для формирования его характера в требуемом для меня направлении, занимается тем, что пытается удостовериться в этом и вообще разобраться, что к чему ради своей цели — превратить весь мир в рай, угодный ему лично. Так как Ньярлатхотеп хочет, чтобы Синдзи этой цели достиг (в извращённом смысле этого слова), то он делает так, чтобы Синдзи получал баффы и абилки на протяжении нужной для этого сюжетной линии, набил экспы.       В это время Рей вспоминает события из прошлой жизни (из канона), понимает, что не хочет быть куклой. На этой ей Рэндольф Картер объясняет, что всем тут манипулирует Ньярлатхотеп — у Рей сразу появилась мотивация набить морду Самому Главному Гаду. При этом она сама по себе остаётся такой же циничной и мизантропичной, какой была в каноне — так как она не ради человечества борется, а потому, что Ньярлатхотеп лично ей дорогу переполз.       Я не буду сейчас уделять внимание прочим персонажам, кроме ещё одного — самого главного (я про Каору), я показал общий принцип — взять тех же персонажей, но дать им нужную мотивацию, которая годится для реконструкции (в противоположность деконструкции).       В-третьих, для классической супер-мехе нужен образ отважного героического героя, рыцарь без страха и упрёка. Сам Синдзи на такую роль всё же не годится — он однозначно антигерой при любом раскладе. Если попытаться сделать его рыцарем без страха и упрёка, то это будет уже другой персонаж, а я пишу реконструкцию — потому это должен быть тот же самый персонаж, но под другим углом, который соответствует исходному нарративу. Кроме того, такой персонаж рискует стать просто очень скучным — как, например, канонический Симон или Синдзи из фанфика «Дети Древнего Бога». В качестве такого рыцарского образа я, разумеется, выбрал Каору. Этот персонаж в каноне задуман как деконструкция идеальной версии Синдзи. Если вкратце: то Каору как личность превосходит Синдзи во всём (в том числе Каору обладает развитыми социальными навыками и колоссальным сверхъестественным могуществом), кроме того, что у Каору нэма воли к жизни, а вот у Синдзи воля к жизни есть — потому Каору погибает (таким образом полагается, что зритель должен видеть в Синдзи большую ценность). Как не трудно заметить, мне нужно было придумать ситуацию, при которой у Каору появляется воля к жизни — в принципе её за меня придумал канон. Каору канонически влюблён в Синдзи и вообще очень эмпатическая личность — из-за хитрого плана Ньярлатхотепа Каору становится свидетелем того, до чего его, Каору, действия довели Синдзи в каноне. Тогда Каору решает отправиться в прошлое, чтобы изменить такой исход и предоставить Синдзи сознательную возможность изменить мир так, как он хочет (а не в результате кутерьмы, где все события доводили Синдзи до мысли «всех убить»). Важной особенностью Каору служит тот факт, что на протяжении всей своей сюжетной линии он демонстрирует все заявленные качества, в которых он превосходит Синдзи, в том числе Каору постоянно защищает невинных, протягивает руку помощи и карает злодеев (и так как Каору может по щучку пальцев убить любого злодея, кроме персонификации своей воли к смерти, Ньярлатхотепа и Мелькора, то это у него выходит так, что куски злодеев летят во все стороны). Что важно, Синдзи — пацифист, так как Каору — идеализированная версия его же, то Каору тоже пацифист, потому прибегает к насилию только тогда, когда нельзя договориться словами, что служит причиной, почему Каору таки не убивает некоторых антагонистов вот так сразу (что характерно, в случае, когда Каору изобличает некоторых злодеев, он предоставляет им возможность уйти достойно — с честью покончить с собой).       Я ещё должен поблагодарить дизайнеров. Каору и Ньярлатхотеп / добрый Мелькор выступают как космические братья-близнецы, в том смысле что они очень похожи физически и отчасти по характеру, но придерживаются разных идеологий и эти идеологии являются ключевым в конфликте данного нарратва. Они выглядят в людских формах (преимущественно), как красивые бисëнены с аномальными чертами внешности, высокие и вытянутые. У Каору цветовой дизайн, включающий в себя как цвет кожи, цвет глаз, цвет волос и цвет повседневной или особой одежды — это главным образом красный для глаз, белый для кожи, волос и рубашки [7] и тёмно-синий для контактного комбинезона, у Ньярлатхотепа — смуглый для кожи и чёрный/красный, золотой для одежды (и золотой также для глаз), у Мелькора — преимущественно чёрный для одежды и волос и мертвенно-белый цвета кожи, глаз и волос (тогда, когда они не чёрные). Вообще это дизайн придумывал не я — он либо канонично такой, либо где-то канонично такой; общем-то для всех история подобного рода свойственно персонажей противоположных взглядов как-то поляризировать внешне, я смог подобрать персонажей, на мой взгляд, идеально даже по окрасу.       Собственно, это всё по основной сути — должен сказать, что я далеко не с первой редакции своего фанфика смог добиться нужного для меня положения дел (сейчас я переписываю свой фанфик, чтобы он лучше соответствовал моему замыслу). Должен сказать, что я съел очень много информации перед тем, как написать такое. Как бы сказал Исаак Ньютон: «я стоял на плечах гигантов». В первую очередь я должен вспомнить фанфик «Дети Древнего Бога», который тоже был реконструкцией «Евы» в супер-меху и тоже кроссовером с Мифами Ктулху и с хитрым планом Ньярлатхотепа. Однако, что для меня было бы неприемлемо, авторы фанфика просто по умолчанию сделали Синдзи и Аску нормальными людьми, если вторая получилась интересным классическим рыцарем без страха и упрёка, то первый вышел просто скучным. Очень хорошо у них вышло с Рей, правда, слишком далеко от канона. Но в целом — да, этот фанфик дал мне основу.       Кроме «Евангелиона», как можно заметить, я пробовал реконструировать элементы других произведений и сеттингов, а также персонажей. Вот я слышал, что «Гуррен-Лаганн» — реконструкция супер-мехи. Должен сказать, что мне она не нравится. Потому как ростки этой самой реконструкции тут безбожно забиваются потомучтосюжетом. Например, Камина — очень интересный персонаж. Чем именно? Он очень хороший актёр и манипулятор, который ради своих целей пихает в спину Симона, человека, которому цели Камины (вырваться на свободу) нафиг не сдались. Особенно подло это выглядит, когда Камина в первом бою пихает Симона сражаться за него в Лаганн. Казалось бы — ты старший брат, ты — самый бравый вояка, ты — таскаешь за собой постоянно оружие, но нет, ты берёшь на слабо своего младшего брата, чтобы он сражался за тебя! Ай, молодца, герой! Тем не менее, как видно дальше, Камина вполне способен на героические поступки, а не только на острое слово. Как можно развить сюжет? Убейте Симона. Пусть Камина поймёт, что он ради своего замка положил себе под ноги тело своего брата (да-да, это аналогия с другим известным персонажем). Угадайте, кого авторы убивают в итоге? Симон очень скучный персонаж — у него вообще нет никаких интересных черт. Вы можете назвать хотя бы одну интересную его черту? Мне на ум приходит только одно — он скульптор. Его вообще нельзя никак охарактеризовать, кроме фразы «путь героя» — это персонаж не делает нечего, кроме того, что механически движется по классическому мономифу. Я в принципе уже много раз жаловался на то, что зачастую самые положительные персонажи оказываются самыми скучными, но Камина не был скучным, у него было второе дно — контраст между тем, кто он есть на самом деле, и кем хочет казаться, при этом у него есть все задатки для того, чтобы стать своей маской. Вокруг цены за это надо было строить конфликт. Но нет, нам нужен дешёвый мономиф.       Вернёмся к Симону — в принципе его можно как деконструировать, так и реконструировать. Но для начала его надо наполнить. Я очень долго присматривался к этому персонажу, чтобы придумать ему какое-то содержание. Это тот случай, когда приходится автору фанфика делать всю работу за автора.       Во-первых, у Симона очень низкие социальные связи — например, в критический момент у него оказывается недостаточно ни политического влияния, ни военного авторитета, чтобы не отлететь от переворота, который устроил Ельцин Росиу. У Симона даже нет религиозного авторитета, который в данном обществе получился бы на раз-два, так как герой — величайший маг, который сверг тиранию местного гностического демиурга, он как бы должен быть личностью на уровне Мухаммеда или Иисуса. Тамошнее человечество находится на уровне родоплеменного строя, культы всевозможных вождей, героев, шаманов и богов — для них это чуть ли не самая главная духовная скрепа (в данном постапокалиптическом случае — сюда добавляются культы Святой схемы по сборке пылесосов и Великого Windows 34). В конце Симон уходит в закат и ведёт жизнь отшельника. Что за страсть замыкаться в себе?       Значит, что в рамках моей деконструкции, что реконструкции — отсутствие крепких социальных связей будет служить фатальным недостатком Симона. В чём разница между деконструкций и реконструкцией, я думаю, вы уже догадались — в случае деконструкции главного героя этот недостаток съест с говном (как канонического Синдзи), в случае реконструкции надо будет придумать какой-нибудь предельно подробный и обоснованный способ для героя эту слабость превозмочь и преодолеть.       Во-вторых, Симон очень добрый — он спасает от самоубийства Росиу, который его предал и хотел казнить — это очень важно, потому как доброта человека в первую очередь познаётся в том, как он обращается со своими врагами (с друзьями-то все стараются вести себя хорошо). Доброта — палка в двух концах, и не только в циничном смысле «у добрых есть принципы — потому они поплатятся за не готовность действовать необходимыми методами» — добрый и нравственно развитый человек склонен очень чутко замечать собственные недостатки, а потом он будет переживать по их поводу больше, чем ему следовало. С одной стороны это может послужить поводом для их преодоления, но с другой стороны — это станет поводом для того, чтобы есть самого себя в духовном смысле.       Следовательно мы выберем самоедство в качестве ещё одной слабости Симона, которую ему надлежит либо преодолеть в случае реконструкции, либо она его сожрёт в случае деконструкции.       В-третьих, Симон — отважен и готов сражаться, готов превозмогать и готов в геройство. Как нетрудно догадаться геройство, требует огромного напряжения и в данном случае противопоставлено идеи сложить руки и ничего не делать. Но есть ещё одна важная сторона геройства — это достижение цели, которую сам субъект сочтёт удовлетворительной. Таким образом, если герой не достигнет своим геройством своей цели, то это станет для него поводом разочароваться в героизме. Симон, как мы знаем, не смог спасти свою возлюбленную Нию — она была частью его врага Антиспиральщика и умерла после смерти глав гада. Следовательно, у Симона могла возникнуть мысль, что на личном уровне он проиграл.       В-четвëртых, если попытаться вразумительного истолковать концовку аниме, где главный герой отказывается воскрешать мёртвых из неких сугубо идейных и отрешённых соображений — при этом он легко позволяет умереть той, ради кого он швырялся галактиками — я могу предположить, что Симон просто играл на публику, скрывая от публики истинные причины (каковые, конечно, должны быть трагичны и ужасны — иначе зачем их скрывать?). Следовательно, Симон, вслед за Каминой, в той или иной степени стал заложником своего общественного образа. Конфликт между тем, кем мы стараемся казаться, и тем, кто мы есть на самом деле, это очень хороший конфликт.       Я, когда писал свой фанфик, то исходил из описанных выше положений. И так, в самом сюжете «Гуррен-Лаганна» две сюжетные арки характерные тем, что Симон сдаётся, но находит силы бороться — в первом случае это смерть Камины, во втором случае — одержимость Нии Антиспиральщиком и предательство Росиу. Я начал арку со схожей ситуации — после победы над Антиспиральщиком происходит ряд событий, которые доводя Симона снова до нужной кондиции: — Симон узнаёт от умирающего Антиспиральщика (вероятно, он записал все эти сведения на Нию) и Ньярлатхотепа, что все события в его жизни были постановочным шоу, после которых — настоящая борьба только начинается. — Мультвселенная представляет собой банку с пауками, где постоянно едят друг друга космические ужасы, превосходящие Антиспиральщика, и где над всеми ними возвращается безумный Азатот, которому весь этот бардак снится. Антиспиральщик хотел сам умереть и заменить Симоном себя на поприще борца с космическими ужасами (это обстоятельство, к слову, позволяет оправдать абсолютно все сюжетные дыры каноны — вот так я всего лишь одним положением обосновал вообще всё). — Ния умирает и Симон не может её спасти, таким образом получает доказательство того, что его героизм оказался напрасным с точки зрения его индивидуальной жизни. — Симон, понимая, как он важен для публики, вынужден строить из себя героя без страха и упрёка, который легко пережил смерти товарищей и возлюбленной. Этот момент полностью отличается от оригинального аниме, где главный герой сразу уходит в закат — в моём случае Симон становится публичным Богом-императором. Как я сказал, некоторые моменты реконструкция может просто пинком под зад выкинуть. — Симон анализирует свою жизнь — он приходит к выводу, что Камина как минимум частично был манипулятором, то есть действовал не по-братски и бесчестно. — Появляется Мелькор — как мы помним, местная мультивселенная просто кишит Тёмными Властелинами, их тут как собак нерезаных — и вот первый залетел на огонёк. Душечка намерен завербовать Симона, превратить его в своё подобие, для этого начинает заливать ему в уши свою философию. — Симон чувствует, что он не в состоянии дать врагу отпор сам. Из-за этого начинает себя ненавидеть — так как полагает, что проиграл как герой в духовном смысле. В общем он продолжает ехать в потоке депрессии, погружаясь во все негативные стороны своей собственной личности, и больно всего его бесит, что он должен говорить всем, что у него всё нормально и улыбаться и махать в камеру.       Как нетрудно заметить, вся приведенная выше схема в принципе укладывается в рамки канонического нарратива «Гуррен-Лаганна» — у Симона опять убили близкого человека, у него голубой экран смерти, снова приехал Тёмный Властелин, который любит толкать нигилистические речи про абсолютное отчаяние. Вопрос в том, как это всё развернётся.       Скажу честно, из-за своей неприязни к «Гуррен-Лаганну» я хотел поначалу гнуть чистую деконструкцию — мол, Симон чуть ли не сразу сломался и стал рыцарем смерти на службе у Мелькора. Но я быстро понял, что это всё деконструкция уровня «принц девушку не спас, но съел». Потому я решил написать реконструкцию с той мыслью, что победа над депрессией — задача очень трудная и что плакать бывает полезно. Что я придумал сразу, так это идею того, что Синдзи пытается спасти Симона силой своего искреннего желания ему помочь (это у них такая солидарность).        И так, что у меня получилось. Тут приведу длинный, немного даже больше всего написанного выше текста, отрывок, чтобы показать, что называется, всё это в живую: Синдзи подумал: — То есть ты хочешь сделать Симона своим подобием? — спросил он у Мелькора. — Ты спрашиваешь у меня об этом потому, что хочешь знать, осознаю ли я, в каком состоянии будет он прибывать, если я добьюсь успеха? — Мелькор, естественно, сразу понял, что стоит за этим вопросом. Синдзи мужественно кивнул. — Конечно я это понимаю. Это то, к чему я стремлюсь. Синдзи отвернулся от Мелькора и взглянуть на Симона. Состояние, в котором находился последний, кажется, представляло собой глубокую и болезненную прострацию. Кажется, душевная боль от смерти Нии, та самая, которая раньше его не оставляла, подавила всё остальное в душе. — Он терпит эту боль, — говорил Мелькор. — Ты понимаешь, что будет, когда он станет одним целым с этой болью. Синдзи осознал. И испытал ужас — правый кулак до боли сжался. Вечное пребывание в состоянии клинической депрессии, сопровождаемое жаждой разрушения мира — то самое состояние, в котором уже давно и безвозвратно пребывает сам Мелькор. — Ты говоришь, Мао [8], что твоя главная цель, это избавление от страданий, но между тем, ты сам активно умножаешь страдания, тебе так не кажется? — Синдзи обернулся теперь к Мелькору. — Совершенно верно. — Мелькор впервые за всё время моргнул, во всяком случае, сейчас его горящие белые глаза на одну секунду погасли. — Это диалектика. Её придумал Ньярлатхотеп. Я прекрасно осознаю диалектическое противоречие, но не существует другого способа выполнить то, что я задумал. Они находились посреди подобия космического пространства, где Мелькор раскинул руки. Его тёмная фигура с бледной кожей была очерчена каким-то лёгким еловым тоном. — Чтобы существо хотело уничтожить всё мироздание, чтобы у него хватило духовной энергии на это, мотивации, такое существо должно постоянно страдать, пока страдания не оставят от него ничего, кроме желания избавиться от страданий любой ценой — и чистой ненависти к царящему порядку вещей за то, что он испытал эти страдания. Вот чего я добиваюсь как от себя самого, так и от своих учеников — постоянного страдания духом, постоянного стремления к уничтожению всего сущего, постоянной жажды апокалипсиса. Всё это во имя избавления от страданий вообще. Увы, пока мы существуем, мы вынуждены действовать по правилам диалектики. Пусть ненависть к диалектике только увеличит нашу ненависть к миру и придаст нам сил, — заключил Мелькор с каким-то по-своему благостным видом. Этот вид смотрелся особенно смачно, если учесть, что у Мелькора в нынешней форме отсутствовала часть щеки, его челюсть с одной стороны находилась в постоянном оскале. Синдзи сейчас задрожал. Он смог до конца понять своего Врага. Синдзи сейчас не стал ничего сдерживать — он просто испытал чувство ужаса — мальчик ощущал то, как оно растёт и заполняет его, заставляет зубы стучать. Это чувство ужаса было вызвано чётким пониманием того, в каком духовном состоянии находится Мелькор. В уме пульсировало слово «безумие», но Синдзи сейчас более всего понял, что «безумие» — лишь слово, а реальность, которую он сейчас осознал, выглядит гораздо хуже. Синдзи закрыл глаза, несколько секунд стоял вот так, он отдышался, пока ужас не спал и не уступил место твёрдой мотивации спасти от этого Симона. Потому Синдзи сейчас переключился на него. По Симону было прямо видно, как духовная скорбь съела его изнутри. Сейчас оставалась прострация. Симон мог с таким видом стоять, приоткрыв рот, пускать слюни. — Мелькор, — Синдзи решил ему сказать, — я сейчас благодарен тебе за то, какую ты мне придал мотивацию спасти Симона! — Если ты не сможешь спасти его от меня, — сказал далее Мелькор, — то сам ближе встанешь у грани, чтобы оказаться моей жертвой. Это если изъясняться твоими понятиями. — Мелькор, ты хочешь втянуть всех в своей персональный ад! — Синдзи разозлился. — Конечно, я сделаю всё, чтобы не дать тебе затащить туда одного из моих любовников! Сексуальное влечение — часть воли к жизни, потому Синдзи собрал всё своё романтическое чувство к Симону, и всё своё сочувствие по отношению к нему, чтобы сейчас схватить рослого юношу за руки и закричать прямо в лицо: — Симон, слышишь, я здесь! Я не дам затащить тебя в его ад! Посмотри — я здесь! Я перед тобой! Я здесь, чтобы вытащить тебя отсюда! Доверься мне! — Симон, — сказал Мелькор, — если ты будешь следовать за ним, то только сможешь оттянуть, но не избежать ада. Лучше стать частью ада. Прыгай в это отчаяние, упивайся им так, как им упиваюсь я сам. Сделай это. Симон сейчас, конечно, видел и слышал не только Мелькора. Он слышал и видел Синдзи, и именно его искренние слова заставили разум выйти из прострации и того гипнотического окружения, которое вокруг него соткали слова и мысли Мелькора. Каждая мысль звучала в сознании. Вообще он видел и слышал всё это на протяжении прошлого времени, просто ему казалось ужасно бессмысленным делать что-либо. Всякая мысль о том, чтобы что-то сделать приводила к чувству боли в душе. Ненависть к себе за то, что он оказался в итоге так слаб духом. Ненависть к Росиу за то, что он его предал. Бесконечная боль из-за того, что он утратил Нию. Ненависть к Йоко за то, что из-за смерти Киттана она сама оказалась подорвана и не могла поддержать его, Симона, — да, достаточно хорошо поддержать после окончания войны. Ненависть к себе за то, что он не стал таким, каким был Камина. Ненависть к самому Камине за то, что «братан» его использовал для личной мести за отца. Ненависть к себе за то, что он, Симон, желал, чтобы Камина страдал в момент, когда в той битве убили ни его, Камину, а его — Симона. Часть души Симона желала заставить Камину страдать даже ценой собственной смерти — только лишь для того, чтобы доказать, что Камина не такой крутой, каким кажется. Ненависть к миру за то, что они оба, и Симон и весь мир, были лишь игрушкой космического садиста Ньярлатхотепа. Ненависть за то, что им, Симоном, с самого детства манипулировала воля злой высшей силы «сценариста». Ненависть ко злу — основа сознания, но в данном случае Симон лишился надежды на добро. Добро казалось жалким и немощным, и идея Мелькора, согласно которой добро — это ненависть к самой жизни и стремление всё разрушить, тоже убивала рассудок. И всё это сейчас резко отошло на второй план, когда Симон увидел яркое желание Синдзи помочь ему. — «Если бы Йоко была на его месте, я бы не отозвался на неё. Ведь я знаю, что она сама была подорвана смертью Киттана. Стало быть, едва ли она нашла достаточные духовные силы, чтобы так думать обо мне. Боже, какой же я негодяй, если в такой манере оцениваю то, как ко мне относятся другие люди!..» Симон был готов снова погрузиться в состояние ненависти к себе и ненависти к Йоко, если бы не настойчивость Синдзи. Да, его желание звучало настолько искренне, что оно смогло вытеснить скверну Мелькора и ту болезненную апатию, которая пеленой сковала волю и служила союзником Врагу. Симон не мог игнорировать голос Синдзи, ведь его желание помогать было направлено на его личность в самой глубокой степени. — «Ему нужен Симон! Ему нужен настоящий Симон, а не тот героический образ, какой знает толпа!» Симон в последний раз преодолел желание ненавидеть себя самого за то, что он не соответствует этому образу. За то, что настоящий Симон — отнюдь не рыцарь без страха и упрёка, а человек, павший в пучины депрессии и самоедства. Симон осознавал, что есть часть его собственной вины в том, что его утянула эту пучина. Но он не стал над этим думать. Симон уже понял, что если сейчас думать над этим — это значит, добровольно идти в сети к Мелькору. С таким же успехом он мог бы уже окончательно выкинуть из головы все иные мысли и склониться перед Врагом и называть его своим Учителем… Симон поспешил руками обнять Синдзи, прижать его к себе. Да, к нему вернулся контроль над телом — мрачный гипноз точно исчез. Симон чувствовал, как бегут по щекам слёзы, но едва ли сейчас обращал на них внимание. Потому что в этот момент он услышал, как плачет Синдзи. Если Симон сам плакал тихо, то Синдзи прямо сейчас разразился каким-то убийственным рыданием. Симона как водой из ведра сейчас облили — Синдзи, конечно, плакал не о себе, а о нём. Так насыщено, с такой отдачей, с таким желанием!.. — Спасибо, Синдзи! Спасибо за твоё отношение ко мне! — благодарил так сейчас Симон, будучи всё ещё под впечатлением. Симон почувствовал вместе с тем, как к нему вернулась способность двигаться, а эхо от слов Мелькора в голове сейчас замолчало. — Симон!.. — Синдзи заглянул ему под чёлку своим лицом, залитым слезами и соплями. — Симон, я люблю тебя!.. Я не отпущу тебя, потому что вижу теперь себя на твоём месте! Я так хотел быть на твоём месте, чтобы мне кто-нибудь помог в такой час, и вот я здесь, чтобы помочь тебе сам! Симон хлопнул глазами — сейчас он был уверен, что Синдзи любит его так, как любит самого себя. Такое глубокое духовное единение. Симон смог благодаря тому отстраниться от депрессии и почувствовал глубокое желание идти вслед за Синдзи — неважно куда, лишь бы за его любовью и заботой, за его душой и сердцем. — Синдзи!.. Прости, что я заставил тебя так… Симон наклонился к нему, потому как был выше ростом — они трое сейчас стояли как на невидимом полу посреди пространства, окружëнного галактиками — Симон хотел, чтобы его лицо и лицо Синдзи оказались ближе, и подальше от страшной, изуродованной физиономии Мелькора… — Не извиняйся, Симон-кун! Если бы что-то пошло не так, я бы не смог показать, как я хочу и могу помочь тебе! Я даже сам узнал больше о себе благодаря тебе! — Синдзи сейчас плакал сквозь свою радость. — И знаешь, Симон-кун, — продолжал пилот Евы-01, — я люблю тебя!.. — Я тоже люблю тебя, Синдзи! — Симон моргнул. Он понял, что Синдзи любит его не только в том смысле, в котором он, Симон, любит его в ответ. Потому Спиральный Мессия просто посмеялся над этим: — Синдзи, ты знаешь, я по девочкам, но за твою человеческую любовь ко мне, я готов отдаваться тебе как женщина или брать тебя как Нию сколько угодно, как ты любишь. — Спасибо большое, Симон, — Синдзи взял его теперь за руки, — я очень хочу твою задницу. Они оба кратко посмеялись об этом, потом стряхнули слёзы и взглянули на Мелькора с беспокойством — Враг всё ещё находился здесь. — Симон, пусть даже меня не будет рядом, — Синдзи ещё раз взглянул на него, — пусть моя любовь к тебе станет твоим оружие против него. — О, да, Синдзи, даже если тебя не станет, я буду помнить этот миг до конца жизни, и, возможно, у меня будет шанс, что я не стану таким, каким стал он, — Симон в конце фразы серьёзно указал взглядом на Мелькора. — Признаться, — читать его эмоции по лицу было физически неприятно, и не только по причине того, что оно было физически изуродовано, его полностью белые глаза, казалось, напрямую ничего не выражали, — вы меня удивили. Ваша способность сопротивляться воли к смерти и отчаянию, даже когда ваша душа забита верными порывами под завязку, меня удивляет. Мне даже кажется, что я сам бы так не смог. Конечно, это обусловлено ещё вашей физиологией, так что разгадка проста — все мы разные, но в то же время она меня удивляет. — Мелькор, — Синдзи сейчас держал Симона за руку — взаимно, последний также сжимал ему руку, — знаешь, я мог бы плакать также о тебе, но я не хочу. Синдзи свёл брови: — Потому что Симон-кун не хочет, чтобы каждого затянуло в его персональный ад. А ты, Мелькор, этого хочешь. — Да, я этого хочу, но только потому, что моя душа заполнена отчаянием и волей к смерти, — сказал Мелькор. — В свою очередь если бы ты, Симон, дошёл до моего состояния, то ты не смог бы не захотеть этого. Когда твоя душа исполнена волей к смерти и отчаяния, ты хочешь вывалить боль на всех. Тебе нет дела до них в этот момент. — Синдзи, если бы я стал таким, как он, возможно, я бы тоже стремился к тому, чтобы затянуть их в свой ад, — выдохнул Симон. Синдзи в этот момент ещё раз, но с иной стороны обнял Симона, на что последний охотно ответил на это. Вот так они обнимались и смотрели на Мелькора — Синдзи, естественно, попутно поспешил реализовать свой Эрос, противоположный Танатосу, трогая попку Симона, даже жамкая её пальцами сквозь ткань — потом Синдзи вообще просунул пару пальцев под штаны… Симон кратко ответил на это тем, что поцеловал любвеобильного Синдзи в губы, рот в рот, как своего любовника, пусть хоть сам Симона, в силу своей гетеросексуальности, не испытывал к нему преобладания сексуального влечения. Впрочем, как уже было ясно, Симон питал такое глубокое чувство безусловной любви к Синдзи, что благодаря этому секс с этим Синдзи был для Симона в большую радость. Было неважно, испытывал ли во время него сам Симон физическое наслаждение или нет, потому как удовольствие духовное во время общения с Синдзи превалировало над всем прочим. Сейчас, когда Синдзи и Симон пребывали таким дуэтом, их ментальные волны создали особую структуру. Мелькор, в отличие от людей, в первую очередь получал информацию из внешнего мира с помощью анализа ментальных волн других существ. Если переводить это на человеческие понятия, то можно было всё представить как цвет ауры или тематические музыкальное звучание. Разумеется, анализ этого «цвета» или «звука» мог сказать практически всё о данном существе. Его мысли, его память, его история, его карма, его прошлые жизни, его скрытые мечты и надежды, страхи и переживания, всё это отражалось в излучении. Ментальные волны также постоянно трансформировали окружающую реальность в нужном для субъекта ключе. Мелькор по характеру этой тонкой работы мог также определить содержание ментального мира субъекта. Вообще в своей естественной среде все айнур представляют собой бестелесных, с человеческой точки зрения, сущностей, где они общаются главным образом с помощью ментальные волн. Эти волны являются прямым и, можно даже сказать, непосредственным проявлением самого мышления, по этим причинам их невозможно скрыть. Одни существа могли найти мышление другого существа настолько великим и ужасным, что оно как процесс полностью подчиняло их, и тогда они становились придатками этого Великого существа. Подобно тому, как многочисленные немцы, слушая речи Гитлера, проникались им, подобно тому, как многие коммунисты, читая Маркса и Энгельса, проникались их ментальными волнами (так бы сказал один из айнур). Сам Мелькор был величайшим из айнур, то есть его ментальные волны, с точки зрения прочих айнур, оставались такими насыщенными, могучими и глубокими, что превосходили их собственные — его собраться выглядели светлячками на фоне солнца. С точки зрения подобных космических демиургов материального мира не существовало. Если смотреть на песок, можно заметить, что он состоит из песчинок, и если смотреть глубже, можно заметить, что все его крупицы бесконечно малы, и легко меняются ментальными волнами, возникают, пропадают и исчезают. Вот почему тела и материя для айнур казались сущей условностью — и он в первую очередь уделяли внимание структуре ментальных волн. Разумеется, с их точки зрения весь мир вокруг сам по себе был творение вездесущего океана живой мысли, в него вливаются воды всякого существа. С точки зрения айнур обычный человеческий язык простых смертных казался чем-то невероятно убогим, ведь они, айнур, напрямую передавали свои мысли друг другу через всё те же ментальные волны. Мелькор сейчас отчётливо видел, как в душах этих двух людей возобладала структура, противоположная его собственной структуре — той, которую он нёс в окружающий мир. У него это было желание лишить мир структуры. Что есть мир? Для айнур мир — это в первую очередь структура, некая структура. Мелькор ощущал как ужасное зло люблю структуру, как нечто, что страдает, и потому он отчаянно хотел её уничтожить, на что были брошены все его духовные силы. Невозможно представить фигуру без её протяжённости, невозможно представить мир без структуры, потому что мир и структура — в данном случае тождественные понятия. Лишить мир структуры — вот чего Мелькор так страстно желал. Эти двое сейчас желали пребывать в радости друг с другом, в радости, которую дарила им их структура, каждый из них был астрономической единицей. С точки зрения Мелькора — как представитель расы космических демиургов, он видел прежде всего в любых объектах астрономические единицы, даже в самых малых, коим людям не пришло бы в голову присваивать астрономический статус. Впрочем, конкретно Синдзи и Симон были людьми, чей естественный онтологический вес был многократно увеличен, сейчас они оба по своему онтологическому весу как раз были сопоставимы с макроскопическими космологическим структурами — по правда говоря, даже капля их крови весила капля больше, чем небесные тела. Но это всё — не суть. Мелькора сейчас увлекло созерцание самого осознания Симоном и Синдзи, что они уже достигли цели, что они уже вместе, оно владело ими. Это движение их душ полностью изменило прежнюю структуру отчаяния и воли к смерти. Всё, что было структурой страдания, структурой боли, структурой, которая заставляла забыть всю надежду и осознать всё это, как тщетную выдумку, всё это отошло на глубинный план, ушло в воду. Оно по-прежнему сидело там, оно не могло исчезнуть, потому как именно благодаря такому особенному строению души Симон и Синдзи вообще могли осознавать себя как те, кем они были. Мелькор видел, как Симон находился на грани, когда его отчаяние, такое чистое и прекрасное (с точки зрения Мелькора), собиралось вспыхнуть. И оно опустилось на глубину с поверхности воды, резко сменилось чем-то противоположным. — «Диалектика», — с ненавистью подумал Мелькор. — «Ньярлатхотеп, Бог борьбы и единства противоположностей, я знаю, ты хочешь издеваться надо мной. Ты хочешь увидеть моё окончательное отчаяние за гранью отчаяния! Но у меня есть вера, что борьба моя не напрасна — посмотрим, кто из нас будет в отчаянии, а кто будет в радости, когда я обрушу на тебя Конец всей этой мерзости!» Далее Мелькор, наблюдая за ментальными волнами Синдзи, смог предугадать дальнейшее развитие событий. Сами Синдзи и Симон подсознательно тоже улавливали ментальные волны Мелькора, потому чисто интуитивно понимали, как он будет действовать и как не будет. Сейчас они больше доверились своим сердцам. Синдзи наконец открыл портал и завёл Симона в Еву-01. Они очутились в капсуле. — Синдзи, ты намерен сражаться с ним? — Симон посмотрел на него отсюда. — Нет — сейчас я победил его в духовной борьба, а сражаться физически он совсем не намерен. Потому как в таком случае ему проще сбежать и напасть снова. Я сейчас хочу… — Да, Синдзи, я тоже этого хочу — хочу выбросить из головы остатки отчаяния, — Симон знал, что вся его боль навсегда останется с ним, она вечная часть его, но в то же время он понимал, что сейчас всё плохое уйдёт глубоко под поверхность воды. Будут зато иные чувства — любовь, радость и понимание тому, что он нужен другому человеку. У Симона были иные любящие его люди, но между ними была преграда. Они видели в нём Миссию. Этот факт постоянно напоминал Симону о том, как он на самом деле внутри слаб и вообще виноват в том, что не может на самом деле полностью соответствует тому образу, который находится в головах у этих людей. Симон сразу же чувствовал, как его разит молния духовной боли. Эта молния утягивает его дальше в пучину прочих негативных мыслей, сомнений и страданий. Симон сейчас, конечно, верил, что научится контролировать собственные мысли, чтобы не дать некоторым из них утянуть себя так глубоко и надолго, утянуть себя на дно отчаяния, которое он так хорошо теперь знает. Синдзи, чьи искренне чувства вытащили его, Симона, со дна, этот андрогинный мальчик со странными узкими глазами, голубого цвета, он сейчас стал главной звездой перед глазами — как Камина и Ния когда-то. Симон подумал, что будет если Синдзи тоже погибнет. Острая боль была готова пронзить его молнией, но Симон сейчас вовремя отбросил от себя эту мысль. Он вовремя ощутил её болезненное преддверие одним лишь краем своего сознания. Прямо так, как мы отбрасывает от пальцев слишком горячие предметы, которые причиняют нам боль и которые нецелесообразно брать в руки. Мелькор, конечно, уловил даже такое возмущение в ментальных волнах. Мелькор видел их и думал над тем, как меняется структура их души. Синдзи сейчас исполнился Эросом. Он целовал Симона, но быстро оставил это дело и прямо сказал: — Меня возбуждают твоё лицо, твоя грудь и твоя задница. — Сейчас, Синдзи, — щедро улыбнулся ему Симон, — будет тебе всё… настоящее мужское слияние! О, как они сейчас заржали — это было слышно на весь окружающий супер-космос! Они разделись. Синдзи сел в кресле пилота по жесту Симона. Член Синдзи очень живо вскочил, как только они скинули одежду. — Я хочу тебе подрочить, — Симон, заливаясь краской, глядел на член Синдзи. Его собственный член при этом только чуть-чуть приподнялся. Симон для начала взялся рукой, но ему мешала удобно сесть та пилотская штука, которая находилась перед креслом Синдзи. Тогда Симон взял смазку, сел на эту пилотскую штуку верхом. — Сейчас, Синдзи — у такой облезлой обезьяны [9] как я же есть не только руки, верно? Симон намазал себе подошвы ног, после чего как раз удобно смог схватить ими член Синдзи. — А-а-а! — Синдзи оценил, как быстро Симон работал своими ногами. — Какая хорошая моторика! — Хе-хе — чтобы работать в шахте, такая просто обязательна! — прокомментировал Симон. Синдзи изобразил сейчас очень дурацкую улыбочку. Японец сидел вот так с покраснением на щеках, а рослый Проходчик всё дрочил ему подошвами ног. Крайняя плоть Синдзи отступила, обнажила красноватую головку. Симон тогда придерживал головку одной подошвой, второй начал накрывать уже не с бока, а спереди — если смотреть от лица. Симон с бравым блеском улыбнулся, ему очень нравилась мысль, что он делает Синдзи хорошо. Симон старался как следует смазанными большим и вторым пальцами особенно стимулировать уздечку. Синдзи всё это очень даже зашло, как было видно по его лицу и слышно по его звукам. — Мне так уже делали… ох-ох!.. — Что, Синдзи? Я тебя так до кончи доведу?! — Симон ещё потёр его подошвой. — Спасибо, давай теперь переходить к главному меню, — решил Синдзи. — К настоящему мужскому слиянию? — Да, ха-ха-ха! Когда ступни Симона убрались от члена, то он разместился так, чтобы задница находилась у лица Синдзи. Так просил сам пилот Евы-01, кроме того, японец же попросил Симона смазать себе самому член и дрочить его. Симон испытал эрекцию. Эрекцию от того, что он делает это всё с Синдзи. Потому Симон дрочил себе с удовольствием. Особенно приятный, сладострастный трепет в душе и в теле у Симона возник, когда язык Синдзи — прямо без каких-либо церемоний — вот так вот просто и до конца впился тёплый мужской в анус. Да, настоящее слияние началось с этого. Симон прямо испытал мощный разлив крови по организму. Он яро дрочил себе, его собственный член торчал сейчас, головка просто вылетела из крайней плоти. Пока Симон так делал, Синдзи прочищал ему анус своим языком, попутно одной рукой дрочил и себе. Синдзи рукой жамкал и мял то одну, то другую ягодицу подле своих щёк. Потом он вынул язык из ануса Симона, не обращая вообще никакого внимания на запах, потому как его собственный дух сейчас победил всю эту мелочную брезгливость. Он был готов, если нужно, съесть кал Симона. Всё потому, что Синдзи сейчас достиг такого высокого духовного состояния, какого достигают индуистские сектанты, специально поедающие трупы с целью полного преодоления всякого отвращения и обретения просветления. Синдзи совсем не удивлялся такому резкому вниманию к заднице Симона. Синдзи всегда уделял внимание именно этой части тел своих любовников и любовниц во время ласок и секса. Задница Аски, задница Каору, задница Рей, задницы всех прочих — от Мисато и Рицуко до задниц Кадзи-сана и до задницы Хиро. Потому Синдзи привычно тешился с этим местом перед тем, как войти в него. Синдзи не стал тратить много времени на такую прелюдию, он, можно сказать, продолжил её, вернее совместил с подготовкой к основному акту, когда сунул палец — потом два — туда, где только что бывал языком, в жар и узость. Насколько всё там хорошо пахло и насколько всё было чисто, Синдзи совершенно не волновало. Симон начал по команде садиться — Синдзи закончил подготовку на том, что прилично выдавил из тюбика туда смазки — и вот Симон спиной к нему уселся на этот член. Синдзи своей рукой впихнул его. Симон согнул колени, начал подниматься и опускаться, Синдзи помогал ему со свой стороны. Потом Симон больше держался руками за ближайшие элементы управления, а Синдзи брал на себя основную роль в толчках. Эти толчки были типичны, Синдзи держался руками за задницу Симона, испытывал увеличение страсти, когда жамкал пальцами эти полушария, между которыми в горячую тесноту, такую приятную, проходил торчащий член актива и ни на миг не замирал. Симон и Синдзи, конечно же, стонали, они по очереди дрочили член Симона. То сам Симон отрывал свою руку от того, на что он опирался, чтобы захватывать пальцами свой торчащий член и доставлять себе удовольствие, то Синдзи отрывал свою руку от одной из ягодиц Симона, чтобы просунуть её под него и с той стороны доставлять наслаждение тому, кто доставляет наслаждение ему с этой стороны. Симон сейчас настолько отдался всему этому процессу, что испытывал полноценное половое удовольствие, как если бы он был геем или бисексуалом, от частого давления члена на свою простату — и это ощущение выливалось в полноценное удовлетворение благодаря постоянной мастурбации. Симон понял, что он скоро так кончит, пока нарастает напряжение и удовольствие в той точке между фаллосом и анусом, который всё время стимулирует своими толчками Синдзи. — Синдзи, я хочу кончить вместе с тобой! — потребовал Симон. — Хорошо! Очень хорошо! — как же счастлив сейчас был Синдзи. Он блеснул улыбкой, когда прикладывал силы к тому, чтобы штурмовать далее потроха Симона. Мелькор наблюдал за ними. Разумеется, с сексуальной точки зрения, этот процесс интересовал его не больше, чем нас — спаривание игуан. Мелькор следил за всеми спектрами и оттенками или темами духовных волн. Сейчас они достигли наиболее глубокой формы противопоставления его собственной духовной составляющей. Эрос — антитеза Танатоса. — Симон, ты готов кончить? — Синдзи сейчас в последний раз оторвал руку от члена любовника, чтобы теперь обеими руками впиться ему в ягодицы. Синдзи не стеснялся поэтом слегка ноготками колоть ему кожу. Любя, что называется. — Да, Синдзи, давай! На счёт три!.. Симон чувствовал, что вот-вот оно из него выйдет. Синдзи тоже. — Раз! — озвучил Синдзи, сейчас достигая накала чистоты своих толчков. — Раз! — Два! — Синдзи закрыл глаза. — Два! — Симон дрочил себе член настолько быстро, насколько мог. — Три-и-и! — и сперма вырвалась из члена Синдзи — вырвалась она и из члена Симона. — А-а-х-х!.. — Синдзи не закрывал глаза, не задирал голову, японец открыл глаза, как только понял, что на следующей секунде случится извержение, и смотрел только Симона. Синдзи не фокусировал внимание на какой-то отдельной части тела, он смотрел на всего Симона, когда сперма извергалась. — О-ооо-х! — сам Симон в этот момент брызгал собственной спермой, ему очень понравилось и то, что сперма Синдзи сейчас горячим фонтаном омывает его нутро. — «Какая мерзость, Демон Жизни!» — Мелькор увидел запредельно высокую концентрацию Эроса. Она конечно пошла на спад, как только сперма закончила брызгать что у одного, что у другого. Синдзи сейчас откинулся в своём кресле пилота. Симон встал с его члена в этот же момент, он поспешил развернуться с улыбкой на лице. Синдзи сразу же снова оторвался спиной от кресла, чтобы обнять своего обнажённого любовника и впиться ему поцелуями в губы. Они совершили сейчас два поцелуя, после чего просто обнялись. Синдзи, как более крупному, высокому и широкому в кости парню, предложил Симону сесть. Он сел, сам Синдзи теперь сел ему на колени, оказался захвачен руками. — Мы будем сейчас одеваться?.. — Симон сейчас чувствовал, как из него выходит сперма. — Я испачкал твоё место. Ничего страшного? — Симон-кун, — Синдзи только одобрил такой поворот событий, — знаешь, я буду очень рад сесть своей попой на остатки спермы, которая выпала сейчас из тебя… Они сейчас очень счастливо и очень громко рассмеялись по этому поводу. Симон обхватывал его своим руками. Их любовное выражение, однако, быстро сошло, уступив место серьёзному. — Прости, Синдзи, ещё один вопрос — мы будем одеваться? — Одеваться? Ну, давай. Я, конечно, очень рад видеть твоё голое тело, но когда оно доступно всегда, взгляд привыкает. — Синдзи быстро подумал. — Я хорошо знаю, что можно одеться так, что это будет более бесстыдно, чем нагота. — Я готов так одеться… Малькор сейчас обнаружил ровную и очень твёрдую структуру духа своих противников, похожую на гранëный и вытесанный алмаз. — Я теперь понимаю, — обратился он к ним, когда Синдзи и Симон обрядились в свои откровенные шмотки и были готовы его слушать, — почему мой уважаемый Отец использовал вас и подобных вам, как антитезу мне. Кажется, я начинаю это понимать теперь, после того, как прожил срок, который не уложится в ваших головах. — Синдзи, — Симону ужасно не хотелось сейчас вообще слушать Мелькора, потому, чтобы его не слушать, он решил ещё немного головой обратиться к мыслям о космологическом начале, противоположном началу Мелькора. — Если хочешь, я ради тебя могу всегда теперь носить стринги под нормальной одеждой. Такое предложение само по себе, как идеальная единица чистой информации, настолько вскружило голову Синдзи в определённом направлении, что Эрос подскочил до уровня, близкого к такому в момент самого оргазма. — Как ты думаешь, Симон, что я тебе хочу ответить? Они оба рассмеялись. Мелькор решил сейчас действовать. Нет, между ними был негласный уговор — он не пытается их напрямую атаковать физически, как и они его — потому просто стукать своих противников Мелькор не желал и не видел особого смысла. Он видел ментальные волны Симона, которые расходились на протяжении его недавней жизни. Они включали в себя два противоположных полюса, где в них мог обладать один на другим. Мелькор начал петь. Разумеется, «петь» — это лишь условное слово, призванное отразить то, что он делал. Синдзи и Симон отчасти могли слышать Мелькора и воспринимать это как пение. Это было воздействие своими ментальными волнами на чужие ментальные волны. Люди вообще из-за природного устройства мозга и органов чувств не могли напрямую воспринимать подобное, только психически чувствительные индивидуумы были способны испытать нечто вроде настроения и представления о том, что играет некая музыка и под неё звучит пение. Но это был не буквальный звук, это было только некое умозрительное представление, музыка, которая играет в голове. Тем не менее эстетические, религиозные и интуитивные чувства могли подсказать приблизительную природу этой темы. Симон не хотел её слышать. — Что он делает? — Симон очень не хотел выслушиваться и вникать в любую информацию, которую распространял Мелькор. Симон слышал, что поют про него, но вот что именно он не хотел знать. Вернее хотел, но лишь в том смысле, в каком важно для победы над Мелькором. — Э… — Синдзи попробовал вслушиваться. Ему нам ум пришла одна вещь. — Симон, кажется, я знаю, что сейчас будет… Под воздействием пения Мелькора на горизонте ближайшего космоса протянулась фиолетовая линия. Кажется, начала бурлить пена. И Симон, и Синдзи одинаково воспринимали пространства внешнего высокоразмерного космоса в качестве космоса обычного, но заполненного небесными телами гораздо плотнее и гораздо ярче. В основном в глаза бросались разноцветные галактики. Вот среди них протянулась эта линия. Из этой линии, словно из проруби, вылезла рука. Большая, страшная и уже знакомая Симону. — Это Гранзебома — Антиспиральный бог Гранзебома, — назвал он его. — Финальная меха Антиспирали, — смотрел на её Синдзи — Она самая, — чуть кивнул Симон позади него. — Я думал, — Синдзи моргнул, — ты её уничтожил. Симон немного подумал, пока Гранзебома переходил в гуманоидную форму. Он выглядел как отдельные элементы тёмного каркаса, окружённые и утопающие в бело-фиолетовой плазме, похожие на стальной скелет рогатого демона — с многочисленными гротескными красными-жёлтыми глазами, с грудью-пастью, похожей на оскал черепа, и с ещё одной головой на плечах, уже как почти чистый злой рогатый череп мертвеца-демона. У этой мехи были ярко выраженные наплечные элементы, от которых отходила вторая пара рук — наиболее гибких и вольных постоянно менять длину и пропорции. — У Гранзебомы — виртуальное квантовое тело. Фактически она является автономным пространством, которое подчиняется собственным правилам, диктуемым лишь волей создателя. Я так подозреваю, она была создана путём наслоение мультивселенной. Когда я создал Сокрушителя Небес Гуррен-Лаганна, я использовал закрученные в спираль жизни и развития виртуальные миры-возможности, я создал робота, который объединил все бесконечные версии себя, Гуррен-Лаганна, а также других участников всей моей бригады. Гранзебома, вероятно, был сформирован из многомерного колебательного потенциала собственного мира Антиспирали, он сочетает способности всех прочих боевых машин Хан-Расен. — Да, — отозвался Мелькор, — а ещё Антиспираль оставила Гранзебому тебе. Первоначально Гранзебома представляет собой эгрегор отчаяния, которое племя Хан-Расен испытывало перед Престолом Азатота. Гранзебома оказалась интегрирована в твои ментальные волны — и в данный момент, как видишь, я её высвободил, — Мелькор бегло взглянул на эту здоровую штуку. Гранзебома сейчас стояла среди галактик, от чего они уплотнились вокруг. Антиспиральный бог напоминал собой пьяного алкоголика по части своих неуклюжих движений. Он шагал по россыпи туманности так, как человек шагал бы по пляжу, позволяя постоянно пребывающим в движении волнам омывать свои ноги. Казалось, он вот-вот упадёт от того, что перебрал и повалится на одну из ближайших разноцветных спиральных галактик. Сами галактики при этом двигались — летели и вращались — относительно друг друга и относительно самой Гранзебомы — какие-то быстрее, какие-то медленнее, какие-то вообще выглядели неподвижно. Разумеется, галактики — разноцветные и яркие спирали и эллипсисы — это то, как видели супер-космос Симон и Синдзи. Мелькор видел его совершенно иначе — как совокупность циркулирующих ментальных волн по принципу «приём» и «ответ». — Диалектика — оружие Ньярлатхотепа, но я могу её использовать для своих целей, — сообщил Мелькор. — Звучит диалектично. Когда теперь внутри у Симона преобладал Эрос, Мелькор получил возможность распаковать Гранзебому. Антиспиральный бог, чей размер с одной точки зрения мог составлять многие миллиарды световых лет, с другой — куда более скромное число, вытянул свои дополнительные руки. Схватил ими пару средних галактик — это сейчас они выглядели средними — он взял их так, как если бы они были твёрдыми объектами, после чего швырнул в Еву-01. С определённой точки зрения полёт этих галактик составлял миллиарды лет, с точки зрения Симона и Синдзи он составлял ровно столько времени, чтобы им хватило уклониться от достаточен быстро летящего сюрикена. Эта галактика потом вонзилась собой в другую. У Симона и Синдзи сейчас была свою темпоральная ось, с точки зрения которой всё происходило именно с такой скоростью. С точки зрения Высших существ ось обычных людей — одна из возможных точек зрения и очень убогая, прямо как органы чувств какой-нибудь бациллы. Синдзи сейчас бегло вспомнил рассказ Рэндольфа Картера о том, что всё зависит от этой темпоральной оси (можно придумать любой иной термин) — галактика может быть и большой маленькой, это зависит от онтологической точки наблюдения (в свою очередь Йог-Сотот и его Архетипы, к которым восходят все вообще точки наблюдения, могут видеть всё и сразу). Мелькор через ментальные волны, естественно, получал и представление о том, как субъект видит реальность. Для айнур это было самое сложное — как видит реальность маленький человек? Вот эти вот звёзды в небе, горы на горизонте — ко всему этому требовалось привыкать, если появится нужда появиться среди таких существ. Разумеется, это сложное взаимодействие между осями наблюдателей служило частью общего фона ментальных волн, находящих друг на друга и изменяющих реальность каждый миг ну хоть немного. Бытие текло как река, где плещутся многочисленные рыбки. — Кажется, — Синдзи обратил внимание на то, что говорит бортовой компьютер Евы-01, — Гранзебома действует самостоятельно. — Верно, — подтвердил Мелькор, — он, кажется, реагирует на свою противоположность — в данном случае… — Понятно, мы его противоположность, — сказал Симон, — потому что сейчас — он моя тень! И Симон, и Синдзи сейчас понимали, что без направляющей воли Гранзебома — мало опасная и бестолковая машина. Сейчас мехой двигали отголоски ментальных команд покойного племени Хан-Расен. — Тогда эта игрушка может ориентироваться на свои ощущения! — подумал Синдзи. — Я не думаю, что у неё есть свои ощущения, — вслушался Симон, — скорее — только анализ компьютера! — Хочешь сказать — Гранзебома просто философский зомби? Тогда нам же лучше! Гранзебома не излучала своих ментальных волн и напоминала собой раковую опухоль Симона. Это было своего рода растение, чьи корни пили соки из души героя. Гранзебома начала обстрел красными стрелками из своих глаз — глаз у неё по всему телу было много. Ева-01 по большей части уклонялась — эти стрелки, разного размера, пролетали рядом и в стороны. — Синдзи, Антиспиральщик дал мне Код доступа, — осознал Симон, найдя таковой внутри своего сознания, — я мог бы взять под контроль Гранзебому! — Тогда нам надо сделать это! — Синдзи прилагал волю к тому, чтобы уклоняться и защищаться. Ева-01 сейчас выставила вперёд руку, раскрыла пальцы, сформировала барьер-многогранник перед ладонью. Попадающие в него красные стрелки по своим размерам выглядели не очень большими, относительно прежнего космического размера, само собой, и сейчас они отскакивали от него. — Синдзи, я боюсь! — Симон сейчас испытал огромное удовольствие от того, что мог вот так просто в этом признаться. — Так — и что нам делать? — в голосе Синдзи не звучало ни капли разочарования и ни капли упрёка. Гранзебома сейчас перестал стрелять и пошёл в ближний бой. — Если бы ты знал, Синдзи, как мне просто было бы порвать его на куски, будь он всего лишь врагом! — сказал Симон. — Но сейчас он — это тень в моей душе! Сражаться с ним — это как побеждать боль и страх внутри себя!.. После чего, чтобы не был голословным, Симон распустил вокруг Евы-01 много зелёной плазмы, после чего привычно спиралью собрал её в бур, размером много выше самой Евы-01. И размеры этого бура также адаптировались в зависимости от точки зрения. Таковы были законы геометрии внутри супер-космоса. Зелёный бур Симона встретился с Гранзебомой, они сейчас поравнялись в размерах. Раз — от Гранзебомы остались только ноги, ноги — из чьих обрубков фонтанами била красная кровь, она падала стрелками красной плазмы так, как если бы в этом космосе был верх и низ. — Ого, Симон-кун, ты снова можешь использоваться Силу Спирали! — обрадовался Синдзи. — Благодаря тебе, — улыбнулся Симон. — И благодаря моему члену! — Настоящее мужское слияние! Они оба посмеялись. Мелькор снова запел. Из кровавых обрубков надулись пузыри, из них прорвалась материя, она восстановилась в полноценного Гранзебому! — Пока Симон жив, в его сердце есть «тень», а пока в ней есть тень — я могу сколько угодно эту тень призвать, — пояснил Мелькор. — Может быть атакуем Мелькора? — предложил Симон. — Боюсь, что не стоит — даже Каору не смог его победить в битве один на один. Конечно, мы может свести всё в ничью, но Мелькор это знает лучше нас, так что сам не атакует напрямую! — аргументировал сейчас Синдзи. Попутно он развернул позади Евы-01 крылья, эти крылья вытягивались на большую длину, чем само тело Евы-01. Она из-за этого казалась пауком-сенокосцем на фоне большого противника — Гранзебомы. Он всегда выглядел большим, несмотря на все эти постоянно меняющиеся размеры супер-космоса. Ева-01 перелетела за спину Гранзебомы, тем самым уйдя от удара гибкой увесистой лапы. На спине Гранзебомы тоже находились глаза, руки из плечевых элементов могли легко перекидываться в иную сторону. Сейчас эти руки потянулись вместе с глазными выстрелами. Ева-01 от врага отдалилась, одновременно развернув щит-многогранник. — Синдзи, я должен подчинить её, чтобы мы могли использовать Гранзебому против Мелькора! — решился Симон. — Ты сможешь превозмочь свой страх? — Если ты рядом — то да! — Я рядом! — Синдзи аж подпрыгнул попой на коленках Симона. — Пожалуйста, скажи мне об этом в слух, — они сейчас остановились. Во всяком случае всё сейчас выглядело как остановка. Гранзебома вскинула руки. Симон сформировал бур зелёной плазмы. Гранзебома схватила пару галактик над головой, после чего пальцами так пожамкала, чтобы они собрались в фиолетовую сферу. — Это Бесконечный шторм Большого Взрыва! — узнал эту атаку Симон. Гранзебома направлено высвободила из своей сферы струю, она пошла прямо на Еву-01, наткнулась на бело-зелёный бур Симона. Мелькор сейчас увидел нечто, по смыслу эквивалентное символу Инь и Янь. Широта струи позволила ей дальше уйти в супер-космос, по всей её широте улетали структуры, прохожие визуально на галактики, они возникали прямо внутри потока Бесконечного шторма Большого Взрыва. Дело в том, что с точки зрения привычной для нас наблюдаемой вселенной Большой Взрыв произошёл в каждой её точке, тем самым и позволив вселенной расширяться из каждой её точки, если прибегать к дурно звучащей тавтологии. С точки зрения же супер-космоса этот Большой Взрыв происходит в неких относительных пределах. Изнутри его струи могло показаться, что внутри её всё расширяется из каждой точки, но вот с внешний стороны всё казалось относительным и локальным. Мелькор сейчас воспринимал это взаимодействия ментальных волн между точками наблюдения, и больше всего его интересовало то, что происходит в головах Синдзи и Симона. — Симон, я с тобой! Я помогу тебе! Я обязательно тебе помогу! — Синдзи старался говорить это как можно более уверенно, впрочем, независимо от этого, истина этих слов звучала достаточно ясна и, можно даже сказать, всегда монотонно. — Синдзи! — закричал Симон. — Сейчас! Симон резко взял под контроль атаку Гранзебомы. Само по себе это было не сложно — за этой мехой не стояло никакой оформленной воли, а Мелькор напрямую не управлял Антиспиральным богом. Струя Большого Взрыва превратилась в зелёный плазменный бур, он закрутил в себя Гранзебому, вобрал в свой центр. Образовал коридор — по которому Ева-01 пролетела на своих крыльях, а потом врезалась в оскал черепа Гранзебомы. Симон задействовал наконец ключ. Он знал, что ему предстоит снова встретиться с той частью самого себя, которая чуть было не затащила его целиком в ад бесконечного отчаяния. Но пока рядом был Синдзи, Симон был уверен в нём. Именно в нём — не в себе. Он знал благодаря опыту собственной духовной боли, что находится внутри у него самого. Эта тень может быть более страшным врагом, чем враг внешний. Ведь от внешнего врага можно убежать, его можно убить, но от собственного ад сбежать нельзя. Можно только покончить с собой. — Симон, знаешь, ты ведь до последнего держался благодаря чувству ответственности за других! — заговорил сейчас Синдзи. В данный момент Ева-01 пронзала собой толщи плазмы — виртуально всё выглядело как погружение в недра некой белой звезды. — Да, это так! — ответил Симон. — А сейчас я испытываю чувство ответственности за тебя, — Синдзи сказал именно так — что он испытывает именно чувство, а не осознаёт просто сам факт. Так как осознание факта само по себе ничего не значит, без чувства, которое стояло бы за готовностью соблюдать свою роль. — Видишь, какая сила со мной. Со мной та сила, которая держала тебя, но только сейчас у нас намного, намного больше сил! — заключил Синдзи. — Какие прекрасные слова! — сказал сейчас Симон с блеском слёз в глазах. — В смысле, какое у тебя прекрасное сердце! Какие у него прекрасные чувства! И в таком восторге Симон направил свою волю. Синдзи тоже был с ним. Они начертили двойную спираль. Вокруг Гранзебомы пропала вся зелёная плазма. Цвет плазмы самой Гранзебомы никак не изменился — всё такой же бело-фиолетовый. Ева-01 сейчас — как капля из океана — вынула из головы Гранзебомы. Синдзи сидел в контактной капсуле теперь один. У него открылось теперь окно среди голограмм вокруг кресла пилота, через которое на него смотрел Симон. — Ну как? — спросил Синдзи. — Да ничего… Нормально — я узнаю это место, — Симон оглядывался по сторонам. Он находился внутри никого бело-серого пространство, где различалась поверхность и то, что было над ней. — Это Центральный терминал Антиспирали, либо, скорее, его копия, — Симон нафантазировал теперь далее себе привычную кабину вокруг, где он, покрытый в непристойное своё одеяние, размещался в кресле, вокруг отображались окна с базовой информацией. Он сделал движения — Гранзебома повторила его. — Цвет не изменился, — Синдзи обратил внимание на плазму. — Обычно зелёный отождествляется с развитием и оптимизмом, а фиолетовый — с отчаянием и пессимизмом. Мелькор мог бы это пояснить, но он решил обойтись фразой: — Сам догадайся. — Потому что мой пессимизм и моё отчаяние, а точнее та моя боль — они всегда со мной, всегда теперь во мне, — осознал Симон, сидя внутри Гранзебомы. — Антиспиральный бог — это же моя тень, верно? Вот он выглядит теперь как моя тень! Мелькор думал в молчании. Он мог бы победить, если бы отчаяние Симона возобладало. Тогда Симон стал бы Рыцарем Аст-Ахэ, то есть оказался бы навечно втянут в ад собственной боли и собственного отчаяние, которые, благодаря учению Мелькора, могли бы найти лишь один выход — в стремлении уничтожить всё сущее. Мелькор бы убедил Симона, что он, человек, есть нечто страдающее, а раз так, то нужно направить все силы на то, чтобы не страдать. Но с другой стороны заблуждение, отвратительная воля к жизни, желание сохранить себя, несмотря на окружающие страдания, всё это могли снова победить. Мелькора больше всего удивляло то, как Симон мог оставаться самим собой несмотря на такие наклоны из стороны в сторону. Кажется, Элу Илуватар был мудрее него. Мелькор не то чтобы удивился, он знал, что его Отец активно использует свой собственный жизненный опыт и что Он гораздо старше любого из своих детей. — Что ж — вы можете радоваться своей победе, — Мелькор развернулся. Он собрался коротким шагом преодолеть весь окружающий его супер-космос, чтобы исчезнуть из виду своих противников. Синдзи не собирался атаковать его. А вот Симон уж очень разозлился на Мелькора за то, что он пытался утянуть его в свой персональный ад. — Антисприальный прорыв гигадрели! — Симон вскинул руку. Он вложил боль и отчаяние в эту атаку. Как его попёрло! Гранзебома вскинула руки, в них из бело-фиолетовой плазмы сформировался бур, размером много больше мехи. Синдзи подумал, что сейчас лучше не провоцировать Мелькора. Всё же Апокалиптический Властелин — крайне опасный боец, чтобы атаковать его вот так. Мелькор, даже не оборачиваясь, что-то пропел. Симон в самом моменте концентрации почувствовал, как в голове киноплёнкой проносится его жизнь. Разумеется, всё самое плохое всплыло очень точно и подробно. Всё началось со смерти родителей, погибших в шахте под завалом, их съели и дали ему очень мало от этого. Симон наиболее ярко вспомнил свой ад, который начался после смерти Нии — заключение в духовном одиночестве, когда он сидит, бухает, спит с проститутками, но при этом вынужден на людях носить маску притворного благополучия, всем улыбаться и всем говорить, что у него всё хорошо. Йоко хотела ему помочь, но у неё не хватало слов, не хватало опыта, а ещё смерть Киттана подкосила её не меньше, чем его. К счастью, Йоко было не обязательно показывать всём, что у неё всё хорошо. Как говорил Росиу: «Общество требует от нас не оптимизма и веры в свои слова — общество требует от нас то, что делал Камина — театральной игры на публику. Король должен быть актёром». Как Симону было тошно носить маску человека, который без капли депрессии пережил трагическую гибель своей возлюбленной! Как же было ему тошно представлять себя тем, кто справился со своей болью в то время, как боль ест его душу в этот самый момент! — Симон! — Синдзи покинул Еву, очутился рядом с Симоном, обнял его. — Симон, я здесь! — Спасибо, Синдзи… — Симон сейчас свернул Антисприальную гигадрель, потому как потерял над ней контроль. Мелькор шагал прочь. — Мальчик, ты хочешь использовать против меня силу боли и отчаяние, но я больше всех знаю о боли и отчаянии, — на том Мелькор окончательно свалил из поля зрения (из поля зрения тех, кто мог обозревать супер-космос). Не думаю, что мне есть смысл что-то добавлять по поводу персонажей. Думаю, они там показаны все трое достаточно наглядно. Хотя кое-что я скажу — я хотел изобразить Мелькора именно как дьявола, которые затягивает души в ад, предоставляющий муку грехом; разве что в данном случае главный грех Мелькора — отчаяние, а не гордыня. В конце концов если дьявол — персонификация греха, то грех можно взять любую по своему вкусу.       Обращу внимание на то, как я нанёс удар по стереотипам из яоя, согласно которым активный партнёр должен быть выше ростом, чем пассивный — в моём фанфике Симону не хватало всего двенадцати сантиметров до двух метров, Синдзи — не сильно выше ста семидесяти. Именно Синдзи поэтому сидит на коленях у Симона, а не потому, что он — пассивный.       Лор — я завёз сюда лор, который обосновывает местную физику и, что самое главное, местную геометрию пространства!       Ну и концепция, почему ебля — лучшее оружие против апокалиптических маньяков. P/s.       Я при придумывании образа Симона для своего фика вдохновился песней «Эпидемии» «Новый день» [10].

Я шёл прямо к цели, а воздух горел, И капала с неба сталь. Враги посылали мне тысячи стрел, Но я нажимал на педаль. Огонь приближался, сжимаясь в кольцо —

Дороги назад уже нет. Я шёл напролом, обжигая лицо, Не щурясь на яркий свет. Возможно ль понять? Возможно ль простить? Войне этой нету конца. А счёт если есть, то чем оплатить Этот кусочек свинца? Я шёл прямо к цели, а воздух горел, И нету дороги назад, Дорога осталась всего лишь одна —

И это дорога в ад! Новый день встаёт за моею спиной, Новый день придёт, и ты будешь со мной. Возьми огня и найди меня, Ты найдёшь меня на пороге дня! Новый день встаёт за моею спиной, Новый день придёт, и ты будешь со мной. Возьми огня и найди меня, Ты найдёшь меня на пороге дня! На пороге дня! Новый день встаёт за моею спиной…